Совесть его сразу же уснула.
— Диана гораздо умнее Мари, — сказал он себе. — Она ловко поведет дело и устроит все гораздо лучше, чем смог бы я на ее месте.
Последнее было верно.
В общем же задача Дианы оказалась значительно труднее, чем он думал.
До сих пор мадам де Мюсидан могла судить о герцогине только по рассказам Норберта, в которых та выглядела простушкой.
Диана предполагала поэтому, что мадам де Шандос встретит ее как ангела, сошедшего на землю, чтобы утешить страдающую пленницу.
Однако с первых же минут ей стало ясно, что Норберт, как и многие мужья, очень плохо знает свою жену. Герцогиня оказалась умной и осторожной особой, которая могла легко обнаружить недостаточно хорошо замаскированную западню.
Эти трудности только воодушевили Диану, которой надо было как можно быстрее подружиться со своей будущей жертвой.
И ей это в значительной мере удалось.
В тот же вечер мадам де Шандос сказала мужу:
— Вы были правы: виконтесса — очень приятная женщина и будет, вероятно, превосходной подругой.
— Весь Беврон плакал, когда она уезжала, — ответил Норберт.
Успех Дианы льстил его самолюбию.
«Какая же она хитрая!» — восхищался он про себя, хотя эта черта характера мадам де Мюсидан должна была бы не радовать отвергнувшего ее жениха, а настораживать его.
Он же видел в ловкости, с которой графиня вошла в доверие к его жене, лишь доказательство того, что Диана все еще любит его.
Очередная встреча на Елисейских полях поумерила восторги Норберта.
Диана была грустна и задумчива.
— Что с вами? — спросил герцог.
— Я раскаиваюсь.
— В чем?
— В том, что уступила вашим просьбам. Мне не следовало приходить к вам в дом.
— А разве вы не хотели быть поближе ко мне?
— Я виновата и в этом.
— Но что тут плохого?
— Мы поступили неосторожно. Ваша жена что-то подозревает.
— Не может быть!
— Я видела это по ее глазам.
— Она так расхвалила вас, когда вы уехали…
Мадам де Мюсидан пожала плечами.
— Если так, то она еще умнее, чем я думала.
— Мари?!
— Она скрывает свои подозрения, чтобы легче было их проверить.
— Герцогиня так простодушна и легковерна…
— Не верьте этому.
Норберт улыбнулся.
— Не смейтесь! — воскликнула Диана. — Только женщина может понять женщину.
— Что же теперь делать?
— Самое верное средство — это…
Графиня сделала паузу, чтобы усилить воздействие своих слов на Норберта, который приписывал жене собственное простодушие.
— Говорите же! — взмолился герцог.
— …совсем перестать встречаться.
— Ни за что!
— Тогда позвольте мне подумать. На следующей встрече я сообщу вам мое решение.
— До завтра!
— А пока будьте как можно осторожнее.
Диана уехала.
Результатом размышлений мадам де Мюсидан было то, что Норберт полностью изменил свой образ жизни.
Он перестал устраивать пиры и дуэли, не проводил больше ночей за картами и вином. Много времени и внимания стал уделять жене. По вечерам сидел дома.
Знакомые смеялись над ним и обзывали примерным мужем.
Эти перемены давались ему с трудом. Он бурно возмущался тем, что вынужден постоянно лицемерить. Но Диана управляла герцогом так, как англичане своими колониями — «железной рукой в бархатной перчатке».
— Вы должны жить именно так, — говорила она в ответ на его жалобы.
— Но почему же?
— По двум причинам.
— Объясните.
— Во-первых потому, что так надо.
— А во-вторых?
— Во-вторых потому, что я так хочу. Вам этого недостаточно?
— Пощадите! — взмолился Норберт.
— А почему я должна терпеть, капризы человека, воображающего, что он меня любит? Я вам не жена и ничем вам не обязана. К тому же от вашего поведения зависит наша безопасность. Надо, чтобы мадам де Шандос увидела, что счастье в ее дом принесла я.
Что мог ответить на это Норберт?
Он был страстно влюблен в Диану и боялся ее потерять.
Приходилось слушаться.
Графиня и герцогиня почти не расставались, и Норберт уже начинал ревновать: жена отнимала у него Диану.
С тех пор, как мадам де Мюсидан подружилась с герцогиней, он видел Диану все реже и реже.
Самое же неприятное заключалось в том, что ему никак не удавалось остаться с Дианой наедине.
Каждый раз она устраивала так, что между ними оказывалась Мари.
Де Шандос был в таком же положении, как Пьеро в итальянских фарсах, который, желая поцеловать Коломбину, обязательно попадает губами в щеку Арлекина.
Если Норберт начинал сердиться, то мадам де Мюсидан властно говорила ему:
— На что вы надеетесь? Неужели вы считаете меня способной на такую мерзость?
Он понимал, что Диана играет с ним, как с ребенком или, скорее, как с куклой.
Но ему и в голову не пришло выяснить цель этих маневров.
Мари уже не имела никаких секретов от дорогой подруги и однажды, раскрасневшись от смущения, поведала той о своей первой и единственной любви.
