— Я только что хотел приступить к этому вопросу.
— Итак, мой милый хозяин, мне остается немного сказать. Я уже говорил, что дам вам четверть приданого. На другой день после свадьбы я подпишу вексель ценой в эту обещанную четверть.
На этот раз Поль, казалось, все понял.
«Наконец, главное слово произнесено, — подумал он. — Если я и женюсь на Флавии, то должен буду разделить приданое с этими честными господами. Теперь я понял их внимание ко мне и их ласку.»
Но предложение маркиза не удовлетворило Маскаро.
— Мы далеко не сходимся в расчетах, — произнес он.
— Ну, так я согласен заплатить чистыми деньгами, включая и то, что я вам должен.
Маскаро покачал головой, к великому отчаянию Круазеноа, который продолжал:
— Вы хотите третью часть?.. Хорошо, я согласен и на это.
Холодное лицо Маскаро не изменилось.
— Нам не нужно трети, — заговорил он, — ни даже половины. Всего приданого нам не достаточно. Вы все оставите себе, как и то, что вы мне задолжали… Если только мы с вами договоримся…
— Что вы хотите? Говорите… говорите.
Маскаро поправил свои очки.
— Я вам скажу, — отвечал он, — но сперва необходимо рассказать вам историю нашего общества, главой которого я являюсь.
До сих пор Катен и Ортебиз слушали почти не двигаясь, молча и важно, точно римские сенаторы. Они, казалось, присутствовали на одной из тех комедий, которые часто разыгрывал перед ними Батист Маскаро. Комедии эти были разнообразны, но развязка — всегда роковая.
Слушая разговор Маскаро с Круазеноа, они испытывали злое удовольствие, подобное тому, которое чувствуют некоторые люди, наблюдая игру кошки с мышью.
Но когда Батист Маскаро объявил, что откроет их тайну, оба вдруг привстали с негодованием и испугом.
— Ты сошел с ума?!
Маскаро пожал плечами.
— Нет еще, — ответил он спокойным тоном, — и я прошу вас разрешить мне продолжить.
— Черт возьми! Однако же, — начал Катен, — мы тоже имеем здесь право голоса.
— Довольно! — жестко сказал Маскаро, — я здесь хозяин, не правда ли?
И с горькой иронией он прибавил:
— Разве нельзя все говорить в присутствии этого господина?
Доктор и адвокат сели на свои места.
Круазеноа подумал, что надо бы успокоить их.
— Между честными людьми, — начал он…
— Мы — не честные люди, — прервал его Маскаро.
Потом, как бы в ответ на полнейшее смущение маркиза, он прибавил с особым ударением:
— Впрочем, вы ведь также?
От этого грубого замечания кровь прилила к лицу маркиза. В высшем свете неприлично, да и вообще не принято говорить правду в глаза.
Он готов был рассердиться, но боялся все потерять. Маркиз решил перенести это оскорбление, превратив его в шутку.
— Ну, по-моему, это мнение слишком жестоко, — произнес он.
Но почтенный хозяин сделал вид, что не заметил его трусости, которая заставила улыбнуться Ортебиза.
— Я вас попрошу, маркиз, слушать меня внимательно.
Потом обратился к Полю:
— И вас также, мой милый.
Наступила тишина, только из соседней комнаты доносились голоса клиенток, которые толпились вокруг Бомаршефа.
Ортебиз и Катен казались смущенными.
Круазеноа остолбенел и потушил сигару. Поль дрожал от страха.
Батистен Маскаро совершенно преобразился.
Это уже не был благосклонный хозяин. Чувство собственного могущества переполняло его, очки сверкали.
— Такими, какими вы нас видите, маркиз, — начал он, — мы были далеко не всегда.
— Двадцать пять лет тому назад мы были молоды, честны, полны юношеских мечтаний и веры, поддерживающих человека во всех испытаниях; нам была свойственна смелость, поддерживающая солдат, идущих в атаку. Мы жили в бедной квартирке на улице де ла Гарп и любили друг друга как братья.
— Как давно это было! — прошептал Ортебиз. — Как давно…
— Да, давно, — продолжал Маскаро, — а между тем, это было самое светлое время для меня. Сердце мое сжимается, когда я сравниваю наши надежды и теперешнюю действительность. Мне кажется, друзья мои, что это было только вчера… Мы были бедны тогда, маркиз, и свет манил нас самыми обманчивыми красками. Хозяева всех теплиц, предназначенных для выращивания молодежи, нашептывали на ухо каждому из нас: «Ты будешь иметь успех…»
Круазеноа сдержал улыбку, рассказ казался ему мало интересным.
— Так вы много учились? — начал он.
— Да, и упорно… Я должен вам сказать, что каждый из нас подавал блестящие надежды. Катен в ожидании места адвоката, получил награду за свою диссертацию «О передаче имущества». Ортебиз был награжден за сочинение «Анализ подозреваемых веществ», которое потом было приведено в сочинении знаменитого Орфилы, в его «Трактате о ядах». Я сам довольно успешно писал стихи и был магистром словесности.
