Письмо Шарлотте Дуглас (май 2018 года):
Dear Dr. Douglas!
My name is… and I have an ongoing interest in the last paintings of Kazimir Malevich.
In the 1995 magazine article you published a portrait of Elizaveta Yakovleva by Kazimir Malevich (oil on canvas, 82,0 × 64,0) — Andrei Nakov Catalogue Raisonne PS 253.
As I understand it was the first publication of this wonderful painting, but I have failed to find any information about the provenance of this portrait.
Do you happen to know the date it was created? Do you have a photo of the reverse side?
Have you examined it personally? All these questions are very important for me because I am preparing an article about psychological world of late Malevich.
The portrait looks a little bit unusual because of its emotionality and the peculiar freshness of the artistic vision. There are also some contradictions in dating of this painting.
Excuse me for taking your time but all the above information could be really invaluable for me.
Hoping to hear from you soon.
Yours faithfully
…
Дорогая доктор Дуглас!
Меня зовут…, и я чрезвычайно интересуюсь поздними работами Казимира Малевича.
В 1995 году в журнальной статье Вы опубликовали портрет Елизаветы Яковлевой (холст/масло, 82 × 64, номер в каталоге-резоне Андрея Накова PS 253).
Насколько я понимаю, это была первая публикация этой замечательной картины, но я отчаялся найти какую-либо информацию о происхождении портрета.
Может быть, Вам известна дата его создания? Есть ли у Вас фотографии оборотной стороны?
Изучали ли Вы его лично? Все эти вопросы крайне важны для меня, поскольку я готовлю публикацию о психологическом состоянии Малевича в последние годы его жизни. Этот портрет смотрится немного необычно из-за его чувственности и необычной свежести художественного видения. Также есть некоторые противоречия относительно датировки картины.
Простите, что отнимаю Ваше время, но вся вышеперечисленная мной информация может оказаться просто бесценной для меня.
Надеюсь скоро получить от Вас известия.
Искренне Ваш… (перевод мой. — А. В.)
Ответ от Шарлотты Дуглас пришел через короткое время. Он был по-американски простодушным, лишенным всякой псевдовизантийской российской изворотливости, вежливым и крайне информативным.
Ответное письмо Шарлотты Дуглас (май 2018 года):
Dear…
Thank you for your email.
I am afraid I cannot be of much use to you. I agree it is a perfectly wonderful painting by Malevich, but that it about all I know. I received a large transparency of it from a friend in St. Petersburg, sent to me without any information whatever. I published it in the hope of attracting more information, but without any real success.
About ten years ago, a couple of conservators from the Academy Conservatory in The Hague, the Netherlands, came to my house to discuss the painting. They had it, and apparently had done quite a bit of research on it, and were seeking more information. They said they knew the owner, but were not at liberty to reveal his name.
I have the name of one of these people: Milko den Leeuw.
That’s about all I know. If you find out anything further about this lovely work, please do let me know!
Best wishes,
Charlotte.
Дорогой…
Спасибо за ваше письмо.
Боюсь, что от меня вам будет мало пользы. Я согласна, что это исключительная по качеству живопись Малевича, но это все, что я знаю. Я получила хороший слайд от друга из Петербурга, отправленный мне без всякой информации, и это все. Я опубликовала его, чтобы получить больше информации, но без особого успеха.
Около десяти лет тому назад парочка реставраторов из Академии реставрации в Гааге (Нидерланды) появилась в моем доме, чтобы обсудить эту картину. Она была в их распоряжении, и, очевидно, они занимались ее исследованием и искали дополнительную информацию. Они знали владельца, но не имели права раскрывать его имя.
Я знаю имя одного из этих людей: Милко ден Леев.
Это, в общем-то, все, что мне известно. Если вы раскопаете что-либо интересное об этой работе, пожалуйста, дайте мне знать.
Всего наилучшего,
Шарлотта. (Перевод мой. — А. В.)
Таким образом, на роль первооткрывателя и протагониста уважаемый доктор Шарлотта Дуглас никак не могла претендовать. Она получила от «друга» (или «подруги») из Петербурга — опять этот чертов Петербург (картина же впервые приехала к нам в 2017 году из Голландии, по словам Александры Шатских) — хороший слайд и опубликовала его в надежде привлечь внимание заинтересованной публики. Похвальный поступок, в особенности, сопровождайся он знаком вопроса — а Малевич ли это? А может быть, кто-то из учеников? Вряд ли это изображение посылал ей человек, далекий от искусствоведения и музейного дела. Обычно между коллегами существуют неформальные отношения, невзирая на пограничные кордоны и расстояния.
В диссертации доктора Елены Баснер есть тому прямые свидетельства — «Этой же теме посвящена одна из еще не опубликованных статей Шарлотты Дуглас, известная мне по рукописи, любезно предоставленной автором»[79].
