ак можно дольше. Долго еще не прекратится голос истребителя рода человеческого...
Анзара. Вечер.
Тимур лежал и слушал голос читавшего ему Коран:
— Когда Аллах сказал: «Я на земле хочу поселить помощника себе», — ангелы ответили: «Поселишь ли ты на земле существо, которое произведет непорядок и прольет кровь, в то время когда мы будем прославлять тебя хвалами и беспрестанно воспевать и превозносить твою святость?» Аллах ответил ангелам: «Я знаю то, чего не знаете вы...»
— Даже ангелы не понимают замыслы Аллаха, — тихо сказал Тимур. — А что уж говорить о слабых людях. Такие, как я, приходят на землю не ради того, чтобы творить добро. Это удел рабов. Но и не ради того, чтобы творить зло. Это удел разбойников. Мы приходим, чтобы насаждать на земле волю судьбы. Мы, повелители, покорители, таинственно сменяем друг друга на протяжении всей человеческой истории. Мы не даем людям замкнуться в тесноте своего муравейника. Я понимаю людей, я тоже был хромым слабым муравьем, которого могли прихлопнуть или раздавить, даже не заметив этого, но я поднялся над муравьиной кучей, а они в муравьиной куче остались. Что я, исполняя волю Аллаха, наказывал неверных и уничтожал отступников...
Горное селение. Вечер.
В горном селении люди с плачем и криками ищут головы своих близких в застывших пирамидах. Найдя голову близкого, выдирают с трудом из кровавого льда. Каждый несет голову отца, или брата, или сына, или мужа, обмерзшую, обезображенную, прижимая к груди, целуя ее. Укладывают головы в маленькие гробы и идут хоронить.
Горы. Вечер.
Крики:
— Не дадим уйти в свою страну поганой собаке Тимуру, не дадим его похоронить, сбросим его в пропасть!..
Анзара. Вечер.
Тимур мечется в горячечном бреду. Он слышит голос читающего Коран на фоне свистящего ветра:
— Страшный суд, последний суд, когда солнце согнется, когда звезды упадут, когда горы приведутся в движение, когда самки верблюдов будут обезглавлены, когда дикие звери соберутся толпами, когда моря закипят, когда души совокупятся, когда спросят заживо погребенную девушку, за какое преступление ее заставили умереть, когда лист книги развернется, когда небеса отложатся в сторону, когда пламень ада помешают кочергой, чтобы лучше горел, тогда всякая душа узнает сделанное ею дело...
Тимур видит впереди пылающий огонь.
— Что это? — спрашивает он.
— Это ад, Тимур, — говорит голос. — Вот, видишь двух ангелов? Мункир и Накир, они взвешивают поступки на огромных весах. Иди, Тимур, иди по этому мосту Сират...
Тимур пошел, скользя, задыхаясь от ужаса, что вот-вот сорвется в пропасть.
— Не старайся, Тимур, — звучит чей-то насмешливый голос. — По этому мосту в рай проходят только праведники, грешники обрываются и попадают в ад, который простирается на семь ярусов глубины. Посмотри, какая глубина! Какая бездна!
Голос захохотал.
— Проклятый Эблис, я узнал тебя, — прохрипел Тимур, срываясь с моста и падая в пропасть со страшным криком.
— Слышишь, я ведь обещал, что все время буду с тобой, — летя рядом с падающим Тимуром, говорит Эблис. — И вот теперь оправдывается поговорка: «Кто вырыл колодец для своего брата, упадет в него». А наказание в аду самое утонченное. Ты немало мучил и жег людей, а теперь смотри, сколько разного огня. Здесь самой слабой мукой считаются огненные башмаки, полагается также глотать плоды адского дерева...
Тимур с искаженным мукой лицом отталкивает руку лекаря, пытающегося дать ему лекарство. Он стонет и кричит.
В разоренном селении люди с радостью слышат этот крик.
— Это кричит от боли проклятый Тимур, — говорят они детям. — Как радостно это слышать, как радостно слышать крики его боли.
Воины Тимура, слыша эти крики, говорят:
— Повелитель наш умирает. Что будет с нами? Без него пропадет наша сила...
Тимур открывает глаза. Он видит лица Саида и других близких ему людей.
— Я преодолел еще одно препятствие на пути к вершине, — тихо шепчет он. — Боль исчезла, мне уже лучше.
— Ваше величество, — сказал лекарь, — вам надо принять лекарство.
— Уберите его, он мне надоел, — сказал Тимур. — Это слуга Эблиса, я понял. Он хочет меня отравить.
— Ваше величество! — испуганно закричал лекарь. — За что, ваше величество? Я делал все, что предписано медициной!
— Ты, лекарь, умрешь раньше меня, — усмехнулся Тимур. — Задушите его.
Телохранители схватили лекаря, задушили его и бросили на дороге.
— Кажется, нашему повелителю лучше, — сказал Саид, утирая слезы. — Я опять узнаю его поступки.
— Я не хочу принимать больше никаких лекарств, — говорит Тимур. — Все лекарства от дьявола, это я понял. Дайте мне китайского вина с жасмином, которое прочищает кровь и облегчает сердце. И пусть библиотекарь читает Омара Хайяма, это исцелит мою душу, а вместе с ней исцелится и тело...
Горное селение. Вечер.
В горных селениях люди с плачем хоронили головы своих близких, ибо тела Тимур велел бросить в пропасть. Они сколачивали маленькие деревянные гробики, укладывали туда головы и с плачем совершали похоронный ритуал.
