418 Отсюда следует необходимость дополнительного изучения формулы «а познаеть (познають) и в третий день», прежде всего смыслового значения предлога «въ».
Лингвистические исследования показывают, что в древних славянских языках предлог «въ» употребляется (хотя и очень редко) в значении «после». В качестве примеров можно привести речения из архаического старославянского языка: «в малъ часъ» — через короткое время (после него); «въ век пребываеть» — вечно, т. е. после этого времени.419
Т. П. Ломтев, рассматривая формулу «а познають и въ третии день», увидел в ней обозначение «неопределенного времени как момента внутри определенного времени». Впоследствии в русском языке это значение исчезло, сохранившись лишь в наречных сочетаниях типа «в это утро», «в субботу» и пр. Обычно эти сочетания при опущенном определении сохранили значение срока: сделал в день = за день.420
Таким образом, наблюдения лингвистов421 позволяют по-новому взглянуть на статью 11 Древнейшей Правды и слова ее «познаеть и в третии день» истолковать как узнает по истечении трех дней, после трех дней, а не так, как обычно их понимают: в третий день, на третий день. Отсюда следует, что об укрывательстве челядина варягом или колбягом заинтересованные лица могли узнать через пять, семь, десять дней и т. д.
Необходимо подчеркнуть, что статья 11 Правды Ярослава предполагает случай, когда господин скрывающегося челядина и власти какое-то время (более трех дней) не знали, что беглый раб прячется за стенами варяжского или колбяжского дома. Возникает вопрос: а если о нахождении там бежавшего челядина стало известно раньше, т. е. до истечения трех дней, означало ли это, что хозяин невольника должен был ждать, пока минует грое суток? По нашему мнению, не должен. Законодатель, формулируя статью 11, исходил, как нам кажется, из молчаливого признания неотъемлемых прав рабовладельца на своего челядина, предъявить которые он мог в любой момент, едва узнав, где и у кого того скрывали. Так падает идея об экстерриториальности варяга и колбяга и становится очевидной бесплодность попытки Б. А. Романова объяснить бегство к ним челяди на стремлении последнего воспользоваться условиях этой экстерриториальности.
Столь же безрезультатным в истолковании статьи 11 Древнейшей Правды оказался и опыт А.А.Зимина, согласно которому «варяг и колбяг здесь выделены именно потому, что они являются представителями, олицетворением старого отношения к челяди, как к товару. Именно они могли перепродать, вывести челядина, "изъять" его из производства, что вовсе не соответствует потребностям времени. Вот почему так энергично ограничиваются их права. Выделение статьи было необходимо в связи с появлением варяга и колбяга».422 По А.А.Зимину, «ст.11 в первую очередь направлена против варягов, которые укрывали беглую челядь с целью перепродажи ее на рынках Востока и Византии».423 Историк полагал, что в статье 11, «касающейся челяди, новгородцам сделана была уступка: у варяга и колбяга можно было забрать челядина без свода».424 Все эти рассуждения А. А. Зимина обнаруживают ряд слабых мест. Начнем с заключительного тезиса о том, будто бы статья 11 Правды Ярослава делает уступку новгородцам, позволяя им забирать челядина у варяга и колбяга «без свода». Тут какое-то недоразумение, поскольку названная статья говорит о правонарушении в ситуации, которая не требует свода. Как следует из ее содержания, челядин бежит к варягу и колбягу прямо, без посредников или промежуточных ступеней. Тем самым отпадает необходимость в своде, и, стало быть, версия А. А. Зимина повисает в воздухе.
Исследователь несколько поспешно утверждает, что статья 11 в «первую очередь направлена против варягов».425 Вернее было бы сказать, что статья 11 в первую очередь направлена против побегов челяди, нарушающих право собственности ее владельцев, а уж потом — против варягов и колбягов как конкретных укрывателей бежавших рабов. Конечно, факт упоминания в статье только варяга и колбяга нуждается в объяснении. А. А. Зимин предлагает свое объяснение, но оно нам представляется неудачным. «Старое отношение» (де соответствующее общественным потребностям начала XI в.) варяга и колбяга к челяди, как к товару, — вот что, с точки зрения автора, побудило законодателя выделить их особо. Не понять, почему отношение к челяди, как к товару, есть «старое отношение». Разве современники Правды Ярослава не видели в челяди заурядный живой товар? Разве статья 16 Правды не является свидетельством широкого распространения практики купли-продажи челяди на Руси начала XI в.? Для нас совершенно очевидно, что это «старое отношение» есть предположение ученого, а не реальная действительность Руси времен Ярослава. К числу подобных предположений надо отнести и мысль А. А. Зимина о выделении статьи 11 как следствия появления в новгородском обществе варяга и колбяга, так как это появление имело место намного раньше, чем время составления Правды Ярослава.
