— Может, — все-таки сам? — попробовал еще раз переубедить Бреуса Микутский. — Неохота ехать. Все кажется, или ребята чего-нибудь не сделают, или случится что без нас. Да и чувствую себя неважно.
— Не отвиливай, — отрезал Бреус. — На одного меня они там навалятся. Ты должен потемнить, подпустить терминов — перед непонятным человек почему-то сразу робеет. Для дела надо.
— Не люблю я этого.
— Ну, один раз можно.
Спустившись по взвозу вниз, к протоке, свернули на тропинку. Там, в поселке, сухо и пыльно, а здесь мокрая, тяжелая от росы трава, влажные, крупные цветы, запах болота, щелканье птиц в ивовых кустах.
— Интересно, что за птички так хорошо поют? — сказал Микутский.
— Черт их знает, — отозвался Бреус. — Может, соловьи?
Микутский сорвал на ходу цветок, понюхал.
— Хотелось бы, — сказал он задумчиво, — все это узнать, полюбоваться не спеша. Смешно, в тридцать пять лет я еще нигде почти не был. Ни в Средней Азии, ни на Дальнем Востоке, ни на Севере. Если б не случай, и Сибири не увидел бы.
— Узнать и увидеть все не хватит ни времени, ни пиастров в кармане, — бодро шагая впереди, возразил Бреус. — Надо ставить себе посильные цели. Я вот куплю «жигуленка» и на следующий год качу с семьей в круиз: Прибалтика, Белоруссия, Закарпатье. Бросаю к чертям лабораторию, перехожу преподавать — легче, спокойней и лето свободное. А еще через год поедем на своих колесах за границу.
— Тебе легко, у тебя жизнь как маршрутная карта.
— А без этого в жизни, как и на работе, ничего не успеешь. Хочешь жить — умей вертеться. Убого — но в глаз.
Вышли к реке. Поверхность ее в этот утренний час, пока нет ни судов, ни плотов, ни лодок, была гладкой и чистой, как стекло; по ней лишь скользили косые солнечные лучи да две чайки падали и снова взмывали в воздух; на той стороне виднелись черные сопки и серые скалы над водой. Причал был пуст. Они сели на вкопанную скамейку. Вдали, метрах в трехстах, человек стоял внаклонку по колено в воде.
— Здесь так: надо скорей, а сиди и жди, — сказал Бреус. — Теплоход может опоздать и на час, и на два. Все привыкли — ждут и не трепыхаются. Придешь в контору, а директора нет, и неизвестно, когда будет — жди и не трепыхайся. Здешняя жизнь здорово приучает к экономии нервной энергии. Время густеет до студнеобразной массы, и ты в нем барахтаешься, как муха. Интересно, у Эйнштейна было такое ощущение времени? Вон Резан морды проверяет — пойдем посмотрим?
Они пошли посмотреть.
— Здорово, Резан! — сказал Бреус. Они встали на обрыве. — Как рыбалка?
Тут же стоял вагончик — резиденция Резана; около вагончика догорал, исходя жаром, источник дохода Резана — огромный кострище с мотками проволоки: Резан отжигал ее для вязки плотов.
— Здорово, ребятки! — повернул голову Резан, небритый старик в подвернутом накомарнике на голове и подвернутых штанах, все так же стоя в воде. — Рыбка плавает по дну...
Он вышел из воды, поднялся к ним на обрыв, рослый босой старик враспояску, с закатанными штанинами, с полиэтиленовым пакетом в руке. В пакете шевелилось несколько рыбин. В оттянутом кармане брюк транзисторный приемничек тихо наяривал джазовый ритм. Резан неспешно протянул руку Бреусу и Микутскому.
— Рыбка-то есть, а ты говоришь... — сказал Бреус.
— Да какая это рыба! — тряхнул Резан пакетом. — ГЭСы, плотины, сети, моторки — бедной рыбке... Куда это вы с утра?
— На теплоход, в контору — директора надо застать.
— Зачем теплоход? Сейчас катер туда за соляркой пойдет, только что ребята на рейд подались. Я вот что, Олег, хотел с тобой — написал бы ты мне наряд на один дом.
— Бутылка, — сказал Бреус.
— О чем разговор!
— Зачем тебе наряд-то?
— Пенсию себе зарабатывать. Дом на зиму подряжусь рубить.
— Один? Не потянешь.
— А тебе какое дело? У меня секреты есть.
— Открой! Две бутылки.
— Ишь какой резвый. Секреты за две бутылки не продаются. Так напишешь?
— Вы вот что, — сказал Микутский, — приходите через два дня, я вам напишу. Бутылки не надо — Олег шутит.
Резан взглянул на Микутского недоверчиво: мне, мол, не халтура нужна — халтуру может и мастер написать, а кто ты такой, чтоб делать честную работу за здорово живешь?
— Приходите, — кивнул Микутский. — Покажите рыбу, а?
Резан протянул пакет. Микутский вынул одну, упругую, холодную, пахнущую рекой. Рыба еще хотела жить — слабо била хвостом, хватала ртом и жабрами воздух.
— Хорошо вам тут: и работа, и рыбалка, — сказал Микутский.
— Покой и воля пока есть, не отнять, — ответил Резан с достоинством, как бы подчеркивая, что не работа и не рыбалка важны ему, а покой и воля, и Микутского поразила услышанная от этого старика пушкинская строка.
