— Новый Чингисхан? — спросил, догоняя его, Миронов.
— Да, новый Чингисхан.
— Кто же этот новый Чингисхан?
— Я! — Он резко остановил коня. — Судьбой предназначено мне встать во главе диких народов и повести их на Европу.
Хроника.
Богдо кланяется портрету Юань Шикая. Парад войск. Народ приветствует китайцев и кланяется им.
Титры: «21 июня 1921 года. Правитель Монголии живой Будда Шибсан Дамба Худдахт Богдо Гэгэн в Урге на площади Поклонений публично отрекся от престола и объявил себя подданным китайского императора Юань Шикая».
Барон Унгерн, Миронов и японский военный атташе Судзуки ехали в автомобиле.
— У китайцев, по данным разведки, пятнадцать тысяч солдат, тридцать пулеметов, двадцать орудий, — говорил барон. — Нам нужна японская помощь.
— Мы, японцы, по международному соглашению не можем помочь вам войсками, — сказал граф, — но обещаем вам вдоволь боеприпасов и амуниции. Это гарантирую вам я, японский военный атташе Судзуки.
— Упреждая нас, китайский генерал Сюй Чен вступил в Угру. Богдо Гэгэн подписал отречение от престола. Все это интересы проамериканской и китайской клики. Все это против интересов России и Японии, — добавил барон по-французски.
— Мы, японцы, поможем вам изменить это неприятное положение, — тоже по-французски, улыбаясь, ответил Судзуки. — Наш военный министр Танаки сказал: «Чтобы завоевать Китай, мы должны сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Чтобы завоевать весь мир, мы должны завоевать Китай».
— Эти слова могли бы принадлежать и мне, — сказал барон. — Владычество над миром проходит через Монголию. Но ваш военный министр видит в Монголии лишь перышко, способное склонить чашу весов. Я же вижу в Монголии последнюю надежду человечества в море всезатопляющей гибельной культуры Запада. Россия и Япония должны объединиться. Пятнадцать лет назад вы, японцы, с нами воевали, как львы. Мне было двадцать лет, и сразу из военного училища я попал на японский фронт.
— Значит, мы стреляли друг в друга, барон, — засмеялся Судзуки. — я тоже ветеран Японской войны.
— У меня с тех пор высокое уважение к японскому солдату. Даже немец не так дисциплинирован и не так сохраняет спокойствие перед смертельной опасностью. Вы, японцы, — необычная раса, одна из тех, на которых печать избранности.
— Мы — японцы, и этим все сказано. С детства мы знали, что должны плыть через моря, добывать империи сушу.
— Есть расы свежей крови, расы завоевателей, — сказал барон, — а есть расы гнилой крови. Кровь только на первый взгляд одного цвета. Под микроскопом она разная.
— Вы, господин барон, я вижу, человек науки, — ответил Судзуки.
— У моего отца в Ревеле была лучшая частная библиотека, — сказал барон. — Мы с моим другом детства Альфредом Розенбергом проводили там целые часы, даже издавали рукописный журнал по антропологии и философии. Теперь Альфред эмигрировал в Германию, и недавно я получил от него письмо, которое меня очень огорчило. В Германии Альфред связался с каким-то социалистом Адольфом Гитлером, конечно же, прохвостом и негодяем, как все социалисты, и, похоже, сам стал социалистом. Да, он меня приглашает приехать и вступить в их социалистическую партию. Меня, рыцаря и аристократа, приглашает стать социалистом. Ведь это то же самое, что стать большевиком. Впрочем, Альфред Розенберг по происхождению не из аристократов, а из купцов.
Автомобиль въехал на широкую базарную площадь, уставленную лотками. Здесь же крутилась карусель, и рядом с заунывной монгольской музыкой слышались звуки гармошки.
У какого-то балагана большая толпа смотрела на выступление фокусника. Барон приказал остановить автомобиль и тоже стал смотреть. Фокусник-китаец глотал огонь, вытаскивал из ушей и ноздрей шарики и ленты. Публика была в восторге. Барон тоже рассмеялся.
— Он, конечно, шарлатан, но очень смелый и талантливый, наподобие Распутина — сибирского старца при нашем покойном государе. Этот мужик сумел внушить доверчивому государю, что его судьба связана с судьбой династии и он — спаситель трона. Потом выяснилось, что Распутин брал уроки у одного петербургского гипнотизера.
— Я слышал, барон, что вы тоже увлекаетесь гипнозом? — спросил Судзуки.
— Мне более по душе мистическая философия, а гипноз — это низшая форма мистики. Есть люди, которые воздействуют, и есть люди, на которых воздействуют. Обратите внимание на моего адъютанта. — И барон вдруг буквально вонзил глаза в Миронова. — Есаул Миронов, где твой револьвер?
Миронов схватился за кобуру. Она была пуста.
— Ну, теперь тебя можно расстрелять за потерю боевого оружия, — рассмеялся барон. — Возьми и будь бдителен.
Он протянул Миронову его револьвер.
— Настоящий гипнотизер-фокусник, — рассмеялся Судзуки. — Я тоже ничего не заметил, а ведь я человек внимательный.
— Это мелочь, — сказал барон. — Разве такие фокусы бывают? — Он посмотрел в толпу. — Что-то меня волнует. Какая-то сила.
— Потусторонняя? — спросил Судзуки.
