.
______________ 19__ г.
Придя сегодня в класс, Аркадий Николаевич обратился ко всем ученикам и предложил им сказать в темпоритме начальную фразу гоголевского «Ревизора»:
«Я пригласил вас, господа, с тем, чтоб сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор!»
Ученики поочередно произносили фразу, но ритма не добились.
– Начнем с первой половины предложения, – приказал Аркадий Николаевич. – Улавливаете ли вы ритм в этих словах?
Ответы оказались разноречивые.
– Можете ли вы написать стихи на эту фразу, приняв ее за первую строку? – предложил Аркадий Николаевич.
Началось коллективное стихоплетство, в результате которого явилось нижеследующее «создание»:
Я пригласи́л вас, господа́, с те́м,
Чтоб сообщи́ть вам поскоре́й всем, Что ревизор к нам едет сам.
– Кто?
Инкогнито прибудет к нам.
– Что?
– Видите! – радовался Торцов. – Очень плохие, а все-таки стихи! Значит, в нашем прозаическом такте есть ритм.
Теперь произведем проверку со второй половиной фразы: «чтоб сообщить вам пренеприятное известие», – предложил Аркадий Николаевич.
И на эти слова тоже мигом были сочинены плохие стихи:
Чтоб сообщить вам
Пренеприятное известие
И избежать нам
Так вдруг нагрянувшее бедствие.
И это новое «произведение» убедило нас в наличности ритма и в другой половине фразы. Скоро и на последний речевой такт были написаны стихи, а именно:
К нам едет ревизор!
Как едет, что за вздор!
– Теперь я ставлю вам новую задачу, – объявил Аркадий Николаевич. – Соедините все три стихотворения с разными ритмами в одно и прочтите его подряд, без остановки, как одно целое «произведение».
Многие из учеников пытались разрешить задачу, но у них ничего не вышло.
Разные размеры каждого из насильственно соединенных вместе стихотворных тактов точно с ненавистью отталкивались друг от друга и ни за что не хотели сливаться. Пришлось самому Торцову взяться за работу.
– Я буду читать, а вы слушайте и останавливайте, если вас слишком сильно покоробит нарушение ритма, – условился он перед началом чтения.
Я пригласи́л вас, господа́, (гм) с те́м, (тра-та́)
Чтоб сообщи́ть вам (гм) пренеприятное изве́стие.
Я расскажу вам поскоре́й (гм) все́м, (тра-та́)
Как избежа́ть нам (гм) так вдруг нагрянувшее бедствие.
Ну, слу́шайте меня́, друзья́ (гм),
Я… (тра́-та)
Беспоко́юсь с некоторых по́р (гм) —
К на́м е́дет ревизо́р (тра-та).
– Раз что вы, несмотря на путаность стихов, не остановили меня, значит, мои переходы от одного размера стихов к другим размерам, ритмам не слишком вас шокировали.
Иду дальше. Сокращаю все стихи и приближаю их к тексту Гоголя, – объявил Аркадий Николаевич.
Я пригласил вас, господа, (гм)
с тем, (тра-та́)
чтоб сообщить вам (гм)
пренеприятное известие (та):
к нам едет ревизор (тра-та́).
– Никто не возражает, значит, прозаическая фраза может быть ритмичной, – резюмировал Торцов.
Все дело в том, чтоб уметь соединить вместе разнородные по ритму фразы.
Мы устанавливаем теперь, что «тататирование» помогает в этой работе. Оно делает почти то же, что дирижер оркестра и хора, которому надо перевести всех музыкантов, певцов, а за ними и всю толпу слушателей из одной части симфонии, написанной, скажем в 3/4, в другую, написанную в 5/4. Это не делается сразу. Люди, и тем более целая толпа их, привыкнув в одной части симфонии жить известной скоростью и размеренностью, не могут сразу освоиться с совсем другим темпом и ритмом новой части симфонии.
Нередко дирижеру приходится помогать всей массе исполнителей и слушателей перейти в новую волну ритма. Нужны для этого предварительные вспомогательные просчеты, своего рода «тататирования», которые старательно отбивает дирижер своей палочкой. Он добивается своей задачи не сразу, а проводит исполнителей и слушателей через ряд переходных ритмических ступеней, последовательно подводящих к новому счету.
И мы должны делать то же, чтоб переходить из одного речевого такта с его темпоритмом в другой речевой такт, с совсем другой скоростью и размеренностью. Разница в этой работе у нас и у дирижера в том, что он это делает явно, с помощью палочки, а мы скрыто, внутренне, с помощью мысленного просчета или «тататирования».
Эти переходы нужны прежде всего нам самим, артистам, для того чтоб четко и определенно вступать в новый темпоритм и уверенно вести за собой объект общения, а через него и всех зрителей театра.
«Тататирование» в прозе является тем мостом, который соединяет самые разнообразные фразы или такты самых разнообразных ритмов.
В конце урока мы разговаривали под метроном по упрощенному способу, то есть как в жизни, но только старались, чтоб сильные моменты слов и слоги там, где можно, совпадали с ударами механизма.
