Но главное-то, что все это пустой выстрел. Хохряков, дирижабль этот, пузо на двух ногах, актов-то так и не подписал.
Последний шанс был утром. Красавин знал все эти тонкости. Приехал к нему на работу спозаранку, тот сидит, руками голову обхватил. Красавин подает ему бутылку коньяку, аккуратно завернутую в рулончик ватмана: «Вот, Иван Иванович, вы вчера просили измененный чертежик мусоропровода», — а сам черную папку наготове в другой руке держит — только распахнуть и акты на стол. Хохряков посмотрел тягостно на Красавина красным глазом — другой смотрел куда-то в пустоту — и сказал:
— Ты ошибаешься, не просил я у тебя чертежика на мусоропровод.
Красавин даже в лице переменился — так неожиданно это было, непривычно, даже страх его взял: что же дальше-то будет? Как быть?
— Вы не больны, Иван Иванович? — уже сочувственно, несмотря на раздражение, спросил он.
— Болен, да, болен! — взревел Хохряков. — Все, не будет вам больше лавочки! Кончилась лавочка, закрылась, прихлопнулась! Неужели не видите — другое время идет? Делать дело надо, а не бумажки подсовывать! Дураки!
— Иван Иванович, ну давайте — в последний раз! Хотите — перекрещусь? Первый с вами выпью за новое время? Но уж эти-то актики сам бог велел подписать по-старому! Сколько за них выпито...
Хохряков уставился взглядом сквозь Красавина, сквозь свою головную боль и еще что-то, что видел только он один, безнадежно махнул рукой и медленно сказал:
— Иди, Красавин. Иди и не приходи, пока все не сделаешь.
Красавин поджал губы и ушел. И пока шел по коридору и спускался по лестнице, цедил сквозь зубы проклятия и слова мести: «Ну погоди, тюфяк растоптанный, я тебе тоже... устрою!»
Он вышел, сел в машину и поехал в трест на планерку. У него самого болела голова после вчерашнего и от всех этих неприятностей, болел желудок, язва чертова, некогда в больницу лечь, некогда на курорт съездить, целебной водички вместо этой проклятой водки попить... Но сильней головной боли и желудка противно, надоедливо ныло и ныло где-то внутри, холодило грудь, а по спине пробегал гадкий, похожий на гриппозный, озноб — ожидался грандиозный разгон на планерке за несданный дом.
IV
Длинный стол. Сначала вперемежку — начальники стройуправлений и отделов, представители субподрядчиков, затем — заместители управляющего и главный инженер, а в самом торце — сам Затулин. Сидит мрачнее тучи, мечет громы. Сегодня тридцатое, сегодня полагается положить ему на стол подписанные акты. Никакие объяснения не принимаются. Первоочередной и главный вопрос сегодня — сдача.
Первым по распорядку обычно встает начальник первого СМУ Замурдаев. Красавин — вторым. У него есть время сориентироваться, и он обычно внимательно слушает Замурдаева, улавливает оттенки вопросов, замечаний начальства, ошибки в ответах. Кроме своего дела надо ведь знать еще, что сегодня на уме у начальства и откуда дует ветер.
— В каком состоянии дом по Болотной? — спрашивает Затулин.
— Акт сдачи подписан всеми, увезли ставить печати, — четко отвечает Замурдаев. — Перечень недоделок составлен, согласован, отпечатан, роздан всем исполнителям под расписку, а также главному диспетчеру.
— Только что, перед планеркой, отдал, — подтверждает главный диспетчер и подает Затулину листок.
Затулин, маленький и резкий, приближает его к глазам. Лист в одной руке, крупные очки в темной оправе — в другой. Наступает тишина.
Наконец лист откладывается в сторону. Вздох облегчения — пронесло.
— Та-ак. Дом по улице Пирогова?
— Хохряков не подписал, — так же четко отвечает Замурдаев.
Красавин напрягает слух и тихо ликует — ага, уже есть компания, вдвоем гореть легче.
— У них там еще благоустройство не закончено — только сегодня чернозем завозят, — подсказывает Затулину диспетчер.
— Кто из треста инженерной подготовки ответствен за этот дом?
— Алабухов, — отвечает диспетчер и тянет шею. — Где Алабухов?
— Здесь я, — подает голос, кривя темное, помятое лицо, Алабухов. Он сидит рядом с Красавиным: время от времени они перешептываются и хихикают. Наверное, вспоминают вчерашнее.
— Для вас что, график — бумажка? — резко бросает ему Затулин.
— Вы же сами позавчера дали команду: весь чернозем — на детсады.
— Но я же не запрещал вам работать во вторую и третью смены! Сколько они вчера вывезли во вторую и третью смены чернозема? — спросил он у диспетчера.
— Вчера во вторую и третью смены они чернозем не возили, — заглянув в свою тетрадку, ответил диспетчер.
— Вы что, решили саботировать сдачу? Или до вас никак не дойдет, что чернозем — такой же строительный материал, как кирпич и железобетон?
— Автотранспорта нет на вторую и третью смены, — отвечает Алабухов.
— Сейчас проверим. Набери номер автобазы, — сказал Затулин диспетчеру. Диспетчер встал, подошел к письменному столу управляющего, набрал номер телефона, поднес аппарат Затулину, сказал:
— Как раз на директора попали.
