Поэтому Норберт не мог ни жениться, ни принять серьезные хозяйственные решения без его согласия.
Маркиза выручил де Пимандур, который выхлопотал ему освобождение из-под власти отца.
И тогда наступил день свадьбы, одинаково безрадостный для обоих новобрачных.
Рано утром к Норберту приехали граф, Мари и множество приглашенных гостей. В десять часов отправились в ратушу, а оттуда — в церковь. В двенадцать церемония окончилась.
Маркиз де Шандос навеки связал себя с дочерью Палузата.
Из всего праздничного великолепия, щедро оплаченного графом де Пимандуром, Норберт не запомнил ничего.
Только одно обстоятельство запечатлелось в его памяти. Перед обедом ему представили графа де Мюсидана, который объявил о своей предстоящей свадьбе с мадемуазель де Совенбург.
Молодые поселились в Шандосе.
Норберт видел рядом с собой только скучающую нелюбимую жену и своего помешанного отца.
Маркиз начал подумывать о самоубийстве, но не успел прийти к окончательному решению. Однажды утром ему доложили, что отец не может встать с постели.
Послали за доктором, который сказал, что герцог умирает.
Снова все собрались в спальне старика.
В его состоянии происходили быстрые перемены.
Весь день больной испытывал сильную тревогу. Он не находил себе места. Язык его, до сих пор очень скованный, вдруг начал развязываться. К ночи герцог уже свободно произносил длинные фразы. Речь его становилась все более связной и осмысленной.
Жан и Норберт выпроводили всех из комнаты: они боялись, что старик откроет тайну своей болезни. И вовремя — вскоре он начал часто повторять слова «яд» и «отцеубийство».
К одиннадцати часам герцог успокоился и, казалось, уснул. Но вдруг он приподнялся на постели и твердым, властным голосом, каким всегда говорил до болезни, громко крикнул:
— Ко мне!
Сын и слуга упали перед ним на колени.
— Простите меня, отец! Простите меня! — молил Норберт.
Герцог де Шандос медленно простер над ним свою руку и торжественно произнес:
— Бог наказал меня за глупое тщеславие. Сын мой, я прощаю и благословляю вас.
Норберт зарыдал.
— Я отказываюсь от всех своих планов, — продолжал герцог,— и не желаю, чтобы вы женились на мадемуазель де Пимандур, потому что вы не любите ее.
Сын поднял голову и тихо сказал:
— Я уже выполнил вашу волю, отец. Она — моя жена.
При этих словах глаза старого де Шандоса закатились. он замахал руками, будто старался отогнать от себя призрак, и глухо простонал:
— Несчастный! Слишком поздно!
Это были последние слова Цезаря-Вильгельма де Донпера, герцога де Шандоса.
Глава 24
Вернувшись ночью из Шандоса, Диана скинула с себя перепачканное платье и бросилась в постель.
Постепенно она успокоилась и стала размышлять.
Если бы не помешал безумный герцог, то ей, без сомнения, удалось бы вновь покорить Норберта. Но еще не поздно, ведь он пока не произнес роковое «да»…
Чем бы все это ни кончилось, во всем виновата ее счастливая соперница, с чисто женской проницательностью заключила Диана. Вот кому она отомстит за свое унижение!
Надо спешить. Может быть, еще удастся предотвратить их свадьбу.
Хорошо было бы узнать что-нибудь о прежних любовных похождениях Мари де Пимандур…
С этой мыслью Диана заснула.
На следующий день ей представили графа де Мюсидана.
Он не был вызван из Парижа своим отцом специально для знакомства с богатой наследницей маркиза де Совенбурга, как предполагал почтеннейший Палузат. Ему просто нужны были деньги для уплаты долгов и он вынужден был обратиться за помощью к родителям.
Граф Октавий был высокого роста, имел приятное лицо, железное здоровье, громкое имя и значительное состояние.
В двадцать лет он уехал из Беврона в Париж и, благодаря семейным связям и богатству, вскоре был принят в высшем кругу общества.
Он быстро утратил провинциальную наивность, приобретя взамен уверенность в себе и непринужденную вежливость истинного вельможи.
Говорят, что люди, имеющие возможность удовлетворять все свои прихоти, никогда не испытывают сильных страстей. Если это так, то Октавий де Мюсидан должен был быть хладнокровным, как британский лорд. Однако, увидев мадемуазель де Совенбург, он воспламенился такой любовью, которая могла привести его либо в бездну отчаяния, либо на вершину блаженства.
Сам же граф Диане не понравился. Он был слишком не похож на Норберта.
Впрочем, она не обратила на него особого внимания.
Погруженная в свои мысли, строя и отвергая один за другим планы борьбы с Мари де Пимандур, Диана вообще не замечала ничего вокруг.
Каково же было ее удивление, когда граф вдруг попросил ее руки! Он сделал это, улучив минуту, когда Диана была одна.
Разрешит ли ему Диана обратиться с этой просьбой к маркизу де Совенбургу?
Слова де Мюсидана смутили ее.
Она чувствовала себя как больная, которой врач советует сделать мучительную операцию, чтобы избавиться от тяжелой болезни.
После долгого молчания Диана пообещала дать ответ завтра вечером.