— К несчастью, Ортебиз поссорился с родными, родители Катена были крайне бедны, а у меня семьи не было. Мы почти умирали от голода. Из нас троих я один зарабатывал немного денег репетиторством…
— Получая тридцать пять су в неделю, половину заработка ремесленника, я должен был вбивать в головы своих учеников знание алгебры и геометрии, а их родители смеялись над моей худобой и поношенным платьем…
Тридцать пять су! На них надо было накормить трех человек, да еще у меня была возлюбленная, которую я любил до безумия, а она умирала от чахотки…
Кто бы мог подумать, что это говорит человек по имени Батист Маскаро!
— Я буду краток, — продолжал он, — однажды у нас не было ни сантима, а Ортебиз объявил мне, что моя возлюбленная умрет от недостатка в питании, ей необходимо мясо, вино, жиры…
— Хорошо же!.. — сказал я, — ждите меня, друзья, я сумею достать денег!
…Не зная еще, что делать, я выскочил на улицу в совершеннейшем бешенстве. Я не знал — стать ли мне с протянутой рукой или задушить кого-нибудь из-за кошелька. Я бежал по набережной Сены и вдруг, как молния, меня озарила мысль…
Я вспомнил, что сегодня среда, день, когда воспитанники политехнической школы отпускаются по домам. Я подумал, что если я пойду в Пале-Рояль и там зайду в кафе Лемблена… Там я смогу встретить кого-нибудь из своих бывших учеников, которые не откажутся занять мне монету в сто су… Сто су! Это совсем немного, не правда ли, маркиз?.. Увы!.. В тот день от этих ста су зависела моя жизнь. Жизнь моих друзей и моей возлюбленной… Были ли вы когда-нибудь голодны, маркиз?
Круазеноа вздрогнул. Нет, он никогда не испытывал голода. Но знал ли он, что ожидает его в будущем, его, у которого нет средств, и завтра он может с высоты своего кажущегося величия упасть прямо на мостовые Парижа, в грязь…
— Когда я пришел в кафе Лемблена, — продолжал Маскаро, — то не увидел там никого из своих знакомых. Слуга, к которому я обратился, сперва презрительно оглядел меня с ног до головы…Моя одежда состояла из лохмотьев… Но потом, узнав, что я — репетитор, он ответил мне, что эти господа уже здесь были и, вероятно, скоро вернутся. Он спросил, что мне подать, я ответил, что мне ничего не надо, и сел в уголке…
С тех пор, как я вышел из дому, голова моя горела огнем, теперь же я почувствовал небольшое облегчение. У меня появилась надежда. Я прождал минут пятнадцать, как вдруг в кафе вошел человек, лицо которого мне никогда не забыть. Он был бледен, как полотно. Черты лица искажены. С блуждающими глазами и полуоткрытым ртом он был похож на умирающего.
У него было какое-то горе, это было видно сразу.
Но он был богат.
Когда он опустился на диван, к нему подбежали слуги, спрашивая, чего бы он хотел.
Хриплым голосом, едва шевеля губами, он приказал:
— Бутылку водки и перо с бумагой!
История, которую рассказывал Маскаро, явно не могла быть им выдумана, слишком он волновался. Маскаро остановился. Никто не произнес ни слова…
Даже бравый, всегда улыбающийся Ортебиз, сидел, нахмурившись.
— Вид этого человека, — продолжал Маскаро, — утешил меня. Так уж мы устроены, что несчастье другого человека как бы уменьшает наше собственное. Для меня было ясно, что незнакомец нестерпимо страдал и внутренне я радовался этому.
Мучения испытывают не только отверженные! Им подвержены богачи!
Между тем ему принесли водку, бумагу и чернила.
Незнакомец налил большой стакан водки и выпил, как воду.
Результат был поистине жутким. Он весь побагровел и, казалось, потерял сознание.
Я наблюдал за ним с каким-то странным чувством. Мне казалось, что между нами возникала какая-то тайная связь. Я вдруг почувствовал, что этот человек станет мне полезен, но вместе с тем я почему-то испугался этого. Я уже собирался уйти, но меня мучило любопытство.
Наконец, незнакомец пришел в себя.
Он схватил перо, написал несколько строк, потом, видимо, остался недоволен написанным, вынул из кармана огниво и сжег лист.
Второе письмо также его не устраивало, как и первое. В сердцах он смял его и положил в карман жилетки.
Третье письмо он начал писать, сначала приготовив черновик. Я наблюдал, как он то мучительно задумывался, то зачеркивал написанное. Было ясно: он не осознает, что с ним и где он. Размахивая руками, он произносил какие-то глухие, отрывочные фразы, будто он был наедине с собой и никто его не мог слышать.
Прочитав еще раз написанное, он остался им доволен. Еще раз переписал и разорвал черновик в мелкие клочья, которые бросил под стол.
Аккуратно запечатав письмо, он позвал слугу:
— Вот вам двадцать франков, — сказал он, — отнесите это письмо по адресу. Ответ принесете мне домой. Вот моя карточка. Поторопитесь…
Слуга быстро скрылся, а незнакомец сразу же поднялся и, расплатившись, ушел.
Что же за драма разворачивалась передо мной? Должно быть, одна из тех мрачных интриг, что потрясают домашнюю жизнь. Этот человек — вероятно, обманутый муж, разорившийся игрок или несчастный отец, которого обесчестил любимый сын.
Меня смущали эти клочки бумаги, что он бросил под стол. Я очень хотел их поднять и узнать, что в них.