— Я вас ни во что не втягивала! Если вы помните, я вообще не хотела иметь с вами дело. Но маркиз настаивал — и я совершила эту глупость.
— Простите! Вы украли у меня флакон с ядом, чтобы использовать его для достижения своих целей!
— Что вы говорите, Доман? Побойтесь Бога!..
— А у вас нет причин бояться Его? — перебил адвокат. Диана умолкла.
— Господин Норберт и вы, мадемуазель, знатные и богатые люди. Вас никто не тронет. Козлом отпущения сделают меня. Причем, я могу поплатиться жизнью, хотя совершенно ни в чем не виноват. Когда я узнал, для чего вы использовали украденный у меня яд, я заболел от горя. Меня так мучает совесть, что по ночам не могу спать…
— А для кого вы готовили яд? — вдруг спросила девушка. — Разве не для герцога?
— Я травил им крыс и бешеных собак. А вы использовали его против старого господина де Шандоса, который мешал вам стать герцогиней! Но казнить будут меня, потому что я человек маленький и к тому же слишком много знаю.
— Чего вы хотите, наконец? — крикнула мадемуазель де Совенбург, топнув ногой.
— Я боюсь оставаться здесь и хочу уехать за границу.
— Скатертью дорога!
— Но у меня нет денег.
— Это у вас-то, господин ростовщик?
— Увы! Я совсем разорен. Никто не платит долги…
Диана презрительно посмотрела ему прямо в глаза.
— Вы клянчите у меня плату за то, что называете своей преданностью?
— Я хочу достойно жить в изгнании. Надо же бедному человеку иметь хотя бы самое необходимое.
— Сколько вам нужно?
— Немного. Совсем немного…
— Назовите сумму, грязный вымогатель!
Ростовщика трудно смутить бранью.
Доман спокойно ответил:
— Три тысяч франков.
— И я вас больше не увижу?
— Конечно. Но при одном условии
— Каком?
— Что я буду получать их регулярно, без задержек.
— Так вы имеете в виду три тысячи франков…
— …Годового дохода, — закончил Доман.
— То есть я должна вам дать шестьдесят тысяч? — воскликнула мадемуазель Диана.
— Вот именно.
— Это уже слишком! Вы смеетесь надо мной?
— Нисколько, — ответил Доман. — Я и так прошу лишь половину моих убытков от ваших похождений. Один только яд во что обошелся!
— Вы просите? Да вы нагло требуете, как будто у вас есть на это право!
— Я пришел к вам, мадемуазель, с поникшей головой, как положено человеку, просящему милостыню. Если бы я требовал, то вел бы себя совсем иначе. Пришел бы и сказал: давайте столько-то, или завтра же донесу в полицию. А что я теряю, если все откроется? Да почти ничего! Я стар и беден. Вы же с господином Норбертом рискуете всем: честью, богатством, будущим…
Он сделал паузу, чтобы полюбоваться произведенным эффектом.
Диана стояла, задумавшись.
— А кто вам поверит, если вы и расскажете? — спросила она. — У вас нет никаких доказательств.
— Ошибаетесь. Их сколько угодно. Да вот вам одно, для примера.
Доман вынул из кармана листок бумаги.
— Неужели вы думаете, что маркиз де Совенбург пожалеет несколько тысяч за это письмо, которое бы очень не понравилось графу де Мюсидану?
Ростовщик аккуратно развернул листок — и девушка с трепетом прочитала:
«Норберт!
Вы говорите, что я Вас не люблю. Но вот Вам доказательство обратного. Давайте уедем вместе…»
В конце стояла подпись: Диана.
«Боже мой! Подлая Франсуаза! А я еще так заботилась о ее матери!» — мелькнуло в голове у девушки.
Она бросилась к Доману и хотела вырвать у него письмо.
Адвокат быстро спрятал руку за спину и насмешливо погрозил ей пальцем:
— Эту записку вы у меня не украдете, как раньше флакон! Я отдам ее только в обмен на деньги. А если все откроется и меня арестуют, то, по крайней мере, я буду сидеть на скамье подсудимых в хорошем обществе.
— У меня нет таких денег, — в отчаянии прошептала Диана.
— Зато для господина Норберта это сущие гроши.
— Так попросите у него!
Доман покачал головой.
— Я не так глуп. Он — достойный сын старого герцога и скорее изжарит меня на медленном огне, чем даст денег за это письмецо. А вам ничего не стоит уговорить его. Дело-то общее…
— Послушайте!..
— Ничего не хочу слушать. Я никого не отравлял. Сегодня у нас вторник? Если в пятницу я не получу то, что прошу, берегитесь выходить замуж!
Ростовщик отвесил издевательский поклон и торопливо зашагал по направлению к Беврону.
Он давно уже скрылся из виду, когда остолбеневшая от страха Диана прошептала с дрожью в голосе:
— Негодяй!.. Какой негодяй!..
Девушка понимала, что ростовщик выполнит свою угрозу даже в том случае, если не получит от этого никакой выгоды: во-первых, под действием темного инстинкта, заставляющего подлецов творить зло бескорыстно, ради одного только удовольствия его творить, а во-вторых, чтобы она в другой раз была сговорчивее.