Но гадать не будем, хотя выбор и не велик, а пойдем дальше. Ведь не вина, а скорее беда доктора Дуглас, что в каталоге-резоне Андрея Накова эта журнальная публикация уже приобрела несколько иное звучание — почти экспертного мнения последней степени убедительности. Я мог бы сказать, что американского исследователя цинично использовали ее коварные коллеги и друзья, но не стану этого делать. Прямых доказательств у меня нет. Но веские основания так считать есть.
Вместе с тем, ответ доктора Дуглас задал направление новых поисков, указав незнакомое мне прежде имя — Милко ден Леев (Milko den Leew). Ранее я никогда не слышал об этом человеке. Вездесущий гугл за несколько секунд собрал о нем следующую информацию: реставратор живописи, специализирующийся на технических и научных методах исследования произведений искусства. Свои навыки в реставрации и «пиктологии» (такого слова я прежде не знал, но биограф Милко ден Леева расшифровал мне эту дисциплину как аналитический метод атрибуции и оценки живописи) он приобрел в студии Dora van Dantzig в Амстердаме. К слову, отец Доры ван Дантциг Мориц ван Дантциг был одним из главных разоблачителей Хана ван Меегерена. Покончив навсегда с образованием в 1989 году и пройдя интернатуру в проекте, посвященном старым голландским мастерам XVII века, он два года спустя в 1991 году основал Мастерскую реставрации и изучения живописи (ARRS). С этого момента активно сотрудничая с ведущими мировыми музеями, крупными дилерами и частными коллекционерами, он одновременно публикует статьи и выступает на профильных конференциях. Его перу принадлежит новаторская монография о вновь обнаруженной картине Эдуарда Мане. В круг его профессиональных интересов, помимо старых мастеров, входят и русские художники — Казимир Малевич и Наталья Гончарова. Картинки гугла являют всему просвещенному миру образ Милко ден Леева чуть ли не в обнимку с — кто бы мог подумать — живописным образом Елизаветы Яковлевой! Что может лучше свидетельствовать о как минимум неравнодушном отношении реставратора к картине, являющейся центром моего расследования?!
Для меня, повсюду видящего, с несколько параноидной фиксацией на эмоционально значимых деталях, указующие символы и иносказательно комментирующие подсказки, эта фотография явилась просто небесным откровением, указывающим, что я стою на верном пути. И впрямь, озираясь назад, уже закончив основную часть своей работы, я вижу массу принципиально важных моментов, внезапно возникавших из хаоса исторической неразберихи именно в ту минуту, когда в них появлялась насущная необходимость. Без них, без этих маленьких обнадеживающих зацепок, я давно бросил бы этот и вправду тяжелый и совершенно неблагодарный труд. Можно объяснять затейливые подсказки просто совпадениями или случайностями, но я сторонник теории акаузального (беспричинного) смыслового взаимодействия. Эмоциональная вовлеченность и онтологическая значимость создают нечто вроде силового поля, не знающего или пренебрегающего категориями места и времени, позволяющего иногда устанавливать трансперсональное общение с давно ушедшими людьми и переселяться в иные временные пояса. Не в буквальном смысле слова, разумеется. Другое дело, что контакты эти осуществляются не вербально, а, скорее, чувственно и нуждаются в тщательной дешифровке и интерпретации, отметающей банальные искушения и параллели. Причем все свидетельства такого рода отнюдь не являются физическими феноменами принуждающего порядка. Не хотите обращать на них внимания — не обращайте. Существуют миллионы людей, для которых этой проблематики не существует вовсе, и они полностью удовлетворены собственной жизнью, протекающей в одном измерении. Правда, говорят, что, оказавшись на том свете и столкнувшись с загробной реальностью, многие из них сходят с ума. Об этом пишет Сергей Маковский в книге «Портреты современников», описывая реакцию Волошина на смерть Иннокентия Анненского:
Люди, умирающие скоропостижно (как Иннокентий Федорович), не успевши приготовиться к иному существованию в другом измерении, бесконечно изумлены в первое время, что все вокруг них словно так, да не так… Вот спешит он на лекцию и никак не может найти нужной книги (что часто бывает во сне), и тело у него будто невесомое, насквозь стен проходит, и предметы, чего не хватишься, ускользают, и страшные возникают образы, исчадия загробного полусуществования… Положение трудное. Многие от неожиданности, догадавшись внезапно, что они — мертвые, сходят с ума…[80]
Но я был еще жив, и у меня не было выбора. С мнимо разумного советско-российского ума я сошел еще до момента рождения. А никакой подходящей альтернативы за шестьдесят лет жизни подобрать мне так и не удалось. Я был именно на чувственном уровне очень зависим от ситуации. Мне хотелось найти рациональное объяснение, ткнуть пальцем в виновных и доказать почти недоказуемое. Ведь я своими глазами видел оборот, где не было никаких черных квадратов, но была масса таинственных надписей. И я слышал фамилию Джагуповой применит