— Слушай, Валерий Петрович, — взял трубку Затулин, — добрый день, ты что, не выделяешь тресту инженерной подготовки транспорт на вторые и третьи смены?.. Та‑ак... Знаю, что на сельхозработы забрали, у меня самого забрали... Лимиты на бензин? А они могут тяжелым транспортом, ему бензин не нужен... Та‑ак... Вот это хуже всего, это уже разгильдяйство — что заявки поздно дают. Ну, все у меня, — Затулин положил трубку. — Так вы считаете, что мы за вас должны об автотранспорте заботиться? — он нажал кнопку в торце стола, вошла секретарь. — Дайте немедленно телефонограмму в их трест, — бросил ей Затулин, — чтобы главный инженер прибыл ко мне в четырнадцать ноль-ноль по вопросу вывозки чернозема, гравия и асфальта. Если никто не прибудет или прибудет неответственный представитель, вопрос будет вынесен в главк. Все! — Секретарь кивнула и удалилась. — Кстати, с ними я решу вопрос о вашей компетентности здесь, — сказал он Алабухову. Алабухов обиженно подернул плечами. — А остальные подписи по дому собрал? — продолжал опрос Замурдаева Затулин.
— Нет еще пожарников — не приняли пожарную сигнализацию по магазину первого этажа. Отступление от проекта не согласовано.
— Ну, Замурдаев, ты хоть и молодой у нас, но пора уж тебе без помочей ходить! Сколько можно тебя носом тыкать! Вон уже и пожарники тебя носом тыкают! Ты хоть немного-то самолюбия имей, нельзя же совсем без самолюбия, — забрюзжал Затулин. Холодно, не мигая, он посмотрел на Замурдаева, потом надел очки и снова посмотрел. Замурдаев ежился под его взглядом.
— Ну, а Хохряков-то что? Ты возил его на объект? — спросил могучий седой человек с могучим грудным голосом по фамилии Бочило, бывший управляющий, а ныне заместитель управляющего. — С ним ведь тоже надо уметь разговаривать.
— Возил, — уже не так четко ответил Замурдаев. — У него больших претензий нет как будто. Говорит, подпишу последний.
— Ну вот, сутки сроку тебе, Замурдаев. Чтобы послезавтра положил на стол акт. Бочило поможет тебе. Запиши в протокол, — сказал Затулин диспетчеру. И опять — Замурдаеву: — Что у тебя с насосной?
Они еще разбирались с насосной, а Красавин уже готовился к ответу — искал в уме варианты объяснений. Наконец Замурдаев сел. И сразу:
— Почему, Красавин, десятый дом в сотом квартале не подписал?
— Хохряков требует переделывать чистовую отделку, — ответил Красавин.
— Какие меры принял?
— Вернул две бригады.
— Ты что, решил завалить сдачу? — сдерживая раздражение усмехнулся Затулин.
— Я предупреждал, дом пойдет тяжело. Если уж мне вывернули руки, заставили кончать раньше срока, так прошу помочь. Ведь сам горисполком настаивает на сдаче... Всем нужно место под спортзал, всем нужны галочки, а Красавин — отдувайся?
— Оправданий ищешь. А что, разве тебе разрешили брак делать, если срок маленький?
— Много чего говорили, я на пленку не записывал. Давно обещал: куплю магнитофон, буду во всеоружии на планерку ходить.
Раздались смешки, напряжение спало. Затулин уже не мог продолжать в резком и грубом тоне. Красавин рассчитывал именно на это — он слыл говоруном, остряком и «темнилой», мастером затемнять суть дела, и репутацию свою он старался поддерживать. Все знали и то, что Затулин ему многое спускает, они с Красавиным — товарищи еще со времен прорабства. Но хоть и говорят, что старая дружба не ржавеет, Красавин жаловался кой-кому, что все на свете, увы, ржавеет и все на свете имеет во‑от такой конец.
— Какая тебе еще помощь нужна? Вот Замурдаеву, я поверю, нужна помощь — он субподрядчика пока не может в кулак зажать. В исполком я из-за твоего дома не пойду — мне там важнее дела решать. Сдать с низким качеством твой дом, а потом выстаивать там и объясняться?
— Мне нужна неделя, чтобы все сделать. Если б только Хохряков подписал, я б задним числом сделал! А он уперся. Канистру водки ему споил, только что не искупал.
Опять смешки. Все оживленно заговорили.
— Это вы умеете — водку пить и поить, — пробурчал Затулин.
— Не умеют и этого! — возразил ему Бочило. Повернулся к Красавину.
— Ни строить вы, ни поить не умеете! Купите бутылку водки и пачку «Беломора» и думаете — он у вас на крючке. Бестолковый народ!
— Да я в ресторане... — вспыхнул было Красавин.
— Хватит, прекратите! — стукнул ладонью по столу Затулин. — Не о том разговор завели! Я ж вам по-русски твержу с начала года: пора перестраиваться, надвигается время повышения качества, а вы как дети, которые играют под горой, которая вот-вот обрушится! Посмотрите, что было за последний год: постановление Госстроя, приказы министерства, главка, решения горисполкома по качеству жилья и по жалобам, — загибал пальцы Затулин. — Если вы вовремя не перестроитесь, эта гора вас погребет. Мало того, что делает главный инженер со своими техническими службами, — вы все должны работать с этими службами! В прошлом году я вам еще помогал, нынче я вам помогать спихивать брак отказываюсь. Не собираюсь выстаивать и объясняться перед всякими высокими комиссиями, и, если придется еще объясняться, я с собой вас буду вытаскивать и ставить впереди себя. Хохряков там тоже стоял — так что ж, он будет головой рисковать ради вас? Он сам на волоске, — он запнулся, так как, кается, сболтнул лишнее, и тут же поправ