Однако лишь глупцы опускают руки, попав в беду, а потом повторяют жалкие слова самоутешения.
Человек же умный и сильный духом начинает действовать.
Диане не пришлось долго раздумывать. Она вынуждена была поступить так, как хотел Доман.
Конечно, Норберт поможет: опасность угрожает не в меньшей мере и ему самому. Но гордая мадемуазель де Совенбург страдала от унижения при одной только мысли, что ей придется просить его о помощи!
Диана поспешила к дому вдовы Руле.
Увидев ее, Франсуаза сильно покраснела, чем и доказала свое предательство.
Но больше послать к Норберту было некого. Поэтому Диана сделала вид, что ничего не случилось, хотя про себя и поклялась отомстить плутовке за ее коварство.
Весь день мадемуазель де Совенбург вместе с виконтом Октавием занималась приготовлениями к свадьбе и всем казалось, что трудно найти девушку более счастливую, чем она.
Сердце же ее сжималось от волнения.
Найдет ли Франсуаза Норберта? Придет ли он на свидание?
А может, он уже уехал с женой в Париж?
Наконец, наступил вечер.
Диана побежала на условленное место.
Норберт был там.
Когда она появилась, молодой человек невольно устремился к ней, но вовремя удержался.
— Вы хотели меня видеть?
— Да, герцог.
При слове «герцог» оба невольно вздрогнули.
Этот титул Норберт получил в результате смерти отца, а отец умер потому, что Диана хотела стать герцогиней…
Мадемуазель де Совенбург, овладев собой, приступила к делу. Она пересказала весь разговор с Доманом, старательно сгущая краски.
По ее расчетам, рассказ должен был привести Норберта в бешенство, но, к ее глубокому удивлению, он остался совершенно, спокоен. Де Шандос слишком много выстрадал за то время, что они не виделись, чтобы обращать внимание на гнусные выходки ростовщика.
— Не беспокойтесь. Я поговорю с Доманом, — сказал он и собрался уходить.
Диана остановила его.
— И больше вы мне ничего не скажете?
— Что мне вам сказать? Между нами больше нет ничего общего. Отец, умирая, простил меня… И я вас прощаю.
— Я выхожу замуж, как вы, вероятно, уже слышали. Мы уже больше не увидимся. Прощайте! И помните, что никто не желает вам счастья так горячо, как я.
— Счастья? Мне? — вскричал герцог. — Да разве это возможно? Скажите, можете ли вы быть счастливой? Неужели вы не понимаете, что в моем сердце всегда были и будете только вы, даже если я проживу еще тысячу лет?
Он вдруг умолк, испугавшись собственных слов, и быстро ушел.
Лицо Дианы засветилось злобной радостью. Она почувствовала, что совершенно охладела к Норберту.
— Я больше не люблю его, — прошептала она. — А он любит меня, как прежде… Ну, Мари Палузат, ты проклянешь тот день, когда ты стала герцогиней де Шандос вместо меня!
Диана весело вбежала в замок и расцеловала своего жениха.
Октавий де Мюсидан и его невеста были счастливы.
Глава 25
На следующий день Жан, верный слуга герцога де Шандоса, встретил Диану на прогулке и передал ей большой пакет.
Там лежали две записки, перехваченные ростовщиком и купленные у него герцогом, а также все письма, которые она посылала Норберту. Их было около сотни.
Если бы хоть одно из них попалось на глаза виконту Октавию… Но де Шандос, слава Богу, не Доман!
Сначала девушка хотела сжечь опасные бумаги. Придя домой, она заперлась у себя в комнате и даже приготовила уже горящую свечу, чтобы приступить к выполнению своего решения, но остановилась и задумалась.
— Кто знает? — прошептали прекрасные губы. — Может быть, все это пригодится для моей мести…
И Диана спрятала бумаги в шкатулку, где хранились письма Норберта.
Все ее мысли были заняты подготовкой мести сопернице. Она уже не помнила, что именно благородный поступок герцога, вернувшего ей спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, дал ей в руки эти бумаги. Она не думала о том, что, отомстив с помощью этих писем Мари Палузат, она нанесет страшный удар по Норберту в ответ на его благородство. Но если бы это и пришло ей в голову, то ничуть не повлияло бы на ее планы.
Бог судил иначе. Переписка с де Шандосом действительно со временем пригодилась, но только против самой Дианы.
Пока же все, казалось, благоприятствовало ей.
Норберт уехал с женой в Париж. В этом можно было не сомневаться: тщеславный граф де Пимандур раззвонил об их отъезде по всей округе.
Несколько дней спустя она узнала, что Доман исчез, прихватив с собой Франсуазу и полученные от герцога шестьдесят тысяч франков.
Две женщины ходили с плачем по Беврону и разносили эту новость: мать Франсуазы и служанка Домана, которая, как все знали, была его любовницей.
Служанка рассказывала, что ее сбежавший хозяин никогда не был адвокатом и почерпнул все свои юридические познания в тюрьме, где прошел полный десятилетний курс обучения всем тонкостям французского законодательства.
Побег ростовщика и юной предательницы очень обрадовал Диану.
Она знала, что тетка Руле считает ее причастной к исчезновению своей дочери. Но вопли вдовы никогда не проникнут за зубчатые стены замков…