Помимо этого, я знал за собой свойство чересчур глубоко залезать в материал, порой в ущерб поставленной задаче. Теоретически в архивах можно сидеть вечность, потому что со временем понимаешь, что скопления пыльных бумаг представляют собой отнюдь не свидетельства о прошедшей жизни, а саму эту жизнь. Причем в наиболее достоверном, документальном ее изводе, подтверждая тем самым мысль Фолкнера о том, что «прошлое не мертво. Оно даже не прошлое».
Мне уже виделся плавный переход из ЦГАЛИ в какие-то иные хранилища, названия которых я мог только измыслить, потому что никаких продуманных траекторий поиска у меня пока не было.
Я написал письмо в Пермь, в местную художественную галерею, откуда мне молниеносно прислали списки и фотографии всех работ Джагуповой, имевшихся в их собрании. Написал в Мурманский краеведческий музей, написал в Армавирский краеведческий музей, в Нижнеломовский краеведческий музей Пензенской губернии, Пензенское художественное училище и еще в пару экзотических мест, надеясь в каждом из них получить хотя бы крупицу информации, позволяющую сделать следующий робкий шаг или осветить по-новому всю ситуацию.
Ожидая ответов, часть из которых так и не пришла, а остальные были в основном совсем не информативны, я продолжал обследование фонда художницы в ЦГАЛИ.
С учетом супрематической сумочки и пальто с характерными полосками надо было подробно обследовать все материалы, связанные с ее работой на Фабрике «ИЗО», располагавшейся в самом центре Ленинграда в доме 9 по Думской улице. Сейчас там средоточие модных клубов и кабаков, где периодически случаются дерзкие драки и даже перестрелки. Такой эмоциональный фон вполне соответствовал моему взгляду на ситуацию с загадочным портретом.
Сразу скажу, что обнаружить архивные материалы, связанные с этой фабрикой, да и вообще со странным учреждением «РОСИЗО» и его внебрачными или законными детьми «Горком ИЗО» и «Ленизо», мне пока не удалось. Никаких данных о них в справочниках и путеводителях нет, а «Архивный комитет Петербурга» в ответ на мои письма с вопросами о месте нахождения их фондов прислал нечто расплывчатое и двусмысленное, призывая заплатить небольшую сумму за формальные поиски. Деньги я заплатил, но толком ничего разыскать не удалось. Скорее всего, это произошло по причине разобщенности этих материалов по различным архивам и фондам.
Натюрморт Елизаветы Яковлевой. 1937 год. Холст/масло, 56*43
(ЦГАЛИ. Ф. 173. Оп. 1. Д. 212)
Оборотная сторона натюрморта Елизаветы Яковлевой. На наклейке указан ее адрес: Канонерская улица, д. 3, кв. 29
(ЦГАЛИ. Ф. 173. Оп. 1. Д. 212)
(Вскоре после написания этих строк я «по уши» залез в фонд СОРАБИСА (Ф. 283) в ЦГАЛИ, где хранится много разрозненных сведений, связанных с деятельностью Горкома ИЗО, но ничего способного радикальным образом изменить взгляд на проблему пока не обнаружил.) Не исключено, что через короткое время после публикации этого текста я все же откопаю что-нибудь важное. Но принципиальные положения, на которых держится эта книга, вряд ли могут быть радикально поколеблены. Возможны коррективы в каких-то частностях, но не в главном вопросе об авторстве исследуемого портрета. Как убедится читатель, дочитав до конца книги, имя художника определяется абсолютно достоверно с точностью до шестого знака в строгой математической формуле.
Вместе с тем придирчивый осмотр нескольких альбомов с эскизами дизайна тканей для текстильной фабрики РОСИЗО дал массу всевозможной информации. Джагупова трудилась там почти десять лет, бережно сохраняя среди своих бумаг разнообразие цветных рисунков, набросков, платежных документов и удостоверений. Многочисленные театральные сумочки, украшенные супрематическими аппликациями или вышивками, платья с чуть ли не вертикальным архитектоном на подоле[94]. Одеяния, чрезвычайно напоминающие облачение Яковлевой на портрете. И тоже до меня, за все время существования фонда, эти документы никто даже не удосужился просмотреть, хотя, по-моему, там материала должно хватить на парочку добротных диссертаций. Более всего эти рисунки просятся уехать в долгую командировку за границу, чтобы послужить иллюстрациями к статье Шарлотты Дуглас о супрематических вышивках. Той самой, где впервые явил себя миру портрет Елизаветы Яковлевой. Или повисеть в почетном окружении аналогичных картинок Александры Экстер или Сони Делоне на какой-нибудь престижной выставке в Центре Помпиду или в МОМА (Музей современного искусства в Нью-Йорке).
В каталогах экспозиций тридцатых годов зафиксировано участие в них Марии Джагуповой как живописца. Но в ее архиве есть сделанная в 1935 году фотография целого стенда, где она выступает исключительно как художник по тканям. Шторы, скатерть, абажур и все прочие предметы, включая большое панно на стене, исполнены по ее эскизам. И буквально во всех деталях невооруженным глазом заметен еще не остывший выраженный «постсупрематический след»[95].
