Что там надо было? Яйца, масло, сахар, корица… Без особой надежды она заглянула в холодильник. Ну, да, конечно! Была бы мышь — повесилась бы. Хорошо еще, что супермаркеты даже в Новый год работают допоздна!
Марьяна подхватила куртку с вешалки, натянула сапоги. Найда уселась было у двери, предвкушая прогулку, но она строго погрозила ей пальцем.
— Я скоро приду! А ты веди себя хорошо.
Через час она вернулась веселая, раскрасневшаяся с мороза, нагруженная тяжелыми пакетами. Из сумки торчало серебристое горлышко ритуальной новогодней бутылки шампанского.
Марьяна даже елочку купила — маленькую живую тую в горшочке. Пусть растет дома, как будто всегда Новый год!
Она быстро распаковала пакеты и принялась хлопотать на кухне.
Глава 8Кое-что о корпоративном единении
Павел очнулся от того, что кто-то осторожно, но настойчиво тряс его за плечо. Он поднял голову, не понимая, который час, где он находится и почему так затекла шея и левая рука.
Перед его мутным взглядом предстало просторное помещение вроде длинного коридора с белыми стенами и огромными, почти от пола, окнами. Кругом стояли какие-то кадки с фикусами и пальмами, где-то рядом журчал фонтанчик, а тесное и коротковатое для него ложе оказалось диваном, обитым скользкой искусственной кожей.
Павел не сразу понял, почему он не дома и как очутился здесь. Ах, да, конечно, пансионат! После тренинга все разошлись по номерам, чтобы привести себя в порядок и немного отдохнуть, потом был торжественный ужин, и Алексею Бодрову из PR-отдела, как победителю игры, торжественно вручали сертификат на тысячу долларов. Что было дальше — непонятно. Просто провал, черная дыра!
— Эй, товарищ дорогой! Не полагается здесь спать, неудобно. Шли бы вы лучше в номер, да там и отдыхали себе на здоровье.
Прямо перед собой он увидел лицо сторожа, который днем так старательно чистил дорожки перед зданием.
После некоторого напряжения мысли Павел вспомнил, что за ужином изрядно перебрал «Хенесси». Видать, до своего номера он не добрался… Наверное, бродил по корпусу, да так и заснул прямо в холле на диванчике, уткнувшись в жесткий и неудобный валик.
Павел потряс головой, посмотрел на часы — ничего себе, половина двенадцатого! Чуть Новый год не проспал. Он с усилием приподнялся, сжимая ладонями виски. Голова ж ты моя, голова! Просто раскалывается.
— А остальные где? Разъехались? — спросил он непослушным, заплетающимся языком.
— Да какое там! — сторож только рукой махнул. — Ваши все празднуют… В сауне.
В кривой усмешке, на миг промелькнувшей на его худом желтом лице с уныло висящими усами, Павлу почудилось что-то нехорошее.
— Что-то вы опаздываете сегодня везде!
Вот еще не хватало, чтобы сторож мораль читал! «Тоже мне, тренер по тайм-менеджменту», — подумал Павел, но вслух сказал только:
— Да вот, опаздываю…
И зачем-то объяснил:
— Машина заглохла.
Он вспомнил пустынную дорогу, берег озера — и каменную глыбу, возле которой проторчал столько времени. Куда только смотрят дорожные службы? Он сел, пытаясь собраться с мыслями, и спросил:
— Что у вас каменюка эта торчит чуть ли не на дороге? Прямо на подъезде к пансионату?
Сторож отозвался охотно, как будто рад был случаю поговорить:
— Это перед самым поворотом что ли, у озера?
— Точно!
Сторож уселся на диванчик рядом с ним. Похоже, рассказ про камень намечается долгий… Павел уже и не рад был, что спросил, но прерывать почему-то духу не хватило. Проклятое воспитание! Приучили с детства, что старших перебивать невежливо, — вот и мучайся теперь.
— Этот камень особенный! Исторический, можно сказать. Местная достопримечательность.
В голосе рассказчика звучали почти былинные интонации. Видно было, что историю эту он повторял уже не раз и не два.
— Как это — исторический? Простой камень?
Павел спросил без особого любопытства, но польщенный вниманием старик устроился поудобнее и заговорил снова:
— Да не простой… Синь-камень называется. Тут у нас геологи были, говорят — лежит еще с ледниковых времен! Я ведь раньше учителем истории работал, здесь, в селе Извольском. Конечно, это название старое, при коммунистах был тут совхоз имени Второго интернационала, но ведь такое без пол-литра и не выговоришь! У нас и кружок краеведческий был, и музей. Это теперь в деревне школу закрыли — учиться некому стало. Из молодых кто в город подался, кто спился, кто помер… Остались полторы старухи да хромая коза.
Он грустно вздохнул, и его худые сгорбленные плечи, кажется, совсем поникли. Видно было, что человек этот очень тоскует по прежним временам, когда чувствовал себя нужным и востребованным, когда Извольское было крепким селом и в каждом доме подрастали детишки — будущие его ученики.
