в которых коллеги и друзья и просто посторонние люди, не осведомленные о реальных обстоятельствах, попадают в невыносимо ложное положение, рискуют своей репутацией, положением в обществе и баснословными миллионами долларов или евро… Причем рискуют не разово, не в пустяковой бытовой неразберихе, а надолго, фактически навсегда, потому что ложные мнения, запечатленные в каталогах и научных публикациях, не в силах вытравить никакое время. И добро бы речь шла о людях, работающих «на земле» — экспертах аукционов и коммерческих галерей, дилерах и посредниках, которым свойственно и ошибаться, и ставить во главу угла торговые интересы. Но представленные документы касаются директоров и ведущих сотрудников таких музеев, как Национальная портретная галерея в Лондоне или Стеделейк в Амстердаме. То есть не только персональных судеб искусствоведов и чиновников, но и самих знаменитых музеев как институций, на которых держится вся современная цивилизация. Заместитель директора ГРМ госпожа Петрова также фигурирует в этих каталогах в качестве одного из кураторов.
С учетом перечисленных обстоятельств и медийной востребованности арт-детективных сюжетов большой резонанс нашей истории и разбор полетов неминуем.
Тут самое место еще раз сказать и трижды подчеркнуть, что я абсолютно уверен в искреннем заблуждении относительно авторства картины и Шарлотты Дуглас, и, тем более, Александры Семеновны Шатских. С некоторым тревожным сомнением в голосе я присоединяю к ним и Андрея Накова. Он получал все провенансные сведения от своих российских конфидентов. А они, как выясняется, ему беспардонно лгали и водили за нос.
И уж точно никаких претензий нельзя предъявить кураторам западных и московских музеев. Самим характером своей полезной деятельности они обязаны доверять узким специалистам, предоставляющим им сведения о произведениях.
В данном случае мы имеем дело с классической ситуацией «фальшивого купона», запущенного в обращение недобросовестными проходимцами. По степени общественной опасности они вполне сопоставимы с профессиональными ворами и строителями финансовых пирамид, оставляющими без средств к существованию множество людей, обрушивающими их жизни, судьбы и планы. А также «мифы и репутации».
Хотя, с другой стороны, всегда следует помнить достаточно взвешенное суждение английского исследователя проблемы подделок Ноя Чарни, писавшего: «Все историки искусства мечтают обнаружить утраченный шедевр. Историю искусства можно рассматривать как охоту за сокровищами для взрослых, сопровождаемую зудом жадности, адреналином и экспертизой. Коллективные чаяния радуют и истомляют художественное сообщество. Искра надежды, что некто напал на след утраченного произведения, создает такой импульс, что все противоречия могут игнорироваться, а нелепости не учитываться»[147].
Все вышеописанное в рассказанной мной истории мы наблюдаем с явным избытком.
Доктор Шарлотта Дуглас публикует как безусловный подлинник Малевича работу, которую она не видела иначе как на фотографии и о которой она ровным счетом ничего не знает.
Доктор Андрей Наков без видимых колебаний игнорирует даже фальшивую подпись и явные противоречия в датах, размерах и провенансе. Его, автора каталога-резоне и признанного знатока творчества Малевича, никак не заботит полное отсутствие сведений о портрете Яковлевой. Он не задает себе вопрос, каким образом такой яркий портрет мог оказаться незамеченным в очень узком и сплоченном круге учеников мастера. И даже не пытается поискать альтернативных объяснений или высказать закономерное сомнение.
Доктор Эрхард Ягерс вообще закрывает глаза на все, что противоречит его, до очевидности понятным, коммерческим интересам. В моем распоряжении имеется целый портфель его химико-технологических «заключений» на работы «Лисицкого, Клюна, Поповой, Кандинского, Чашника, Малевича» и, что очень близко к нашим расследованиям, Лепорской, и так далее. Лучше бы у меня их не было. Мир выглядел бы совсем иначе. Лучше, добрее, подлиннее.
А все прочие просто поют хором или слаженно танцуют хорошо заученный танец под кем-то сочиненную красивую и сладкую, но насквозь фальшивую мелодию. Придумывая параллельно новые концепции и гипотезы, под которые легко подверстывается вновь обретенный шедевр. Я абсолютно уверен, что, если бы не проделанная мной работа, «Портрет Яковлевой», укорененный в литературе и поднабравший академического веса как работа Малевича, породил бы через некоторое время массу смелых идей и предположений. А под эти новые концепции нашлись бы новые «подлинники». И так до бесконечности. В письме работников голландского музея легко прочитываются эти потенциальные возможности.
Я спросил чрезвычайно опытного западного специалиста, бывшего куратором нескольких выставок по всему миру, почему никто из музейных работников не прислал мне фотографий оборота.
