ях, например, при ложных неврозах, причиной которых является "diaschisis" (Монаков: косвенная дисфункция). К настоящим умственным расстройствам относятся шизофрении; они поставляют основной контингент в наши психиатрические больницы. Почти каждый случай, определяемый как "сумасшествие" относится к этой группе заболеваний. (Термин "шизофрения" был предложен Блейлером и означает "расщепленный разум". Он заменил предложенный ранее Крепелиным термин "dementia praecox".) Поэтому если мы хотим говорить о психогенезе умственных расстройств, то нашим основным предметом должна быть шизофрения.
В 1907 г. мной была опубликована книга "Психология dementia praecox". Постепенно я утвердился во мнении о психогенной природе шизофрении и заметил, что такие симптомы, как бред и галлюцинации, не просто бессмысленные и случайные процессы; в отношении содержания это весьма значимые продукты психики. Сказанное означает, что шизофрения имеет свою "психологию", то есть психическую каузальность и финальность, как это бывает при нормальной умственной деятельности; однако имеется и важное отличие: у здорового человека эго является субъектом переживания, тогда как у шизофреника эго только "один" из переживающих субъектов. Иными словами, при шизофрении субъект расщеплен на множество субъектов, или на множество "автономных комплексов".
Самой простой формой шизофрении, расщепления личности, является паранойя, классическая мания преследования "преследуемого преследователя". Она заключается в простом раздвоении личности, при котором в слабо выраженных случаях оба эго удерживаются вместе благодаря их идентичности. Вначале пациент кажется нам совершенно нормальным; он может служить, занимать выгодную должность, мы ничего не подозреваем. Мы нормально разговариваем с ним, но вот, в какой-то момент, мы произнесли слово "масон". Внезапно приветливое лицо прямо на наших глазах искажается, его глаза с бесконечным недоверием, яростным фанатизмом смотрят на нас. Он превратился в опасного загнанного зверя, окруженного невидимыми врагами: вышло на поверхность второе эго.
Что произошло? Очевидно, в какой-то момент времени победило представление о себе как о преследуемой жертве, стало автономным и образовало второго субъекта, который временами полностью заменяет здоровое эго. Характерно, что ни один из субъектов не может полностью осознавать присутствие другого, хотя обе личности не разделяются полосой бессознательного, как это наблюдается при истерической диссоциации личности. Они прекрасно знают друг друга, но ни у одного из них нет против другого достоверного аргумента. Здоровое эго не может противиться аффективности другого, ибо по меньшей мере половина его аффективности перешла к его противнику. Оно парализовано. Таково начало шизофренической "апатии", которую можно наблюдать при параноидной деменции. Пациент спокойно и равнодушно может говорить вам: "Я тройной властитель мира, лучшая Турция, Лорелея, Германия, Гельвеция из исключительно сладкого масла и Неаполь, и я должен снабжать весь мир макаронами". Все это произносится не краснея, без тени улыбки. Здесь присутствует бесчисленное количество субъектов и отсутствует центральное эго, которое могло бы испытывать переживания и эмоционально реагировать.
Возвращаясь к нашему случаю паранойи, следует задать вопрос: лишено ли смысла предположение, что идея преследования овладела субъектом и захватила часть его личности? Иными словами, является ли это просто результатом какого-то случайного органического повреждения мозга? В таком случае мания будет "непсихологичной"; у нее не будет психологической каузальности и финальности, она не будет психогенной. Однако если будет установлено, что патологическая идея появилась не случайно, что она возникла в определенный психологический момент, то нам придется говорить о психогенезе, даже если мы предположим, что в мозгу всегда существовал предрасполагающий фактор, частично ответственный за появившееся заболевание. Такой психологический момент должен представлять собой нечто неординарное, в нем должно быть нечто, адекватно объясняющее причину такого глубокого и опасного влияния. Если человек испугался мыши, а затем заболел шизофренией, то здесь, очевидно, имеет место не психическая каузальность, всегда замысловатая и слабо выраженная. Таким образом, наш параноик заболел задолго до того, как кто-либо начал подозревать о его болезни; во-вторых, патологическая идея захватила его в некоторый психологический момент. Это произошло, когда его природная сверхчувствительная эмоциональная жизнь была деформирована, а духовная форма, необходимая для существования его эмоций, была сломана. Она разрушилась не сама по себе, она была сломана самим пациентом. Это произошло следующим образом.