— Еще не знаю. Кажется, в толпе я вижу подпоручика Гущина с некоей молодой дамой.
— Да, это подпоручик Гущин, — ответил Миронов.
— Есаул, пригласите его вместе с дамой сюда, ко мне.
Миронов вышел из автомобиля и, протиснувшись сквозь толпу, подошел к Гущину:
— Володя!
— Ах, это ты, — обернувшись, сказал Гущин. — А это Аня. Я уже говорил тебе о ней.
— Очень рада, — сказала молодая женщина, поигрывая кружевным зонтиком. — Моя фамилия Белякова. У нас поместье под Ростовом. Вы, оказывается, тоже из-под Ростова?
— Нет, я не из-под Ростова. Господа, барон Унгерн просит вас подойти к автомобилю.
— Ах, Ростов, — говорила Белякова. — Господа, как я рада встретить близкое мне общество. Мы с Володей вспоминаем Александровский сад, сладкий запах акаций, темное небо над Доном, набережные с фонарями, нашу прошлую жизнь.
— Аня, — сказал Гущин, — барон просит нас представиться ему.
— Вы барон Унгерн фон Штернберг? — спросила Белякова, подойдя к автомобилю.
— Да, я барон Унгерн, — ответил барон, пристально глядя на женщину.
— Я по матери — Остен-Сакен, у меня мама из Прибалтики.
Барон не ответил, продолжая смотреть.
— Красивая девушка, — сказал Судзуки. — Когда я был молодым офицером, девушки значились у нас под иероглифом «потребность», — он засмеялся. — Одна йена за три дня.
— Прошу, господа, полминуты внимания, — сказал барон и закрыл глаза. Потом открыл глаза и произнес, указывая на молодую женщину: — Повесить агента.
В одно мгновение женщина выхватила из сумочки револьвер. Унгерн выстрелил первым и попал ей в руку. Револьвер, падая на землю, выстрелил и ранил Гущина в ногу. Конвойные казаки, ехавшие за автомобилем, схватили женщину. Услышав выстрелы, базарная толпа начала разбегаться.
— Мне жаль, мадам, — сказал Унгерн по-французски, — что вы свою красоту и свою смелость поместили в не лучшее дело, поставили не на пользу служения России.
— Сука! — крикнул Гущин, держась за окровавленную ногу. — Сука чекистская!
— Не кричи, — сказала женщина, — кричать будешь, когда топить вас будем в Селенге, если до того от сифилиса не подохнешь! И тебе, кровавый барон, не уйти от расплаты.
— Обыскать и повесить, — сказал барон. — Где у нас ближайшая виселица, есаул?
— Возле штаба. Но она занята китайцами.
— Урядник, — обратился барон к одному из конвойных казаков, — не найдешь свободную виселицу — повесь на дереве.
— Вы, барон, читаете на лицах, как в книге, — сказал Судзуки, когда женщину увели. — Как будто потусторонний мир подсказывает вам ваши действия.
— Свидания с потусторонним миром давно меня увлекают.
— Может быть, потусторонние силы помогут нам спасти Россию и мир от большевиков, — улыбнулся Судзуки.
— Потусторонние силы и беспощадная расправа над теми, кто нам вредит. Подпоручик, — обратился барон ко все еще лежащему на земле Гущину, — пусть это будет вам уроком. Вы, я слышал, большой дамский угодник. Есаул, помогите вашему другу забраться в автомобиль. Отвезем его в госпиталь. Если задета кость и по вашей, подпоручик, глупости я лишился боевого офицера, то вам не сдобровать.
Миронов помог Гущину забраться в автомобиль.
— Где вы встретились со своей чекисткой? — спросил барон.
— В офицерском казино, — ответил Гущин. — Она там пела и плясала.
— Я так и думал. Кафеншантаны и певички, оркестровые дамы — создания коварные и крайне опасные. Все эти дамы полусвета, впрочем, как и иные женщины, лишены нравственных основ. Современный мужчина слаб перед ними.
— Перед женщиной все слабы, — улыбнулся Судзуки. — Даже самураи.
— Ко мне это не относится, — сказал барон. — К женщинам я никогда не проявлял особого интереса. Я никогда не обладал мещанскими взглядами. Но вернемся к делу. Первый удар я решил нанести по Май-Манчану — столичному пригороду, населенному китайцами. Прежде чем начать штурм, предъявить китайскому командованию ультиматум. Потребовать впустить меня в Ургу со всем войском, чтобы моя азиатская дивизия могла пополнить запасы перед походом на север, к пограничному Троицкосавску. Пусть китайцы думают, что моя цель — война с красными. Не правда ли, хорошая идея?
— Вряд ли китайцы предоставят нам такое гостеприимство, — сказал Миронов.
— Что ж, — сказал барон, — поедем сами к ним в гости. Я намерен направиться на разведку в Ургу.
— Вы сами, в одиночку, ваше превосходительство?
— Нет, есаул, ты поедешь со мной.
Ярким солнечным днем барон в монгольском красно-вишневом одеянии, в белой папахе на белой кобыле спустился с горы и, минуя китайских часовых, въехал в город. Миронов в монгольской одежде сопровождал его. Поехали ургинскими улицами, среди толпы. На центральном базаре Захадар барон остановился, слез с коня.
— Ты, есаул, материалист, напрочь лишенный мистического чутья, — усмехнулся барон. — Вот возьми. Это кокаин. В небольших дозах он придает храбрости.