Фальшивый Сапунов был продан за весьма значительную сумму московскому покупателю, и лишь ценой неимоверных усилий через несколько лет сделку удалось признать недействительной и вернуть деньги. Такого рода развитие событий является абсолютной казуистикой. Как правило, мошенничество остается безнаказанным.
Анекдот иногда приобретает поистине всемирный масштаб, смешивая уголовщину с политикой и международными отношениями. В 1915 году Борис Кустодиев написал гигантскую картину «Девушка на Волге». Работа много раз выставлялась и воспроизводилась, получая восторженные отзывы современников, но в конце двадцатых годов советское правительство по не совсем понятным сейчас причинам подарило ее японскому императору Хирохито. Я думаю, что этот подарок был связан с его формальным восшествием на престол в ноябре 1928 года под именем Сёва, что означает «просвещенный мир». Де-факто Хирохито царствовал с декабря 1926 года. Чем приглянулась «сыну Небес» и потомку богини солнца Аматэрасу пышнотелая русская красавица, не знаю, но она до сих пор украшает собой покои императорского дворца и, судя по отсутствию современных цветных фотографий, находится вне зоны публичного доступа.
Чтобы как-то восполнить эту лакуну, наши народные умельцы вернули девушку домой, поместив ее в близкий русскому сердцу национальный экстерьер — в березовую рощу. Совсем позабыть про японский полон им не удалось. Понатыканные без всякого смысла черно-белые палки воскрешают в памяти самые жестокие страницы «Сада пыток» Октава Мирбо, напоминая быстрорастущие побеги молодого бамбука, с помощью которых китайцы и японцы некогда пытали своих невольников.
В верхней части снимка изображение сомнительной картины, приписываемой Борису Кустодиеву. В нижней части подлинная картина Кустодиева «Девушка на Волге», хранящаяся в коллекции императора Японии
«Экспертиза» доктора Елены Баснер, относящаяся к сомнительной картине, приписываемой Борису Кустодиеву
Разумеется, картина приобрела и частное экспертное мнение, но музеи — и ГТГ, и ГРМ — от нее открестились как от чумы, что не мешает нам здесь сполна «насладиться» ее живописными свойствами. В нижней части страницы — картина, «живущая» в Японии. В верхней — ну, вы понимаете. Относительно экспертизы — без комментариев.
Понятно, что, не встречая никакого нравственного или правового противодействия, а, скорее наоборот, получая практическую, морально-психологическую и юридическую поддержку в случае возникновения неприятностей, связанных с вялыми претензиями потерпевших и полиции, это явление — сращивание культурных институций с откровенным криминалом с одной стороны и властью с другой — было обречено на то, чтобы принести обильные и «достойные» плоды. Мало кто знает, что ставший широко известным бельгийский житель Игорь Топоровский, выставивший в Генте при поддержке дирекции местного музея целое собрание всевозможного фуфла, отнюдь не простой «барсеточник» с Кузнечного рынка. Не так давно эта креатура покойного Михаила Лесина всерьез рассматривалась в качестве — держитесь крепче — одного из основных кандидатов на пост директора ГТГ. Вот пустили бы козла в такой замечательный огород.
В разгар моих собственных активных военных действий и препирательств с жуликами ко мне домой внезапно под вечер без всякого приглашения явился бывший сотрудник ГРМ Игорь Ефимович Прудников. Он был пьян и по этой причине необычайно словоохотлив. Не знаю, какую он занимал должность в музее и чем там занимался, но мне он заявил, что является «передастом» (его собственное, не лишенное точности, самоопределение) неких криминальных структур, и угрожал всевозможными карами и физическим насилием, если я немедленно не прекращу свою деятельность. Меня это «явление музея народу» не испугало, а даже порадовало. Поскольку факт угрозы был налицо и к тому же тщательно зафиксирован, в том числе и свидетельскими показаниями, я написал заявление в полицию, чтобы хоть формально и процессуально установить связь «творческой интеллигенции» культурной столицы с организованной преступностью.
Полиция, как и полагается, долгое время «ходила вокруг да около», не хотела его ловить и брать объяснения, а по повесткам он не являлся. Однако пара судебных решений о незаконном бездействии отрезвили полицейских. Где-то через год (!) им удалось побеседовать с Прудниковым, который фактическую сторону дела подтвердил (отрицать было совершенно бессмысленно), но относительно мотивов своего угрожающего поведения рассказал, что он просто выдумал свою связь с преступными кругами, так как считал, что таким образом он сможет заставить меня замолчать. По его мнению, это, в свою очередь, «могло благоприятно повлиять на развитие художественного рынка».
«Умри, Денис, лучше не напишешь!» Более убедительной характеристики «респектабельности» этих «коммерсантов» даже придумать невозможно. Они добились своего. Уверен, этот мой текст повлияет на арт-рынок самым «наилучшим», просто отрезвляющим образом. Если бы в результате публикации этот самый «рынок» закрыли на несколько дней «на переучет» и проверку документов, то ничего кроме пользы такие действия не принесли бы.