— А так-то — село наше старое, древнее, можно сказать. В Изборской летописи упоминается! Люди здесь селились еще раньше, до Киевской Руси. Меря да мурома, языческие племена, финно-угорского происхождения. Сейчас от них, конечно, не осталось ничего… Но точно известно, что камень этот они очень почитали. Даже праздник был особенный, в день летнего солнцеворота. Приходили к Синь-камню, молились ему, украшали лентами, игрища устраивали… И знаете, что интересно? Уже потом, после принятия христианства, этот обычай остался! На Ивана Купала собирались, хороводы водили, купались, конечно. Говорят, после таких праздников детишек по деревням прибывало много. Их «ляльками» звали. И теперь приходят люди — не только наши, деревенские, но и из Ярославля приезжают, из самой Москвы… Говорят, если желание загадать — помогает. Суеверие, конечно, но народ все равно едет!
Похоже, сторож-интеллигент разошелся не на шутку. Дай волю — до утра будет теперь говорить. Павел вовсе не жаждал приобщиться к древней и славной истории села Извольского, узнать все о его единственной достопримечательности и вникнуть в сущность языческих обрядов, сохранившихся чуть не до наших дней. Хотелось прекратить этот ненужный, пустой разговор немедленно.
— Не знаю, как там с желаниями, а торчит он там совсем некстати. Поворот-то опасный! Давно бы убрать его надо, камень этот, — сказал он.
Но краевед только рукой махнул.
— Да пробовали! Еще в семнадцатом веке дьякон Петр Богоявленский его в землю закопал, так что вы думаете — камень опять наружу выбрался! Потом, уже при Екатерине, хотели его в фундамент колокольни вмонтировать, что в Духовой слободе, — тоже не вышло. Везли зимой по льду, лед проломился, да утонул Синь-камень… А через семьдесят лет снова тут как тут! Уже потом, в тридцатых, когда эту дорогу строили, пытались динамитом взорвать — тоже никакого результата! Людей покалечило, а камню хоть бы что.
Он подумал и добавил, как о живом существе:
— Очень уж упорный оказался. Теперь так и лежит.
Павел с трудом подавил зевоту. Слушать историю про необыкновенный камень ему надоело, и старик стал изрядно раздражать.
— Ладно, пойду… — Павел с некоторым усилием поднялся с дивана. — Где тут, говорите, сауна?
Старик замолчал, как будто спохватившись, что так заболтался. Мечтательное, почти счастливое выражение с его лица мигом исчезло, и появилась та самая нехорошая, кривоватая усмешка.
— Сауна-то? Да вот, до конца коридора дойдете, и сразу вниз по лестнице в подвал. Там дверь всего одна, не заблудитесь.
Он помолчал немного и добавил:
— Как говорится, счастливо отпраздновать!
— Ага, спасибо. И вам так же.
Павел махнул рукой и, чуть покачиваясь на нетвердых ногах, отправился в заданном направлении. Коридор показался ему бесконечно длинным. И на ступеньках чуть не навернулся… Что ж такая лестница крутая? Павел громко, от души выругался. Где же эта самая сауна?
А вот и дверь, обитая тонкими дощечками. Не иначе — здесь. Изнутри несутся голоса, какие-то стоны, всхлипы… Что, черт возьми, там происходит?
Павел постоял недолго, раздумывая, заходить или нет. Или постучать?
Немного странно было, что празднуют именно в сауне, но, может, просто традиция такая? Как в фильме «Ирония судьбы». «Каждый год тридцать первого декабря мы с друзьями ходим в баню…»
Усмешка сторожа-краеведа ему не понравилась. Павел уже подумывал о том, не пойти ли спать. Ну его, в конце концов, этот Новый год! Голова кружилась от выпитого, и настроение было вовсе не праздничное.
А с другой стороны — зря приехал, что ли? Стоило ли тащиться так далеко, чтобы дрыхнуть, как бревно, всю ночь? Павел подумал так — и решительно распахнул дверь.
Павел мигом позабыл про словоохотливого сторожа, да так и застыл на пороге. Даже хмель пропал.
На диванах, на столах и прямо на полу, застеленном пушистым ковром, его сослуживцы обоего пола, которых он привык видеть такими подтянутыми, аккуратными и вежливыми, предавались самому необузданному разврату! Не поймешь даже, кто с кем, просто сплошной комок шевелящихся голых тел, переплетенных друг с другом. И лица у всех странно одинаковые — застывшие маски, лишенные всякого выражения. Ни намека на какое-то подобие нежности или страсти, просто механическое действо.
В этом групповом соитии было что-то жуткое, словно люди не сексом занимаются, а исполняют некий зловещий ритуал, обозначающий общую причастность к чему-то большему, чем они сами, непонятному и от этого еще более страшному.
Павел уже хотел было потихоньку отойти к двери и исчезнуть по-английски, не прощаясь (да, в общем-то, и не здороваясь!), когда Сергей Векшин, начальник финансового отдела, обернулся к нему и пробасил:
— Паша! Иди к нам! Ты чего это… от коллектива отрываешься?
Говорил он совершенно серьезно, совсем как на совещании по итогам квартала. Даже выражение лица было такое же. Не хватало только костюма от «Хьюго Босс» и толстого органайзера, с которым он никогда не расставался.
— Давай-давай! Ты у нас один остался неохваченный!
Сергей привычным жестом поправил очки на переносице. Павел чуть не прыснул от смеха. Вид совершенно голого человека в очках от «Арм