Ночь она опять провела в мучительных раздумьях. Надо на что-то решиться. Иначе все будет кончено! Норберт женится на другой, а она останется в дурацком положении, совершив преступление и не воспользовавшись его плодами…
Утром Диана написала уже известное нам письмо и поручила Франсуазе передать его молодому де Шандосу.
Целых четыре часа мадемуазель де Совенбург не находила себе, места, ожидая ответа с таким же напряжением всех душевных сил. с каким подсудимый ждет приговора.
Наконец появилась запыхавшаяся дочка Руле.
— Ну, что? — спросила Диана, сгорая от нетерпения.
— Ничего.
— Он ничего не написал?
— Нет.
— А сказал что-нибудь?
— Даже кричал и махал руками. Вот так.
Франсуаза повторила жесты Норберта.
— Но что же он кричал?
— «Никогда! Никогда! Никогда!» — ответила девчонка, стараясь воспроизвести своим писклявым голоском интонации маркиза.
Мадемуазель де Совенбург попыталась улыбнуться. Она вовсе не хотела, чтобы Франсуаза догадалась, что происходит в ее душе.
— Я так и думала, — сказала Диана, дала девчонке луидор и отослала ее.
Ответ Норберта уничтожил последние надежды. У Дианы исчезли все сомнения. Отныне в ее жизни будет только одна цель: месть подлой обольстительнице Мари Палузат!
Теперь предложение виконта оказывалось весьма кстати. Выйдя замуж, она станет более свободной в своих действиях. И сможет даже последовать за Норбертом в Париж, если молодые де Шандосы переберутся туда. Нельзя спускать глаз с Мари, чтобы воспользоваться первой же ее ошибкой…
Диане доложили, что ее хочет видеть граф де Мюсидан.
…Он вопросительно посмотрел на девушку.
Она мило улыбнулась и кивнула головой.
— Вы говорите… — переспросил Октавий, не веря такому счастью.
— Я говорю «да».
Она думала, что это согласие перечеркнет прошлое и поможет ей забыть обо всем, кроме мести.
Не тут-то было…
Диана упустила из виду своего сообщника Домана.
…Узнав, что герцог остался жив, адвокат чуть сам не умер от страха. Он быстро собрал свои пожитки и готов был исчезнуть из Беврона при малейшей опасности. Нервы его были натянуты до предела и, наконец, не выдержали. Вскоре после разговора с графом де Пимандуром на дороге в Шандос и объяснения с Дианой он слег в постель. Много дней Доман метался в горячке, а когда стал поправляться, услыхал от своей служанки о свадьбе Норберта и о смерти герцога.
Опасности больше не было.
Ростовщик успокоился и стал подсчитывать свою прибыль.
Он получил от Норберта по векселям двадцать тысяч франков золотом. Но, по его мнению, этого было слишком мало за его риск и хлопоты.
Доман стал искать способ получить больше. И тут же его нашел.
Он снова начал гулять по лесной тропинке, ведущей из Шандоса в Совенбург.
По этой же тропе часто ходила Диана под руку со своим де Мюсиданом.
Ростовщик следил за ними из-за кустов, терпеливо дожидаясь возможности поговорить с девушкой без свидетелей.
Однажды она появилась одна.
Адвокат подошел к Диане.
— Чего вам нужно? — холодно спросила она, скрывая беспокойство.
— Простите меня за смелость, быть может, излишнюю…
— Дальше, — сказала мадемуазель де Совенбург, подозревая, что сообщник над ней издевается.
— Я слышал, вы выходите замуж.
— А вам-то что до этого?
— Ничего. Я только хотел вас поздравить.
— Благодарю, — отозвалась Диана таким тоном, словно говорила: «Почему вы все еще здесь?»
— Со всех сторон только и слышу, что о вашей свадьбе.
— Надо же людям о чем-то судачить.
— Я так рад вашему счастью!
— Почему?
— Вы же знаете, как я вам предан.
— Преданы? — иронически переспросила девушка.
— Всей душой… По-моему, вы сделали правильный выбор. Граф де Мюсидан гораздо лучше, чем…
— Вы только это и хотели мне сказать? — гордо прервала его Диана.
Она повернулась спиной к адвокату, собираясь уйти, но он нагло схватил кончик ее шали.
— Я пришел не только за этим.
— Ну, что там еще? — недовольно воскликнула девушка.
— А вы не догадываетесь, о чем мне надо с вами поговорить?
— Нет.
— Совсем не догадываетесь?
— Совершенно.
— Это странно.
— Отдайте мою шаль! — возмутилась Диана. — И уходите сейчас же!
— Одну минуту, — сказал Доман и огляделся по сторонам.
— Скорее! Я тороплюсь. Что вам еще нужно?
— Поговорить с вами о яде.
Мадемуазель де Совенбург отшатнулась от своего собеседника, как от змеи.
Он отпустил шаль, зная, что она уже не уйдет.
— Как вы смеете об этом говорить?
— Что же мне остается делать? Я старый, бедный, больной человек, — печально продолжал он. — Вы с господином Норбертом втянули меня в очень опасное дело. Я рисковал деньгами. Я пережил столько мучений, боясь потерять свободу…