Все вышеописанные случаи не связаны с подделкой как таковой, являющей собой — вот, подлинное удивление — самый чистый и благородный вид преступного промысла, если только в этой сфере возможна подобная циничная дифференциация. Дело в таком случае идет просто о творческой деятельности, диапазон которой немного шире формальных правовых норм. Само по себе произведение может обладать неоспоримыми художественными свойствами, украшать чей-то быт и кров, пробуждать добрые чувства, способствовать интересу к творчеству, загадывать интересные загадки, и лишь возвышающий его стоимость обман относительно авторства, значения или возраста делает его орудием преступления. Обычная игра в казаки-разбойники, в которой благородные разбойники могут вызывать большую симпатию, чем преследующие их туповатые казаки.
Нас же интересует другая, совсем не детская забава, в которой казаки одновременно являются не просто разбойниками, но и ворами, и бандитами, и экспертами. И прокурорами, и судьями, и адвокатами, добавим в полемическом азарте. И в то же время, по их собственному мнению, персонифицируют собой российскую интеллигенцию, хранящую заветы, стоящую на славном посту и бла-бла-бла.
Последнее замечание, на мой взгляд, наилучшим образом иллюстрируется письмом Константина Марковича Азадовского, председателя Исполкома Санкт-Петербургского ПЕН-клуба, депутату Законодательного собрания Борису Лазаревичу Вишневскому. Казалось бы, человек такого склада превыше всего должен ценить свободу слова и, имея все возможности, реализовывать ее на практике, публиковать свои соображения в открытой печати. Однако он апеллирует к городовому — пусть и либеральному, — чтобы заткнуть рот журналисту. Причем в форме «привлечения внимания», вызывающей в памяти классическое «осмелюсь доложить». Как-то не укладывается в голове. Почему не оппонировать в открытой прессе? Неужели кто-то заткнет рот столь уважаемому человеку, не выслушает его доводов, не вникнет в аргументацию? Почему бы ему не подать в суд, если он видит нарушения своих или чужих прав? Почему бы не заявить в полицию, если, по его мнению, совершено преступление? Для меня все эти вопросы являются сугубо риторическими, но, как видно, общество вполне принимает такие способы воздействия на средства массовой информации.
Я рассматриваю этот случай как яркий пример описанного выше насилия в области культуры и бессознательной (а может быть, и нет) синергии жуликов с творческой интеллигенцией. Все это была бы громкая демагогия в духе газеты «Завтра» или иной патриотической прессы, страдающей тем же комплексом насильственных действий, лишь направленным в другую сторону. Но, возможно, хоть кто-то, прочитав внимательно этот текст, посмотрит немного глубже поверхности и задаст сам себе неудобные вопросы. Особенно в контексте вышеописанных объективных доказательств умышленного изменения авторства картины Джагуповой и уничтожения самого имени художницы ради получения материальной выгоды. Или поразительных пертурбаций с автопортретом Лепорской.
Дорогой Борис Лазаревич!
Извините, что беспокою Вас. Хочу привлечь Ваше внимание к публикациям в петербургской «Новой газете», посвященным так называемому «делу Баснер». Эту тему в течение последних месяцев постоянно освещает Н. В. Шкуренок. И как раз вчера я имел удовольствие ознакомиться с ее последней статьей, озаглавленной «На ваш ответ у нас вопрос» (Новая газета. 2015. № 60 (2376), 20 августа. С. 20). Я хорошо осведомлен о всех обстоятельствах и перипетиях этого уголовного дела. Давно и близко зная Елену Вениаминовну как человека безупречной честности, я даже не допускаю мысли о том, что она может быть виновна в инкриминируемом ей «мошенничестве». Я слежу за этим делом с 2011 года, а последние месяцы регулярно посещаю заседания в Дзержинском районном суде, где оно рассматривается. Ни одного доказательства умысла в действиях Баснер до настоящего времени не получено, и я очень надеюсь, что суд разберется во всех обстоятельствах этой грязной детективной истории, оправдает Баснер и поставит все точки над i. Но это — в будущем. А сегодня, как Вы, конечно, знаете, вокруг этого дела творится журналистская вакханалия.
Разумеется, Наталья Владимировна Шкуренок, журналист «со стажем», имеет право на собственную позицию. И я не стал бы возражать, если бы эта позиция излагалась в соответствии с фактами. К сожалению, это не так.
Каждая или почти каждая публикация Шкуренок содержит ошибки, передержки и передергивания. Цель того, что делает Наталья Владимировна, безусловно, заключается в том, чтобы опорочить Баснер или бросить на нее тень. Как очевидец, присутствовавший почти на всех судебных заседаниях, о которых пишет Н. В. Шкуренок, я могу утверждать это с полной ответственностью.
Не хотелось бы занимать Ваше время перечислением всех небрежностей, ошибок или попросту лживых утверждений Н. В. Шкуренок, содержащихся в ее вчерашней статье. Вот лишь некоторые примеры. Елена Вениаминовна Баснер именуется в статье Еленой Васильевной; о существовании поддельной картины Б. Григорьева в 2001 г. не было и речи (да и самой подделки в то время не существовало); никаких кулуарных «бесед» с искусствоведом Т. А. Галеевой, выступавшей в суде 5 августа, Шкуренок не вела (в статье упоминается о «короткой беседе в кулуарах»).