Однако, взвесив все аргументы за и против, я согласился на публикацию, появившуюся в воскресном приложении к газете Guardian 7 апреля 2019 года[167].
Статью перепечатали в нескольких местах, цитировали в новостях, а русскоязычный вариант газеты Art Newspaper напечатал мой более подробный комментарий к английской публикации, отличавшейся некоторой вполне понятной поверхностностью. Англичан все эти «русские дела» интересовали только в связи с музеем Тейт Модерн и похвальной оценкой портрета, высказанной директором Национальной портретной галереи[168].
Но несравнимо большее значение имел материал, появившийся в крупнейшей голландской газете De Telegraaf 20 апреля 2019 года[169]. Статья представляла собой краткое изложение истории и запись беседы с владельцем картины Филипом ван ден Хурком. К счастью, он занял вполне нейтральную позицию, охарактеризовав случившееся с ним как «удивительное приключение». Продемонстрировав умение «держать удар», он, тем не менее, решил обратиться к видному голландскому специалисту в области изучения русского авангарда, куратору русского отдела музея в Эйндховене Виллему Яну Рендерсу (Willem Jan Renders) с просьбой разобраться в существе вопроса и вынести независимое суждение. Разумеется, я предоставил в полное распоряжение «ревизора» весь свой архив, все наработки и соображения, попросив взамен совсем немного. Хорошие фотографии тыльной стороны картины и копии всех экспертных бумаг, сопровождающих полотно. Все же фотографии, входившие в рекламный предпродажный буклет, были не совсем качественными. Мой запрос был удовлетворен без всяких проволочек, полностью подтвердив выводы, сделанные в заключительных частях прочитанной вами книги. Ниже, рискуя надоесть, я привожу фотографии, полученные мной из Голландии непосредственно от владельца картины.
Подпись «Малевича»
Инвентарные номера Ленкомиссионторга на обороте картины
Что касается экспертиз Елены Баснер, полученных 14 мая 2019 года из Голландии, то мы видим фотокопию того же недатированного машинописного документа, что я приводил в начале этой книги, описывая события 2008 года. И видим его свободный перевод на французский язык, выполненный неизвестным человеком в январе 1998 года и отправленный кому-то по факсу. На мой взгляд, этот перевод должен был сопровождать коммерческую сделку. Очевидно, это была продажа картины покупателю, не знающему русского языка и предпочитающему «галльское наречие». Филип ван дер Хурк или Доротея Альтенбург? С учетом поставленных мной целей это не имеет никакого значения.
Копия французского перевода «экспертизы» доктора Елены Баснер, отправленная неустановленным лицом по факсу 13 января 1998 года. С. 1–2
Копия недатированной машинописной «экспертизы», подписанной доктором Еленой Баснер.
Получена от нынешнего владельца картины из Голландии. С. 1–2
Перевод, в отличие от оригинала, не подписан, что делает осведомленность о нем доктора Баснер маловероятной. Однако он неопровержимо свидетельствует, что «мнение» российского ученого было документально оформлено ранее 13 января 1998 года.
Полученные 14 мая 2019 года из Голландии документы, подписанные доктором Наковым, представляют собой те же самые бумаги, что я привел в начале этой книги, описывая события 2008 года. Только качество «голландских» копий значительно выше, чем таковое в экземплярах, полученных мной более десяти лет тому назад. Они легко читаются и датируются, исходя из обстоятельств, в них изложенных. Первое — апрелем 1995 года. Второе — концом 1995 года.
Обращает на себя внимание, что в экспертизе доктор Наков ссылается на рентгенографическое исследование, подтверждающее авторство Малевича. В публикации газеты Guardian французский ученый утверждает, что рентгенограммы, напротив, заставили его усомниться в принадлежности картины кисти Малевича: «I developed certain doubts about the portrait, especially after I saw the X-ray of it»[170].
По прошествии нескольких месяцев, насколько мне известно, доктор Наков заявил заинтересованному лицу, что вообще никогда не видел рентгенограмм портрета Яковлевой и не занимался изучением картины. Остается неясным, каким же образом полотно оказалось на страницах каталога-резоне. Оставим все эти разночтения на его совести. В конце концов, мне они только на пользу, поскольку подчеркивают полную методологическую несостоятельность некоторых экспертов. Тем более, что, невзирая на частности, доктор Наков согласился с убедительностью предоставленных мной доказательств авторства Марии Джагуповой.
Помимо сведений из Голландии я получил пространное письмо Александры Семеновны Шатских, также соглашающейся с переменой имени художника в случае с портретом Яковлевой. Она внесла существенные коррективы в мое первоначальное видение ситуации, написав, что автором текста о картине в каталоге московской выставки «Казимир Малевич. Не только „Черный квадрат“» была не она, а совершенно другой человек. Может быть, мне следовало бы переписать отдельные фрагменты и смягчить оценки, но я очень хотел по возможности воспроизвести диалектику расследования. Дать его картину в различных временных срезах и обстоятельствах. Чрезвычайно важным для меня явилось ее суждение, что выставленный в ГРМ как работа Малевича «портрет Лепорской» является «автопортретом» художницы.
