Затем до меня дошли предупреждения в виде слухов, что я не должен ехать туда, поскольку мафия вовлечена в эту ситуацию.
Это было опасно. У меня было два партнера, которые испугались и отказались продолжать работу. Они вышли из проекта.
Образец «экспертизы» Александра Арзамасцева
Я очень хотел продолжать, но видел сложности и опасности: плохая погода, много дождей, тяжелые условия, рабочие, ворующие все что плохо лежит и т. д.
Итак, я решил расстаться с этой идеей, смирился с потерей инвестиций, чтобы остаться целым и невредимым.
Между тем, у меня оставалось несколько дней перед отъездом домой, и я решил побродить по бакинским антикварным лавочкам. Не зная усталости, я без предупреждения заходил в каждый магазин и спрашивал, нет ли у них авангардных работ. Ничего не находилось.
Затем во время прогулки какой-то парень внезапно дотронулся до моего плеча и сказал, что знает место, где есть много авангарда. Он просил сто долларов за информацию.
Я сказал ему: «Послушай, я не хочу платить тебе сто долларов. Я дам тебе пятьсот или даже тысячу, если ты покажешь мне настоящие авангардные работы, независимо от того, куплю я их или нет. Я просто хочу увидеть их».
Он был вполне доволен моим предложением, и мы договорились встретиться утром у входа в отель, где я остановился. Он заехал за мной утром и отвез в какое-то место, расположенное приблизительно в восьмидесяти километрах от Баку. Мы подъехали к зданию, которое было похоже на школу или, может быть, правительственное учреждение с закрытыми железными воротами. Наш провожатый позвонил (вышел и вскоре вернулся с кем-то) кому-то, кто вышел коротко поприветствовать нас. Они открыли ворота, затем двери в подвал. Внутри было темно, не было электричества, и я попытался воспользоваться зажигалкой, но безрезультатно. Мой провожатый ушел, чтобы найти фонарь, и мы вошли в подвал. Я стал оглядываться по сторонам и, насколько я помню и понимаю, я увидел никак не меньше тысячи работ. Мой провожатый указал мне на груду картин по правую руку и сказал, что справа свалены авангардные работы. Я помню число произведений, потому что всякий раз, покупая что-либо, я отмечал источник в своих заметках.
Итак, там находилось двести пятьдесят живописных работ, и я видел, что все эти вещи принадлежали к разряду весьма значительных. Они были исполнены такими художниками, как Малевич, Кандинский, Попова и другими авангардными мастерами. В основном работы были в хорошем состоянии. Я согласился купить все. Мой провожатый просил довольно дорого, и мы торговались. Я сказал ему, что платежи должны быть сделаны несколькими траншами, и я могу перевести деньги через Москву. Мы обсуждали, что он должен привезти десять или двадцать картин к определенному времени по указанному адресу в Москве и получить за них деньги. Мы составили соглашение, но я хотел убедиться, что с картинами все в порядке. Я выбрал три-четыре холста, заплатил за них наличными и сказал, что немедленно забираю их с собой, чтобы провести все необходимые химические анализы и убедиться, что все в порядке. Я отвез картины в макроаналитическую [так в тексте! — А. В.] лабораторию в Германии [имеется в виду лаборатория доктора Ягерса — А. В.] и работы были признаны настоящими, что дало мне уверенность в подлинности остальных двухсот пятидесяти картин. В целом операция по перемещению двухсот пятидесяти произведений из Азербайджана в Москву была довольно сложной, но в течение нескольких месяцев все было сделано, и деньги были заплачены в полном объеме.
Я также посещал другие места, отвечавшие моему намерению охотиться за русскими авангардными работами, державшим меня на этом авантюрном поприще. Почти вся Россия знала обо мне как о человеке, покупающем предметы искусства и антиквариат. Люди начали предлагать мне все виды произведений искусства. Мой напряженный поиск приводил меня в места, о существовании которых я даже не мог себе представить в своем воображении. В какие-то заброшенные деревни и маленькие городки. Я человек, которого можно назвать «охотником за сокровищами». Другими словами, если где-то есть намек на загадку или приключения, или есть возможность заработать деньги, или вообще происходит что-то интересное, «я весь внимание».
Быть может, это безумие, но лишь таким способом я попадал в места, где находил качественный материал. Я находил предметы иудаики или рукописи тысячелетней давности. Или живопись безусловного музейного значения. Предметы, в буквальном смысле слова спрятанные от людских глаз.
