Правоторов хорошо знал проект не существующей еще свинофермы, даже не свинофермы, а целой фабрики с длинными узкими корпусами. В его рабочей тетради были аккуратно вычерчены эскизы объектов, на которых он работал. Эскизы были вычерчены цветными карандашами, со всеми размерами: план здания, площадка с коммуникациями, разрезы, расстановка оборудования. Был там и эскиз фермы, такой же аккуратный и красивый, как другие. Правоторов легко представил себе эту будущую ферму — с чистыми побеленными потолками, с белым ярким светом ртутных ламп, тугим движением воздуха в вентиляционных системах, легким скрежетом транспортеров в бетонных лотках; в кормокухне — кафельная плитка, желто-красные котлы, никелированные трубки, шкалы, стекло... Котлы сейчас лежали в сугробе за стройплощадкой, привезенные и сваленные, и снег заносил их сантиметр за сантиметром всю зиму. Никель, проглядывающий сковозь упаковку, стал на снегу тусклым. Правоторов говорил Корякину, чтоб убрали котлы куда-нибудь под навес, ведь до монтажа еще далеко...
— Вот так и живем, — сказал Корякин, пока стояли в свинарнике. Потом они прошли, чавкая сапогами, через свинарник в кормокухню. Здесь было полутемно, пахло дымом, вареной картошкой и распаренными отрубями; почти все помещение занимали водогрейный котел и чаны, вмазанные в печь из неотесанного камня. Мужик в шапке растапливал печь.
— Где Настасья? — спросил у него начальник.
— Оне все в маточнике, — ответил тот, не поднимая головы.
Соседний сарай оказался чище; в небольших загородках на деревянном полу, застланном соломой, лежали, закрыв глаза, свиньи, как огромные мучные кули, и, ткнувшись носами в их брюхо, плотно один к другому жались розовые поросята. Около одной такой Корякин остановился, приглашая Правоторова полюбоваться.
— Сегодняшние, — кивнул он.
В кормокухне маточника сидели четыре женщины в серых халатах, повязанные платками. Одна из них, небольшого роста, — она и оказалась Настасьей — рассказала Корякину новость: околел недельный поросенок от Певуньи. Женщины с интересом поглядывали на Правоторова. Он тоже успел мельком рассмотреть их. Настасье и еще одной было лет по тридцать; третья старуха с сухими руками в жилах; четвертая — еще девчонка, рослая, выше их всех, с крепкими икрами, обтянутыми резиновыми сапожками.
— Это я, девки, вам прораба со стройки привел — технологию показывать, — сказал Корякин.
— А-а, мы сейчас с ним поговорим, — бойко сказала Настасья, повернувшись к Правоторову. На чистой коже ее лица, уже сильно тронутого загаром, лежали легкие морщинки, но губы были свежими и чистыми, а глаза — ясными. Правоторов смутился под ее взглядом.
— Смотри-ка, покраснел! — сказала вторая тридцатилетняя.
Все женщины, кроме старухи, рассмеялись.
— А ничо, симпатичный прораб, — сказала Настасья. Женщины снова рассмеялись. — Вот нам бы только свинарник скорей построил, так был бы совсем молодец.
— Пустила бы такого на квартиру? — спросил начальник.
— А чего ж? Поди, не подрались бы, — улыбнулась Настасья.
— Давай, прораб, живи у нас, строй свинарник; она у нас девушка бедовая, до сих пор себе мужа найти не может. Глядишь, дело пойдет.
— Пусть он лучше скажет, когда свинарник построит, — ворчливо сказала старуха — она одна оставалась серьезной.
— Слышь, Иваныч? — подтолкнул Правоторова локтем Корякин.
— Построим, — с достоинством сказал Правоторов.
— Когда построите — вот что интересно? — спросил Корякин.
— Это не от одного меня зависит, — нахмурился Правоторов.
— Заставить вас всех, начальников, дерьмо из-под свиней на своем горбу таскать, так небось было бы уже построено, — продолжала старуха. — А то все ходите вокруг него, как эти...
Правоторов посмотрел на нее с тоской.
— Чо так смотришь, будто рупь даришь? — сказала старуха. — Неправда, что ли? Завезли сюда энтих жеребцов. Борются. Все приемы уже изучили. Набесются этак-то, упадут — и лежат, и лежат. И мороз их не берет. Какая уж тут работа?
Женщины засмеялись и заговорили между собой негромко, а старуха продолжала:
— А то еще Тонька-продавщица сказывала: пять колод карт за зиму истрепали, шесту вчера покупать приходили.
— Так, может, они не в рабочее время? — уныло возразил Правоторов.
— Како не в рабочее! — не унималась старуха. — Только если рабочий день по шесть часов, тогда я молчу. Дак коммунизма у нас пока еще нету. Не слыхала я что-то.
— Ладно, Сергевна, хватит гудеть, человек и так все понял, — заметил Корякин. Лицо у него было довольное.
А старуха не унималась:
— Говорят, в новом-то свинарнике кнопки будут. Дожить бы, на те кнопки подавить, — старуха в первый раз засмеялась.
— Ну да, надавишь кнопку — и спина мокрая, — сказала Настасья.
— Ничего, Сергевна, доживем и до кнопок, — заметил Корякин.