Когда он был еще чувствительным юношей, хотя и обладал уже высоким интеллектом, он страстно влюбился в свою невестку, что, естественно, не понравилось ее мужу, его старшему брату. Им владели юные чувства, сотканные преимущественно из лунного света, он находился в поисках матери, как это случается при всех незрелых психических импульсах. Но такие чувства действительно нуждаются в матери, чтобы усилиться и устоять перед неизбежным столкновением с реальностью, им нужен длительный инкубационный период. В них нет ничего предосудительного, но для прямого, простого ума они подозрительны. Суровая интерпретация, которую им дал его брат, оказала опустошительное воздействие, ибо собственный разум пациента признавал ее справедливость. Его мечты были разбиты; само по себе это не было бы бедой, если бы при этом не были убиты и его чувства. Ибо его интеллект взял на себя роль его брата и с инквизиторской жестокостью разрушил всякий след чувства, поставив перед ним в качестве идеала хладнокровное бессердечие. Менее страстная натура постепенно справится с этим, но напряженно чувствующая, жаждущая любви душа будет разбита. Постепенно ему стало казаться, что он достиг идеала, но внезапно он обнаружил, что обслуживающий персонал (и подобные люди) с любопытством наблюдают за ним, обмениваются понимающими улыбками; и однажды он обнаружил, что его принимают за человека с гомосексуальной ориентацией. Теперь параноидная идея стала автономной. Легко увидеть глубокую связь между безжалостным характером его интеллекта, который хладнокровно разбил все чувства, и его непоколебимой параноидальной убежденностью. Это и есть психическая каузальность, психогенез.
Примерно таким образом - разумеется, с бесконечным числом вариаций возникает не только паранойя, но и параноидальная форма шизофрении, для которой характерны мании и галлюцинации, а также и все другие формы шизофрении. (Я не причислял бы к формам шизофрении такие шизофренические синдромы, как кататонии со скорым летальным исходом, которые, по-видимому, изначально имеют органическую основу.) Микроскопические поражения мозга, часто обнаруживаемые при шизофрении, я бы пока предпочел рассматривать как вторичные симптомы дегенерации, подобные атрофии мускулов при истерическом параличе. Психогенная природа шизофрении позволяет объяснить, почему в некоторых слабо выраженных случаях, когда больные не доходят до госпитализации в психиатрические клиники, а появляются в кабинете консультанта-невролога, возможно лечение с использованием психотерапевтических методов. Однако относительно возможности полного исцеления чрезмерный оптимизм неуместен. Такие случаи редки. Сама природа заболевания, сопровождающегося разложением личности, исключает возможность психического влияния, которое представляет собой важнейшее средство в психотерапии. Эта особенность свойственна, наряду с шизофренией, и навязчивому неврозу, ее ближайшему родственнику в области неврозов.
Часть IV.
О психогенезе шизофрении
[В оригинале написано по-английски и прочитано на встрече секции Психиатрии Королевского общества медицины, Лондон 4 апреля 1939 года. Опубликовано в Journal of Mental Science (London) LXXXV (1939) 999-1011. Перевод на русский язык 3. А. Кривулиной]
Прошло ровно двадцать лет с тех пор, как я прочел перед этим Обществом статью "Проблема психогенеза при умственном расстройстве". Председательствовал Уильям Макдугал (William McDougall), о недавней кончине которого мы все глубоко скорбим. То, что я тогда сказал о психогенезе, можно повторить и сегодня, ибо оно не оставило сколько-нибудь заметных следов или последствий; оно не нашло отражения ни в учебниках, ни в клинике. Хотя я не люблю повторяться, но почти невозможно сказать что-либо совершенно новое о предмете, который не изменился за истекшие годы. Вырос мой опыт, стали более зрелыми взгляды, но не могу утверждать, что мне пришлось радикально изменить свою точку зрения. Поэтому я нахожусь в несколько неудобной ситуации человека, который полагает, что его убеждения вполне обоснованны, но, с другой стороны, опасается приобрести привычку повторять старые истины. Психогенез обсуждается уже долгое время, но он по-прежнему остается современной, даже ультрасовременной проблемой.
В отношении психогенеза истерии и других неврозов в наше время сомнения почти совершенно отсутствуют, хотя тридцать лет назад некоторые страстные приверженцы теории органических поражений мозга подозревали, что "при неврозе определенно возможно наличие органических дефектов". Тем не менее большинство врачей пришло к единогласному выводу, что причина истерии и подобных ей неврозов коренится в психике. Что же касается так называемых психических заболеваний, особенно шизофрении, то медики пришли к единогласному мнению о ее органической этиологии, хотя в течение длительного периода времени не могли быть обнаружены специфические поражения мозговых клеток. Даже в наше время еще не получен удовлетворительный ответ на вопрос о том, в какой мере сама шизофрения может разрушать клетки мозга; еще менее удовлетворительный ответ получен на более сложный вопрос о том, насколько первичное органическое разложение обуславливает симптоматику шизофрении. Я полностью согласен с Блейлером в том, что преобладающее число симптомов имеет вторичный характер; в основном, они обуславливаются психическими причинами.