Анзара. Вечер.
А Тимур, полузакрыв глаза, слышал Хайяма, которого читал ему хромой библиотекарь:
Я смерть готов без страха повстречать,
Но лучше ль будет там, чем здесь, как знать?
Жизнь мне на срок дана, верну охотно,
Когда пора наступит возвращать.
Библиотекарь перевернул несколько страниц.
Моей скорби кровавый ручей сотни башен бы снес,
Десять тысяч строений подмыл бы поток моих слез,
Не ресницы на веках моих — желоба дождевые,
Коль ресницы сомкну, от потопа бежать бы пришлось.
— Я чувствую, мне все лучше и лучше, — сказал Тимур тихо. — Мое сердце становится легким и облачным, боль совсем исчезла. Читай, библиотекарь, читай...
Библиотекарь перевернул страницу:
Огонь моей страсти высок пред тобой —
Так да будет.
В руках моих гроздья и сок огневой —
Так да будет.
Вы мне говорите: «Раскайся и будешь прощен»,
Коль не раскаюсь — что будет со мной?
— Так да будет, так да будет, — произнес Тимур. — Мне становится все лучше. Отодвиньте полы повозки, я хочу видеть небо.
Телохранитель отодвинул верх повозки. Мутное, холодное небо сыпало колючим снегом, но взгляд Тимура был устремлен высоко в глубину.
— Я вижу семь небес и все, что есть там, вплоть до самого крайнего предела, — сказал Тимур. — Я вижу, как вращаются небосводы, я вижу звезды, движущиеся и неподвижные, я вижу отца своего Тарагая, и мать свою, и себя ребенком на руках у матери своей. Милостивый Аллах открыл мне все это. Я слышу ангела, читающего Коран.
— Когда разверзнется небо, — читал ангел, — когда будут повиноваться богу и постараются исполнить его повеление, когда земля будет распростерта ровным пластом, когда она выбросит из недра своего все, что содержала и оставляла нетронутым, когда она будет повиноваться богу и постарается исполнить его повеление, тогда ты, человек, желавший видеть бога своего, увидишь его. Кому дадут книгу его дел в правую руку, тот будет осужден с кротостью. Он, радуясь, возвратится в свое семейство на земле, он будет веселиться среди своего семейства.
Тимур видит себя среди отца и матери, среди женщин, которых он любил: Альджан, внучки Казгана, русской наложницы Ксении, китайской принцессы Каньё.
— Он воображал, что никогда появится перед Аллахом, — читал ангел. — Но Аллах видел все.
— Аллах видел все, — прошептал Тимур. — Мне не нужно прощения людского, если меня простил всемогущий...
Он начал дышать часто и прерывисто.
— На наших мусульманских могилах, — произнес он тихо, — изображены раскрытые человеческие ладони. Это значит, мы уходим прочь, не взяв с собой ничего, только имя свое. Имя мое Тимур. И я ухожу, не взяв с собой ничего, в мир иной...
Он начал дышать часто и тяжело. Вдруг он порывисто поднял руку с раскрытой ладонью и так держал ее несколько мгновений, потом рука бессильно упала, губы сомкнулись, глаза широко открылись, грудь его перестала судорожно вздыматься, лишь одна слезинка вытекла из правого глаза и потекла по мертвой уже щеке его.
Телохранители и вельможи склонились над ним.
— Великий эмир, — заливаясь слезами, сказал один из них.
— Душа великого эмира Тимура покинула его тело и начала вечное странствие, — сдерживая слезы, сказал Саид, — а имя его навсегда останется среди нас и потомков наших...
— Он сдох, — радостно кричали в горных селениях.
— Кровавый разрушитель и убийца мертв, сбросим его тело в пропасть, не дадим осквернить землю его грязными костями!..
Вооружившись топорами и мечами, толпа бросилась но склонам гор вниз, где медленно отступала, уходила в свои земли армия Тимура, лишившаяся своего вождя.
Отступление этой некогда грозной армии напоминало отступление по снегам России армии Наполеона четыре века спустя. Солдаты, замерзшие и измученные, слабо сопротивлялись полным ярости врагам. Многие просили пощады, но погибали под ударами топоров и дубин людей, переживших убийства Тимура. Мертвого Тимура везли на повозке в середине воинской колонны.
— Вот он! — закричал предводитель восставших. — Сбросим тело кровопийцы в пропасть!
Вокруг Тимура были седые ветераны его походов, гвардия с иссеченными лицами. Они шли и все тихо плакали.
С какой-то радостной яростью бросилась на них толпа, и со скорбной яростью, с суровыми, залитыми слезами лицами молча защищали ветераны своего мертвого вождя, свирепо рубили направо и налево.
Вождь восставших, огромный кузнец, почти прорвался к повозке, замахнулся огромной дубиной, желая разбить голову мертвому Тимуру, но Саид ударил по его по шее мечом и отбросил голову ногой с дороги. Бой вокруг гроба Тимура утих. Гвардия Тимура прорубила дорогу своему вождю. Множество трупов валялось вокруг, остальные спасались бегством, карабкаясь на скалы. И вот после шума и крика наступила тишина. Это была тишина лунной ночи. Засияли звезды, и месяц, мусульманский символ, своим светом, словно бронзой, покрыл неподвижное лицо мертвого Тимура. Молча шли солдаты, увозя в повозке тело своего предводителя в его любимый город Самарканд, чтобы уложить его там в гробницу.