Экспертиза доктора Андрея Накова, датированная апрелем 1995 года (Лист 1)
Экспертиза доктора Андрея Накова, датированная апрелем 1995 года, и ее продолжение, датированное концом 1995 года (Лист 2)
Таким образом, круг замкнулся, и если еще полгода тому назад никто в мире не выражал скепсиса по поводу принадлежности картины Казимиру Малевичу, то теперь, кажется, нет никого, кто сомневался бы в творческом приоритете Марии Джагуповой.
К сказанному следует добавить, что нынешний владелец произведения твердо решил не обращаться в суд. Он собирается приложить все усилия к розыску других работ забытой ленинградской художницы с целью организации выставки и издания каталога. О чем-то подобном вроде бы подумывает и Пермская художественная галерея.
К счастью, в этой истории никто не пострадал. Мелкие дилеры продолжают свой кропотливый муравьиный труд. Искусствоведы, претерпев мытарства и заушения, пишут за немалые деньги свои «экспертизы» и «мнения», а журналисты и литераторы обслуживают золотыми перьями интересы социальных групп и платежеспособных заказчиков. Кто-то разорился и вышел в тираж. А кто-то, наоборот, вскарабкался по общественной лестнице почти до самого верха, отворив двери Русского музея. На широких ступенях парадного входа, где мы когда-то познакомились с нашими героями, теперь вольготно расположились совсем другие люди. Каждому, как говорили древние, свое.
P. P. S.
Закольцовывая повествование у дверей Русского музея и ставя жирную точку, я думал, что расстаюсь с Марией Джагуповой навсегда. Однако не тут то было. Непрестанные размышления о художнице и поминания ее в прессе разбудили какие-то дремлющие силы и вызвали к жизни давно исчезнувшие картины. Из-под фальшивых подписей буквально начали проступать полустертые письмена. А непонятные холсты обретать документальные привязки и подготовительные рисунки, встраиваться в новонайденные нотариальные списки и перекликаться с потерянными без малого пятьдесят лет тому назад сестрами и братьями.
Первый случай такого рода имел характер почти анекдотический. Добрые знакомые рассказали, что некий аноним хочет продать большой выразительный натюрморт Артура Фонвизина. Занимаясь написанием этой книги, я почти потерял интерес к приобретению новых картин, но тут меня отчетливо кольнул какой-то внутренний импульс.
— Да, я очень хочу взглянуть на эту работу. Можете привезти ее ко мне домой? Или я сам готов поехать куда угодно и поглядеть.
Можно сказать, что я даже проявил некоторую инициативу, настояв на скорейшем просмотре. Как будто легкая тревога и безотчетная интуиция подсказывали необходимость тесного знакомства с произведением давно почившего московского живописца.
Экспрессивный и мастерски написанный маслом букет цветов, мало схожий с подлинными вещами Фонвизина, предпочитавшего с конца двадцатых годов писать акварелью. Ни малейших следов реставраций или посторонних вмешательств. Безусловные тридцатые годы прошлого века. На оборотной стороне никак не вяжущийся с образом тонкого, рафинированного и блестяще образованного мастера, каковым несомненно являлся Фонвизин, черной краской начертан пошлейший мадригал. Образец «парикмахерской» или «приказчицкой» лирики. Стихотворение «на случай», одновременно исполняющее роль подписи автора полотна. Подписи несомненно фальшивой.
Н. К — вой
Букет сей
Словно феерверк,
Мечтой пронизан…
С банальным
Пожеланием навек…
Артур Фонвизин
Сознательная ошибка в слове «феерверк», очевидно, должна была придать наивной убедительности вымышленному авторству замечательного и довольно дорогого в финансовом отношении художника…
Но под бьющей прямо в глаза лживой стихотворной пошлятиной, как на древнем палимпсесте, проступают бледные знаки. Размашистая надпись, нанесенная шариковой ручкой в 1976 году: «РФО Окт. Р-на. 30 р.» и номер 434206.
Глазам своим не веря, я лезу в фотографии смартфона, где скопированы все снимки, сделанные в архиве, и вижу отмеченную этим номером товарного ярлыка картину Марии Марковны Джагуповой «Белые цветы». Размеры, указанные в нотариальных списках, до миллиметра совпадают с параметрами мнимого «Фонвизина»…
Вряд ли кто-нибудь так искренне радовался, покупая неподлинный предмет, как это делал я, прижимая к сердцу драгоценные белые цветы Джагуповой, воскресшие, как Лазарь, из жульнического фальшивого небытия.