— Конечное дело, доживем, — сказала старуха. — Я раньше вас умирать не собираюсь. — И опять все засмеялись.
Она еще что-то продолжала говорить, но Правоторов с Корякиным уже выходили через боковую дверь на улицу.
Правоторов зажмурился от яркого света. Корякин остановил его за рукав.
— Ладно, я больше время отнимать у тебя не буду. Но вот видишь, как живем? Нам тоже техника нужна, не меньше, чем прочим. Новый свинарник — не просто бабья блажь. Почему я с тобой говорю? Ты ведь прораб — не пешка. Ну, давай, строй, приходи по любому вопросу, помогу, чем могу, — он протянул руку, и Правоторов обжегся от прикосновения к теплой мягкой культе. Корякин же, ничего не замечая, тряхнул руку Правоторова, крепко уцепив ее большим пальцем.
Свиноферма строилась по другую сторону бугра, в низине, по дну которой еле пробивался между кочек ручей, и проехать к ферме можно было или через бугор, или низом, вокруг него.
Правоторов увидел их с бугра всех сразу, — они растянулись цепочкой поперек склона перед фермой и работали ломами и лопатами. Кирпичные стены фермы за две недели поднялись на четверть метра, а стройплощадка залита водой. Сердце прораба защемило — он ждал этого и в то же время надеялся: авось пронесет. Прошлой весной, когда их управлению передали начатые работы — объект, как сирота, передавался из рук в руки, — фундаменты были затоплены талой водой. Летом надо было сделать проектную подсыпку грунта вокруг здания, но до самой осени он не мог добиться экскаватора и машин: то авралы, то уборочная. А теперь еще месяц псу под хвост, и неизвестно, сколько убытков. Эти мысли пролетели в его голове, пока он спускался. Парни заметили его, выпрямились. Он подошел и поздоровался.
— С цементом, Сергей Иванович? — пожимая прорабу руку, спросил бригадир Миша, длинный худой парень с лошадиным лицом и малиновыми угрями на щеках.
— Да, сейчас подойдет.
— А я вот решил нагорную канаву очистить, а то совсем заливает. Нашли же место, где ферму ставить.
— Канаву — правильно. Но у тебя же оставалось пять тонн цемента.
— Подмок, Сергей Иванович.
— Пропал? — угрюмо спросил Правоторов.
— Зачем пропал! Мы его на бетон перекрутили и в полы уложили. С тонну, правда, пропало — глыба так и лежит, показать могу.
— Проспали все-таки? Что же мне ее теперь показывать?
— А что, мы виноваты, если оно сразу началось? Хорошо, Корякин лошадь дал, успели бетономешалку и остатки перевезти в сухой угол и полы сделать, — гудел бригадир простуженным басом.
— Ладно, потом договорим. Ну как, ребята, работа, жизнь?
— Ничего, — ответило сразу несколько голосов.
Правоторов обвел всех взглядом. Трое из бригады были взрослые, остальные — народ молодой, безусый, недавно из училища.
— Говорят, вы тут весело живете. Как на курорте.
— Как на курорте, — подтвердил парнишка, который стоял напротив Правоторова, — грязи принимаем. — И все засмеялись — видимо, эта шутка была здесь в ходу.
— Я смотрю, грязи вам на пользу. Порозовели, поздоровели.
— Долго нас здесь мариновать будут? — спросил все тот же, что шутил насчет грязей. — Обещали только до весны...
— А чем вам тут плохо?
— Да скучно, мочи нет. Не привыкли мы к деревне. Надоело.
— Ну, это не самая большая беда. Надо, ребята, поработать — пока не закончим, пока поросята здесь не захрюкают.
Ребята слушали и молчали, и молчание это, Правоторов понимал, не было знаком согласия. Он думал о том, как продержать их до лета — новую, кадровую бригаду никто сюда везти сейчас не разрешит.
Трактор подтягивал машину к самому въезду. Зайцев высунулся из кабины, крикнул Правоторову:
— Надо просить трактор на обратный путь! Не пройдем!
— Хорошо! Не теряй времени, разворачивайся! — махнул ему рукой прораб. — Ладно, ребята, работайте, не буду мешать. Пойдем, Миша!
Шофер отцепил трос, развернул машину, попятил задом сквозь ворота в корпус, к ларю. Прораб с бригадиром подошли, Правоторов написал записку, вырвал листок из записной книжки, отдал Зайцеву и пошел с бригадиром по стройке.
В переходе, соединяющем два корпуса, будущем пищеблоке фермы, давно стоящем под крышей, Правоторов заметил перемены: навешены грубо сколоченные двери, запах дыма, жилья. Он заглянул в одно из помещений: внутри было кое-как оштукатурено и побелено, расставлены кровати, временные деревянные полы, большая железная печь посередине.
— Что это такое? — спросил Правоторов.
— Потеплело, решили ближе к объекту перебраться.
— Что-то ты мне голову морочишь.
Бригадир переминался с ноги на ногу.
— Да ну их. Разговоры всякие, сплетни, все про нас знают. А тут мы сами себе хозяева.
— А обедаете где?
Бригадир провел в следующее помещение, оборудованное под столовую и одновременно под красный уголок: большая плита, дощатый, грубо сколоченный стол, на столе шашки, домино; в углу, на другом столике, покрытом красным кумачом, небольшой дешевый телевизор.