В промежутках же между ними мы укладывали ряд слов и фраз так, чтоб можно было, не меняя смысла, логически правильно делать очередные совпадения ударов. Нам удавалось также пополнять недостающее в такте слово просчетом и паузами. Конечно, такое чтение тоже очень произвольно и случайно. Тем не менее и оно создавало стройность и бодрило меня внутренне.
Этому воздействию темпоритма на переживание Аркадий Николаевич придает огромное значение.
______________ 19__ г.
Фамусов
Что за оказия! Молчалин, ты, брат?
Молчалин
Я-с.
Фамусов
Зачем же здесь, и в этот час? —
проговорил Аркадий Николаевич из первого акта «Горя от ума» Грибоедова. Потом, после некоторой паузы, он повторил:
– Вот так оказия! Это ты, братец мой, Молчалин?
– Да, это я.
– Как же ты очутился здесь и в такое время? – проговорил Аркадий Николаевич те же фразы в прозе, лишив речь как стихотворного ритма, так и рифмы.
– Смысл один и тот же, что и у стиха, а какая разница! В прозе слова расплылись, потеряли сжатость, четкость, остроту и категоричность, – объяснял Аркадий Николаевич. – В стихах же все слова необходимы и нет лишних. То, что в прозе говорится в целой фразе, в стихах нередко передается одним-двумя словами. И какая отделка, какая чеканка! «Проза – квёлая, стихи – дробненькие», – определил мне совсем простой человек.
Скажут, что разительное отличие между сопоставляемыми мною примерами стихов и прозы происходит оттого, что первые писал сам Грибоедов, вторые же неудачно придумал я.
Да, это, конечно, правда. Тем не менее утверждаю, что если б даже сам великий поэт написал прозу, он не смог бы передать в ней того драгоценного, что есть в стихах Грибоедова, их четкости ритма и остроты рифмы. Например, при встрече с Фамусовым в первом акте для выражения панического ужаса Молчалина ему дается только одно слово: «Я-с». На что следует вопрос и реплика Фамусова, кончающаяся словом «час».
Чувствуете ли вы четкость, законченность ритма и едкость рифмы: «я-с» и «час»?
Совершенно так же законченны, четки и остры должны быть у исполнителя Молчалина его внутренние чувствования, переживания и внешняя передача скрытого под словами ужаса, растерянности, подобострастия, извинения, словом, всего подтекста, переживаемого внутри Молчалиным.
Стихи чувствуются иначе, чем проза, потому что у них другая форма.
Но можно сказать и наоборот: у стихов другая форма, потому что их подтекст переживается иначе.
Одно из главных отличий между прозаическими и стихотворными формами речи в том, что у них разные темпоритмы, что их размеры по-разному влияют на нашу эмоциональную память, на наши воспоминания, чувствования, переживания.
На основании этого мы устанавливаем, что чем ритмичнее стихотворение или прозаическая речь, тем четче должны переживаться их мысли, чувства и весь подтекст. И, наоборот, чем четче и ритмичнее мысли, чувства и переживания, тем больше они нуждаются в ритмичности словесного выражения.
В этом проявляется новый вид воздействия темпоритма на чувство и чувства – на темпоритм.
Помните, как вы выстукивали и дирижировали темпы и ритмы разных настроений, действий, даже образов, рисовавшихся вашему воображению? Тогда мертвые стуки и их темпоритмы возбуждали вашу эмоциональную память, чувство и переживание.
Если это удавалось с помощью простых стуков, то тем легче добиться того же через посредство живых звуков человеческого голоса, темпоритма букв, слогов и слов, скрывающих в себе подтекст.
Но даже при полном непонимании смысла слов их звуки действуют на нас своим темпоритмом. Например, мне вспоминается монолог Коррадо из мелодрамы «Семья преступника» в исполнении Томмазо Сальвини. Этот монолог описывал побег каторжника из тюрьмы.
Не зная итальянского языка, не понимая слов, того, о чем рассказывали, я вместе с артистом сильно чувствовал все тонкости его переживания. Этому способствовали в значительной степени не только прекрасные интонации артиста, но и необыкновенно четкий и выразительный темпоритм его речи.
Кроме того, вспомните целый ряд стихотворений, в которых с помощью темпоритма рисуются звуковые образы, то звук колоколов, то скач лошади. Так, например:
«Вечерний звон,
Вечерний звон,
Как много дум
Наводит он!»
Или:
«Wer reitet so spät durch Nacht und Wind?
Das ist der Vater mit seinem Kind».
______________ 19__ г.
– Речь складывается не только из звуков, но и из остановок, – объяснял сегодня Аркадий Николаевич. – Как те, так и другие должны быть пропитаны темпоритмом.
Он живет в артисте и проявляется во время его пребывания на сцене, как в действиях и движениях, так и при неподвижности, как в речи, так и в молчании. Интересно теперь проследить, как сочетаются между собой в эти моменты темпы и ритмы движения, бездействия, речи и молчания. Этот вопрос особенно важен и труден в стихотворной форме речи. К ней я и обращаюсь теперь.