— Вот он, — кивнул Резан на выходящий из протоки катер. — Э-эй, сюда! — крикнул он во всю мощь своей глотки, так что эхо раскатилось по реке, и махнул рукой.
Катер повернул и ткнулся в берег. Микутский с Бреусом вскарабкались на борт, цепляясь за леер; катер дал задний ход, смешал у берега воду с песком, развернулся и отчалил. Они спустились в рубку.
За рулем сидел высокий костлявый парень с волосами до плеч. Второй сидел за столиком позади, грыз жесткие, старые куски хлеба и сыра и запивал холодным чаем прямо из чайника.
— Билеты есть? — спросил этот второй.
— Нету, — ответил Бреус. — Билеты за мной.
Они посидели в рубке, потом вышли на свежий воздух и остановились у борта. Внизу бежала прозрачная вода — в глубине проносилось в темных бликах каменистое дно, а на поверхности плыла трава, хвоя, кора, пена — пришедшая издалека вода успела наработаться.
Катер приближался к другому берегу. Наверху, в просвете меж лобастых серых скал, на фоне зеленой стены леса, лежали высокие штабеля бревен, выше леса торчали башенные краны; наискось вверх и вниз сновали лесовозы, подымая волны белесой пыли; внизу, у берега, ворочался желтый трелевочный трактор, спихивая в воду бревна, и они падали с глухим стуком, подымая тяжелые брызги. Дальше по качающимся на воде трапам бегали люди с шестами, гоня по желобам бревна, другие собирали их и вязали; ниже по течению, из устья лесосплавного рейда выползало узкое полукилометровое тело плота; оно вилось и покачивалось на воде, как живое.
VIII
Они сошли, пересекли рейд и поднялись на крутой высокий берег, к дороге, ведущей в поселок. Солнце уже пекло вовсю. Идти по жаре и пыли Бреус отказался. Сели на бревна у дороги, Микутский закурил.
Подошел человек в костюме и галстуке, приветливо поздоровался с Бреусом, как со старым знакомым.
— Главный механик леспромхоза, — представил его Микутскому Бреус. — А это, — показал он на Микутского, — главный вдохновитель ремонта агрегата. Собрались все главные, — рассмеялся он.
Механик пожал Микутскому руку.
— Сейчас подойдет автобус, — сказал он. — Вчера был у меня ваш паренек, отыскали ему резисторы. Ну как, нащупали что-нибудь?
Бреус только намекнул, что кое до чего уже докопались, но окончательной причины еще не нашли. Механик стал интересоваться подробностями. Бреус в подробностях запутался; Микутский поддержал разговор, объясняя и чертя щепочкой по земле.
— А лес-то идет! — перебил их разговор Бреус, боясь, что Микутский проговорится, и кивнул на реку. — Я позавчера был — плот только начинали, а сегодня — конца не видать. Быстро.
— Быстрее надо, — отозвался механик, простодушно делясь своими заботами. — Конец квартала, еще один связать надо, пока погода. Перебросили всех, кого можно, на рейд, вяжем круглые сутки.
— А что, погода влияет? — спросил Микутский.
— А как же! Спуск с лесосклада крутой, глина, машины не идут.
— Неужели нельзя придумать какой-нибудь непрерывный транспорт? Лоток, траспортер, рольганг? Они тут сами просятся.
— Легко сказать, — усмехнулся механик.
— Я, конечно, понимаю, что сказать легче, чем сделать, — сухо сказал Микутский. — Но ведь если можно сделать — почему не сделать?
— Откуда нам с тобой знать, что у них можно, чего нельзя? — попытался урезонить его Бреус, стараясь уклониться от лишнего спора. — У них, куда ни копни, — проблема. Неужели не понял?
— Это точно, — поддержал его механик. Во-первых, спроектировать — у нас ни одного конструктора, в объединении — тоже. Но не это главное. Главное, металл и оборудование. На полукилометровую эстакаду, даже если большую часть выполнить в дереве, надо тонн двадцать металла, а где его взять?
Микутского разговор увлек. Он любил потолковать со своим братом инженером.
— Ну, предположим, можно и еще ужаться, — возразил он механику. — Сделать из металла, скажем, только рольганги и болты. Вы ж, наверно, даете продукции не на один миллион рублей — что ж, вам не нашли бы десятка тонн?
Механик рассмеялся и ответил:
— Вы знаете, нам недавно пришлось монтировать трансформатор, и у крана не хватило стрелы. Всякие нормальные люди сделали бы вставку, и дело с концом, а нам пришлось наращивать стрелу бревном! Да-да! Где-то компьютеры работают, а мы краном с деревянной стрелой, вот так! А вы говорите...
— Да... России вид смиренный и простой... Понимаю, — покачал головой Микутский. — А у нас на заводе производство поршней реконструировали и решали, в каком материале выполнить корпус цеха. Решили делать все из металла — У строителей сейчас много всяких легких конструкций. Кстати, я был членом техсовета и сам был за металл. Легкие-то легкие, а несколько тысяч тонн угрохали. Сейчас бы рука не поднялась.
Они разговаривали и курили, сидя на бревнах. Время шло медленно.
— Зато у вас лес, — заметил Микутский. — Я вот был как-то в Саратове, в командировке. Там отходов на упаковку найти не могут.
— Им бы наши отходы, — сказал механик. — До того захламились — пришлось недавно линию шпалоцеха вытаскивать из отходов и ставить на чистом месте.
— Неужели нельзя наладить производство каких-нибудь клеевых конструкций, плит? Дефицит ведь кругом.