— Да они даже не смотрят на задник картины в подавляющем большинстве случаев. Это же в основном коммерческо-развлекательные проекты. И к науке об искусстве как таковой они имеют очень опосредованное отношение. Вы думаете, что ваши доводы будут восприняты всерьез? Держитесь… Как только вы их опубликуете, несмотря на убедительность доказательств, вас обольют таким дерьмом. Обвинят в очернительстве, начетничестве, крючкотворстве, неуважении к авторитетам и традиционным методам научных исследований и прочих тяжких преступлениях. Хотя что может быть традиционнее кропотливой архивной работы? В конце концов, напишут в качестве гипотезы, что вы сами фальсифицировали архивные данные, вбросили туда все эти документы, подкупили сотрудников. И вы даже не сможете подать на них в суд, поскольку все гадости будут высказаны в форме предположения. А относительно портрета… Ну напишут, что не все так просто. Совсем не все однозначно. Что, хотя действительно есть вопросы, но точку ставить рано. Следует поразмыслить, поискать аналоги. Это займет много времени, нужны средства для проведения дополнительных исследований и так далее, и тому подобное до умопомрачения. И, главное, от вас потребуют еще картин Джагуповой. То, что вы мне показывали — рисунки, отдельные портреты, пейзаж — все это похоже в деталях. Но работ конгениальных портрету Яковлевой ведь нет…
Когда книга была уже почти сверстана, мне удалось опровергнуть тезис о Джагуповой как о художнице одной картины. Листая каталог-резоне Андрея Накова, я обратил внимание на пейзаж, опубликованный на странице 68 под номером F 53.
Пейзаж с рекой и стадом коров. Сюжет начала 1900-х гг., версия 1930–1932
Холст, масло 51,0 × 59,0
На обороте: надпись другой рукой: К М (буквы разделены супрематическим знаком — черный квадрат на белом фоне) датирован: 34 г. (1934 год)
Происхождение: Е. Яковлева, СТП (Санкт-Петербург) частная коллекция
Примечания: 1. Холст составлен из двух кусков, сшитых по горизонтали. При установке на подрамник размеры композиции были уменьшены примерно на один сантиметр.
2. На подрамнике и холсте есть надписи, относящиеся к семидесятым годам: 15/434215, 18.Х.76 г. РФО ОКТ. и № 261 (инвентарный номер художественного магазина в Ленинграде)
Он был у меня под подозрением в самом начале расследования, еще до похода в ЦГА и получения нотариальных и товароведческих списков. Сличив цифры, теперь всякий может убедиться, что перед нами под видом картины Казимира Малевича находится картина Марии Джагуповой «Пейзаж с коровами», оцененный в 1976 году в 15 рублей.
Как и на портрете Яковлевой, обращает на себя внимание однотипная фальшивая подпись, а также информация об изменении размеров на один сантиметр. Это свидетельствует, что французский исследователь получил подробные сведения от какого-то весьма осведомленного человека. Я не удивлюсь, если рано или поздно мы обретем и экспертное мнение об этом произведении, изготовленное в России и основанное «на многолетнем опыте музейной и научной работы над творчеством Малевича».
— Вы правы, есть очень близкие по композиции, по колориту, по художественному переосмыслению супрематических реминисценций, но «Яковлева» — это несомненный шедевр. А все остальное — просто хорошая профессиональная живопись. Впрочем, бывают художники одной картины. Вот более поздняя работа 1938 года. В списках Ленкомиссионторга она называется «Портрет мужчины в шляпе», номер товарного ярлыка 434192. Те же супрематические элементы, только более редуцированные — полоски на шляпе, домики с красными крышами, V-образный воротник.
А вот совсем поздняя вещь. Портрет художницы Александры Натановны Латаш, написанный в 1967 году. Он хранится в Пермской художественной галерее. Композиционные принципы, как видим, те же, что и в середине тридцатых годов, хотя определенно чувствуется дух иного времени. И, кроме того, как мы можем судить о совокупности ее произведений? Все, переданное в ЛОСХ, исчезло, за исключением двух картин, проданных в Лондоне. Все, попавшее в комиссионный магазин, растворилось в пространстве, опять же за исключением трех-четырех работ.
Любопытно, что уже после этого разговора я попросил знакомую осведомиться у А. С. Шатских, видела ли она оборотную сторону портрета Яковлевой, когда картина была на выставке в Москве и, как куратор, она вполне могла подробно изучить произведение. Оказалось, что нет. Картина была наглухо закрыта с тыла плотным листом картона, а снимать его «не было никакой нужды». Ну что тут скажешь.
Мария Джагупова. Портрет мужчины в шляпе. 1938 год.
Частное собрание. СПб.
Хотя я не исключаю, что невозможность демонтажа картины была жестко прописана в условиях договора о предоставлении произведения на выставку. Некоторые моменты в поведении владельца картины меня чрезвычайно настораживают. Особенно его активное нежелание исследовать подпись на оборотной стороне холста.
Однако в отечественной традиции, как ни странно, существуют на этот счет — о должном в культуре и об отношении к культуре — два полярных мнения. Выражены они были в архаичной и краткой, почти лапидарной, форме, в одном из самых знаковых столкновений принципиальных позиций на исходе так называемого Серебряного века. В «Переписке из двух углов» Вячеслава Иванова и Михаила Гершензона, увидевшей свет в 1921 году.