Стенд Марии Джагуповой на неустановленной выставке 1935 года
(ЦГАЛИ. Ф. 173. Оп. 1. Д. 163. Л. 4)
Абстрагируясь от нашей истории, разве не странно, что в самом центре Петербурга в одном из основных профильных архивов лежит такой уникальный материал, но никто — и это при нынешнем-то всеобщем помешательстве на русском авангарде, особенно в его прикладной ипостаси — ни разу им не заинтересовался? Парадокс, если не сказать больше. Очевидно, люди заняты чем-то другим, более важным. Надеюсь, что после этой публикации какая-нибудь задумчивая ученая девушка проштудирует папки в фонде Джагуповой, связанные с текстильным дизайном. А если ей захочется копнуть поглубже, то я смогу подсказать еще несколько перспективных архивных фондов, возможно хранящих в буквальном смысле слова материалы для размышления, а может быть, и настоящие сокровища.
РИСУНКИ ИЗ АЛЬБОМА МАРИИ ДЖАГУПОВОЙ
(ЦГАЛИ. Ф. 173. Оп. 1. Д. 174. Л. 2, 11, 34, 35, 43)
В работе над этим текстом у меня все время возникал с трудом обуздываемый соблазн углубиться немного в разбегающиеся по разным направлениям темные коридоры и откопать что-нибудь никому не известное и занимательное, но стержневой сюжет о портрете Яковлевой постоянно держал меня в тонусе и не давал не то что ступить и шага в сторону, но даже подпрыгнуть на месте. Если будут силы и время, то я непременно займусь расследованием нескольких загадочных историй, проявивших себя в форме ярких документальных противоречий с привычной реальностью за тот период, что я копался с портретом Яковлевой. Правда, некоторые из них, даже на первый взгляд, тянут на полноценные уголовные дела с предсказуемым концом. Но отмеченная в самом начале повествования социальная близость уголовников и их респектабельных покровителей, как и ложно понятая политическая целесообразность заметания пыли под ковер, вряд ли позволят довести подобные сюжеты до логического финала. Для этого нужны четкое осознание важности проблемы, энергия и политическая воля. По всем трем позициям, к сожалению, наблюдается явный дефицит. В сухом остатке только бесконечная демагогия и личные материальные интересы.
Отвлекаясь немного, выскажу осторожное предположение, что при скромности и монохромности женских платьев того времени яркие и необычные vanity bags — pussy purses, очевидно, служили важнейшими модными аксессуарами, подчеркивавшими, наряду с драгоценностями, статус женщины или всевозможные символические коннотации, включенные в «костюмный код» конкретного отрезка времени. Мне приходилось встречать «кольчужные» театральные сумочки, сделанные из серебра и из чистого золота с рубиновыми и сапфировыми застежками. В одном почтенном ленинградском доме долгое время, рядом с работами Шагала, Фалька, Леже и Альтмана, в специальной витрине висели ридикюли, изготовленные Соней Делоне и Александрой Экстер. Только что я видел такую сумочку на выставке Берн Джонса в Тейт Британ (Tate Britain). Разумеется, если копнуть чуть глубже, вся эта семиотика повседневности оборачивается свободными или направленными сексуальными ассоциациями, как, впрочем, и вообще вся философия моды. Покинув эпоху, мы с трудом способны самостоятельно восстановить или реконструировать ее бытовую символику, а в особенности значение того или иного аксессуара. Тут способен помочь только личный опыт в форме подсказки. Или поиски аналогий в окружающей повседневности. Я могу засвидетельствовать под присягой, что на определенном этапе брюки-клеш с чудовищными раструбами, клиньями, цепочками, пуговицами и чуть ли не лампочками, работавшими от батареек в кармане, значили для моих сверстников значительно больше, чем угроза ядерной войны или двойка в четверти.
Еще раз пять, испытывая безграничное терпение сотрудников, я с ослиным упрямством заказывал исчезнувший список работ, пока не убедился в полной бессмысленности этих попыток. Это дело исчезло из свободного архивного доступа надолго, а может быть, и навсегда.
Параллельно я решил заказать еще и дело номер 165 из фонда Джагуповой. Под этим номером в описи числились «Конспекты лекций по истории мирового искусства, технике живописи и др. Автограф». Это была собственноручная запись лекций Казимира Малевича, сделанная на 71 листе его прилежной ученицей. Культурная да и материальная значимость это объекта, принадлежащего российскому государству и им же бережно хранимого, не подлежит никакому сомнению. Это прямая речь основоположника супрематизма, записанная на десятках страниц непосредственным слушателем. Возможно, с поясняющими рисунками, пометами и разъяснениями!
Увы, оказалось, что данное дело также числится в розыске. У меня нет никаких цивилизованных комментариев на этот счет. Хотелось бы получить их от полиции. Но высказанные мной многократно соображения относительно корпоративной солидарности (а на самом деле — круговой поруки) делают это желание трудно реализуемым. Хотя исчезновение важных архивных дел окончательно переводит ситуацию за грань разумного и допустимого. Особенно, если в ряде научных публикаций и даже диссертаций эти исчезнувшие дела фигурируют в качестве источников, находящихся в анонимном частном владении. Конкретно я имею в виду «Конспект лекций Малевича». Допускаю, что речь может идти и о машинописной копии, изготовленной кем-то и когда-то, хотя это только мое умозрительное предположение. Кем, когда и как она могла быть изготовлена, если оригинал находится в архиве с 1977 года? И куда же в таком случае подевался оригинал из ЦГАЛИ?!