Зная все вышеизложенное, я пока решил оставить в покое Доротею Альтенбург. В конце концов, она могла рассказать мне только о человеке, продавшем ей портрет Яковлевой, посетовать на конфликты интересов дилеров и экспертов, выступающих подчас в одном лице, и пожаловаться на кучу общих знакомых, пустивших ее по миру, а это мне было эмоционально тяжело и совсем неинтересно. Я и сам знал, что несколько известных мне российских искусствоведов со своеобразной репутацией и один петербургский «реставратор» долгое время паслись вокруг этой несчастной немки, обдирая ее как липку. В процессе этого «медосбора» она лишилась прекрасной виллы на Лазурном берегу, всего своего состояния, но зато приобрела два полновесных судебных приговора. А имя человека, «устроившего» ей «Портрет Яковлевой», я и так знал прекрасно. Как и личные данные персонажа, знавшего толк в мореходстве и мародерстве, когда-то запустившего картину в «дальнее плаванье» из российских территориальных вод.
Но мое повествование основано исключительно на документах и посвящено только установлению автора портрета. Я могу позволить себе порассуждать в общих чертах о мотивах мошенников, поискать смягчающие обстоятельства, прописать исторический фон, но не более. Все прочее, а в особенности персоналии, лежит за пределами моего расследования. Криминальные материи имели бы немалое значение, пиши я вообще историю «русской» подделки. Но таких наполеоновских амбиций у меня нет и никогда не было. Я занимался одной-единственной картиной. Причем подлинной и прекрасной.
Не оставляя надежды все-таки получить фото заветного задника, я написал доктору Герту Имансе в Амстердам. Два года назад голландский исследователь творчества Малевича ушел на покой, и вроде бы у него не было никаких формальных причин утаивать от кого-либо совершенно несекретную и, в сущности, банальную информацию. Любые серьезные музейные каталоги переполнены снимками оборотов и факсимиле подписей художников. Достаточно взглянуть, например, на каталог выставки Казимира Малевича, изданный ГРМ в начале нашего тысячелетия. Однако ответа не было и от него. Вообще никакого, хотя любезная сотрудница музея лично переслала ему мое письмо и написала мне об этом.
Я написал в Тейт Модерн куратору выставки Малевича, проводившейся в этом музее. Лондонский каталог был оформлен лучше своих голландских и немецких братьев и выглядел информативнее. Делал его куратор Ахим Борхард-Хьюм (Achim Borchardt-Hume). Все-таки английское воспитание дает о себе знать в любых экстремальных ситуациях. Даже когда корабль стремительно погружается в пучину, старший помощник капитана гладко выбрит и благоухает кельнской водой, а стрелки на брюках безукоризненны. Ответ был быстрым, вежливым и абсолютно бессмысленным:
I am sorry to say that I cannot provide any of the Information you require, either because it is not available or it falls within data protection. I wish you every success with your further research.
With best wishes,
Achim Borchardt-Hume
Director of Exhibitions and Programme
Tate Modern.
Я приношу свои извинения, но никак не могу предоставить запрашиваемую Вами информацию, либо потому, что не располагаю ей, либо потому что она подпадает под защиту персональных данных. Желаю вам дальнейшего успеха в вашем исследовании (перевод мой. — А. В.).
И на том спасибо, конечно. Доброе слово, оно и кошке приятно. Но о каких-таких «персональных данных» пишет этот ученый человек? Личные данные — это адрес, номер паспорта, телефон, год рождения, доходы, болезни, состав семьи. А я просил всего лишь фотографию оборота старой картинки.
Чуть забегая вперед, скажу, что доктор Ахим Борхард-Хьюм явно немного лукавил. У него, безусловно, были фотографии оборота. Ведь в галерее Тейт Модерн в процессе проведения в ее стенах выставки Малевича производилось подробное исследование всех выставленных картин: «Как обычно при организации наших выставок, мы провели тщательнейшую экспертизу всех работ, участвующих в предстоящей ретроспективе. Это картины с отличным провенансом и всем необходимым перечнем документов, они публиковались и выставлялись»[132].
Но что тут поделаешь? Есть такая профессия — наводить тень на плетень или вешать лапшу на уши. Если они пишут правду, то не могли не обратить внимание на разночтения в датировках и оценке подписи. А если пишут неправду, то, значит, лгут.
Написал я даже в самое осиное гнездо альтернативного «малевичеве-дения» доктору Патриции Рейлинг[133].
Бывшая жена Андрея Накова, она, как видно из ее пышной, почти монархической, титулатуры, также составляет свой собственный и, скорее всего, альтернативный каталог-резоне Малевича. Индустрия производства все новых и новых подделок требует, без сомнения, развития и экспертного обеспечения. Честно говоря, обращаясь к ней, я рассчитывал сыграть на понятных разногласиях между давно расставшимися супругами. Было известно, что если доктор Наков говорит «белое», то доктор Рейлинг никак не «черно-белое» или «серое», но непременно «черное»[134].
Эти обстоятельства позволили ушлому израильтянину Ицхаку Заругу вместе с подельником Моезом бен Хазазом выйти сухими из мертвой воды Висбаденского суда.
Израильский разведчик Виктор Островский в своих мемуарах «Обратная сторона обмана: Тайные операции Моссад»