Если бы А. А. Зимин задумался над тем, почему челядин искал укрытие у варяга или колбяга, то он вряд ли бы смог согласовать его поведение со своими догадками о цели укрывателей. Перепродажа беглой челяди на Рынках Востока и Византии — такова, по А.А.Зимину, цель, преследуемая варягами и колбягами, принимавшими сбежавших рабов. Трудно поверить, будто челядин скрывался у варяга и колбяга ради того, чтобы затем в невольничьих колодках быть отправленным на Рынки Востока и Византии. Отдаваясь им в руки, он, по-видимому, надеялся на нечто лучшее, чем прежняя жизнь в рабстве. И эти надежды не казались ему несбыточными. Они, судя по всему, имели под собой какие-то реалььные основания. Докопаться до них — задача истока, что у А. А. Зимина, к сожалению, не получилось. Близко к истине подошел Н. Л. Рубинштейн, когда писал: «С иноземцем челядин рассчитывает уйти и, значит — скрыться от розыска».426 Это, конечно, так. Но почему только с иноземцем челядин рассчитывал уйти?
Куда он хотел уйти? Какой прок от того варягу и колбягу? Н. Л. Рубинштейн такие вопросы не ставит, в чем мы видим существенный недостаток его в целом интересной и в научном отношении важной статьи.
Данный недостаток характерен для всех рассмотренных нами толкований статьи 11 Древнейшей Правды. В результате нет целостности в интерпретации мотивов поведения варяга и колбяга, с одной стороны, и челядина, — с другой. Комментаторы статьи 11 указывают на интересы либо варяга и колбяга, либо челядина, тогда как необходимо выявить их взаимную, обоюдостороннюю заинтересованность. Что же здесь является помехой? Полагаем, неправильное понимание сути челядинства. Челядь — не просто рабы, а рабы-пленники, часто неславяне. Только с учетом этой особенности смысл статьи 11 Древнейшей Правды раскрывается в полной мере.
Челядин, раб-иноплеменник, бежит к чужеземцам же варягу или колбягу, чтобы с их помощью выбраться из страны, где он находится в рабстве, и вернуться домой. Не исключено, что челядин мог быть соплеменником варягу и колбягу. Тогда его бегство к ним становится еще более понятным и оправданным. Следовательно, со стороны челядина заинтересованность в побеге именно к варягу и колбягу очевидна.
Укрывательство челядина и содействие ему в возвращении на родину сулило выгоду и варягу с колбягом. Они, по всему вероятию, получали выкуп за каждого доставленного в родные места пленник, а или какое-нибудь другое вознаграждение. Разумеется, чем знатнее был возвращенный, тем выше была за него плата.427
Таким образом, обнаруживается взаимное притяжение невольной челяди и заезжих иноземцев. Их объединяло то, что все они являлись представителями внешнего для Руси мира, т. е. иноплеменниками. С этой точки зрения правонарушения варягов и колбягов внушали древнерусским властям серьезную тревогу, возраставшую в связи с общественными неустройствами, порожденными распадом родоплеменных отношений на Руси.428
Изучение Древнейшей Правды, как видим, дает нам дополнительные аргументы в пользу предположения о том, что челядь, упоминаемая древнерусскими источниками X — начала XI столетий, — это рабы-пленники и только.
Как-то Л. В. Черепнин по поводу наших представлений о челяди заявил: «Замечания И.Я.Фроянова безусловно остроумны. Но из них никак не вытекает, что челядь состояла только из пленных. Мне кажется, этот тезис надо отвергнуть. Слово "челядь" могло покрывать разные формы рабства".429 С тех пор прошло четверть века. Однако ни время, ни возражения оппонентов не поколебали нашей уверенности в том, что, согласно сведениям, которыми располагает современный ученый, челядинами, челядью на Руси конца IX-начала XI в. называли рабов-пленников, и плен тогда был единственным источником челядинства.430 Произведенный нами сейчас анализ показаний источников и высказываний историков (кстати отметим, более основательный и развернутый, чем прежние наши исследования по данному сюжету431) еще раз укрепляет эту уверенность.
В условиях первобытного строя, ревниво оберегающего свободу внутри родов и племен, предполагать существование иных форм рабовладения, помимо челядинства, или внешнего невольничества, едва ли правомерно: слишком слабыми и неприметными были ростки внутреннего рабства, чтобы говорить о нем как о значительном явлении общественной жизни. Этот институт получает развитие в результате разложения родовых отношений и приобретает собственное название — «холопство».
270 Греков Б. Л. Феодальные отношения в Киевском государств. М.; Л., 1937. С.85. Эти понятия историк считал одними из «наиболее ответственных и содержательных». — Там же.
271 Cм.: Фроянов И.Я. Очерки отечественной историографии. Л., 1990, С. 97–133.
272 Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1953. С.168.
273 Свердлов М. Б. Челядь и холопы в Древней Руси// Вопросы истории. 1982, № 9. с.47.
274 Львов А. С. Лексика "Повести временных лет". М., 1975 С. 235–236.