Когда герцогиня произнесла имя Жоржа де Круазеноа, Диана задрожала от радости.
Она несколько месяцев подготавливала этот миг, который отдавал в ее руки честь герцогов де Шандосов.
Тем временем оскорбленное самолюбие и неисполнимые желания постепенно привели Норберта на грань сумасшествия. Если бы он мог хотя бы встречаться с любимой, как бывало, на Елисейских полях! Но теперь она появлялась там лишь в сопровождении друзей своего мужа. Иногда это были де Сермез или де Клерин, но чаще всех — Жорж де Круазеноа.
Все эти господа не нравились герцогу, а последнего он просто возненавидел, считая его нахальным фатом, занимающим около Дианы законное место Норберта.
Но он ошибался.
Маркиз де Круазеноа имел в свете самую высокую репутацию. Его любили за остроумие и уважали за рыцарственность.
Увидев мельком Диану, приехавшую в гости к герцогине, Норберт спросил ее:
— Какое удовольствие вы находите в том, что этот Круазеноа всюду бегает за вами?
Она ответила с дьявольской улыбкой:
— Вы слишком любопытны. Узнаете, когда придет время…
Если бы герцог был умнее и осторожнее, то его бы очень встревожил тон, которым мадам де Мюсидан произнесла свой ответ.
Не проходило дня, чтобы она не заводила с госпожой де Шандос разговоры о Жорже, все больше растравляя ее сердечную рану.
Когда закончился траур, герцогиня начала появляться в обществе. Особенно часто она навещала Диану де Мюсидан. Однажды ее попросили подождать подругу несколько минут и проводили в гостиную.
Мари вошла — и увидела там Жоржа де Круазеноа.
Оба ахнули и побледнели.
— Жорж, простите меня! — прошептала она.
— За что? Вы поступили, как считали нужным. Это — ваше право.
— Отец приказал мне… Я не хотела, но он заставил… Что я могла сделать?
— Мари!
— Я ничего не забыла, Жорж…
Мадам де Мюсидан внимательно следила за ними из-за портьеры и слышала, как несчастные влюбленные условились встречаться здесь и впредь, как будто случайно.
Диана торжествовала.
Глава 28
Наступил сентябрь.
Измученный холодностью любимой, Норберт решил уехать на несколько дней в Мезон на скачки: он слышал от барона дю Сура, что разлука, как ветер, раздувает пламя чувств.
Первые два дня в Мезоне он скучал по Диане. На третий день стал беспокоиться, почему от нее нет никаких известий.
Вечером, когда герцог наблюдал, как слуги кормили лошадей, к нему подошел старик, похожий на нищего.
— Что тебе надо? — спросил де Шандос.
Бедняк достал из кармана письмо.
— Это вам, господин герцог.
— Давай.
Нищий замялся, поглядывая на обступивших его слуг.
— Видите ли, ваша светлость, мне велели передать его вам с глазу на глаз.
— Ничего. Давай сюда.
Норберт подумал, что письмо — от Дианы. Может быть, она приехала сюда и ждет его где-то поблизости? Тогда понятно, почему записку должны были передать с такими предосторожностями: Диана решилась принадлежать ему!
Де Шандос бросил нищему золотой и, получив письмо, кинулся к фонарю.
Адрес на конверте был написан большими, корявыми буквами. Это было совсем не похоже на изящный почерк мадам де Мюсидан!
В слове «Шандос» была ошибка.
— Что за кухарка это писала? — пробурчал герцог себе под нос.
Все же он распечатал письмо и с трудом прочитал ужасные каракули с бесчисленными ошибками:
«Госпадин герцог!
Я долго ни ришалась написать вам правду, но я болше не могу и должна успакоить свою совесть. Ни могу тирпеть, чтоб женщина была так безчестна, что может абманывать вас. Знайте, что ваша жена вам изминяет с другим. И смеется над вами. Спрячтесь сиводня вечером в десять часов у ворот вашего парка и увидите, как он придет. Никово из слуг в доме ни будет, вот они и встречаютца. Но ни паднимайте шума по пустякам».
Кровь бросилась Норберту в голову.
Он прорычал:
— Где этот человек?
— Какой? — спросил кто-то из слуг.
— Который принес это… это письмо!
— Ушел, ваша светлость.
— Догоните его и приведите сюда!
Не прошло и минуты, как двое конюхов приволокли упирающегося старика.
— Я не украл его! — кричал бедняк. — Мне дал его сам господин герцог!
Он думал, что у него хотят забрать луидор, который бросил ему де Шандос.
Норберт понял.
— Отпустите его, — приказал он.
Конюхи поставили старика на ноги и отошли в сторону.
— Оставь себе монету, она твоя.
— Да благословит вас Бог, ваша светлость!
— Отвечай: кто дал тебе это письмо?
— Не знаю, господин герцог.
— Мужчина или женщина?
— Мужчина.
— И ты действительно его не знаешь?
Старик поднял руку, словно давал присягу на суде:
— Клянусь, что никогда его не видел.
— Откуда он взялся? — спросил герцог.
— Вышел из кареты.
— С гербами?
— Без. — Где?
— У моста.