Я никогда этого не забуду, поклялась про себя Карен. Я запомню каждый звук, каждое ощущение, каждый привкус, я буду помнить все это до конца жизни, потому что такого может больше никогда не произойти.
Гарри положил свой подбородок ей на затылок. Он продвигал его все дальше, к центру, и она кожей головы чувствовала, как колется его щетина. Если бы она могла умереть вот сейчас, немедленно, в его объятиях, то Карен Блум считала бы, что не напрасно прожила жизнь.
- Ты мне тоже очень нравишься, Гарри, - нежно сказала она.
- Прекрасно, - он поцеловал ее, поглаживая рукой ее затылок. - Ах, как приятно, - прошептал он, - у тебя на губах какая-то сладость.
Да это от моей зубной пасты "Крест", чуть было не выпалила она, но вовремя спохватилась и издала лишь какой-то всхлип.
- Что здесь смешного? - спросил он ее, наклонившись, чтобы поцеловать в шейку. Языком он провел по скульптурно четкой линии ее ключицы, и от этого у нее чуть не перехватило дыхание. Она не смогла сдержать легкого стона и еще крепче прижалась к нему, привлекая его к себе.
Они не заметили, как и когда, слившись друг с другом, оказались в постели. Они лихорадочно целовали друг друга, прикасались друг к другу. Каким-то образом ее блузка полетела на пол. За ней последовал лифчик. Потому что одной блузке скучно, заключила Карен. Гарри на секунду отстранился от нее, стягивая с себя свою майку.
- Гарри… - на секунду она заколебалась, - мне нужно кое-что тебе сказать.
- Не беспокойся, - сказал Гарри, доставая бумажник из заднего кармана. - У меня есть презерватив. - Он извлек небольшой пакетик из фольги, на котором был заметен отпечаток кольца. На нем было написано "Троянец" . Она не знала точно, что это значило, но все же хотела догадаться. Гарри, помахав пакетиком, улыбнулся. - Мой отец всегда меня учил быть готовым, как бойскауты.
- Гарри… я девственница.
- Ах, вон оно что, - наконец вымолвил он. - И ты хочешь ею остаться?
От смущения она опустила голову.
- Если ты этого хочешь, - мягко сказал он, - я не обижусь. Я никогда не навязываюсь девушкам. Мне просто казалось, что тебе требуется внимание. Кроме того, имеется куча других способов, с помощью которых мужчина с женщиной могут это проделать…
- Не знаю, что и делать, - в отчаянии сказала Карен. - Я только знаю, что не хочу расставаться с тобой.
- О'кей, - сказал Гарри со своим обычным добродушием. - Мне тоже не хотелось бы покидать тебя. Иди ко мне. - Он протянул к ней руки, и через несколько секунд она выскользнула из собственных джинсов, словно грациозная маленькая рыбка из сети. Растянувшись рядом с ней, он принялся поглаживать скрытую легкой тканью трусиков промежность. Она ерзала под его ладонью, чувствуя как увлажнились трусики. Теперь его рука проникла под них, и он положил свою теплую ладонь на покрытый волосиками лобок. Один из пальцев отважился проникнуть поглубже, на ни кем еще не проходимую территорию, но Карен смущенно отодвинулась.
- Все хорошо, - сказал он, пытаясь ее успокоить. - Видишь? Никто не собирается причинять тебе боль, - он взял ее руку и положил к себе на член, заставив пальцами обнять черенок. Он показался ей стволом дерева.
- Ну что, похож он на орудие пытки? - поддразнивая ее, спросил Гарри.
- Боже, Гарри, какой он громадный!
- Музыка, ласкающая мой слух, девочка, - довольный, рассмеялся он.
Карен еще никогда не приходилось видеть так близко стоящий пенис, причем пенис, который предназначался лично ей.
- Больно, когда я дотрагиваюсь?
- Нет.
- Ну, а если я его потрогаю?
- Конечно! - поспешил рассеять все ее страхи Гарри. - Попробуй.
Она в виде опыта помассировала.
- Гарри, кажется, ему это нравится.
- Ну да, нравится, - он шире раздвинул ноги, чтобы помочь ее стараниям. - О, Карен, ты все делаешь замечательно! Побыстрее… чуть крепче, крепче…
- Я боюсь причинить тебе боль, - сказала Карен, все еще не преодолев своих сомнений.
- Все отлично! - он тяжело дышал, в экстазе закинув голову. - Это оборудование рассчитано и на максимум давления!
Она удвоила усилия. Головка пениса теперь превратилась в багряный бугорок. Он настолько затвердел, что, по ее мнению, им можно было бы с треском убивать мух. На этой головке была дырочка, и Карен с любопытством принялась ее разглядывать. И вот, когда она наклонилась к ней поближе, эта дрянная вещица плюнула в нее.
- Ах! - дернулась она назад, будучи убеждена, что Гарри на нее написал. Однако мочой не запахло. Она почувствовала на лице какую-то липкую белую жидкость. Она лизнула ее - что-то соленое, похожее на слезы.
Гарри тяжело дышал. Казалось, он был на грани изнеможения.
- Гарри, с тобой все в порядке?
- Да, в порядке, - все еще довольно посапывая, он поднял с пола майку и вытер ею лицо. - Какая замечательная девушка! - он поцеловал ее. - Хорошая, сладкая девушка.
- Только и всего, чтобы считаться хорошей девушкой? - рассмеялась Карен. - Выходит, мать меня обманывала?
Гарри принялся целовать ее с новой страстью.
Он прижимал ее к себе, и она почувствовала, что его член снова затвердевает.
- Теперь и я постараюсь для тебя.
Он стал покрывать ее груди влажными, сочными поцелуями, а свободной рукой гладил между ног.
Когда ей становилось не по себе, он, казалось, это сразу чувствовал, даже раньше ее самой, и принимался ласково нашептывать ей: "Такая хорошая девочка, такая прекрасная, какие превосходные грудки, какие соски, какой красивый животик", - в общем, он довел ее до того, что она совсем перестала смущаться. Но только до того мгновения, когда почувствовала его рот между ног.
- Нет, нет! - стукнула она его по голове. - Там грязно!
Гарри, вскинув голову, посмотрел на нее с истинной жалостью в глазах.
- Несчастный ребенок! Там все прекрасно! Это похоже… - он замолчал, подыскивая верный образ, - на… букет орхидей.
- Орхидей?
- Ну, скажем, на орхидею, - он на секунду задумался. - Или на розовую тигровую лилию. Ну что с тобой, тигровая лилия? - он наклонился и снова уткнулся носом в промежность.
- Не нужно, Гарри, - слабо запротестовала она… - в самом деле, не нужно.
Он посмотрел на нее. В самом деле? Нет…
Ухмыльнувшись, он вернулся к первоначальной работе и принялся лизать ее, словно она была конусообразным стаканчиком с мороженым.
- М-м-м, - издавал он какие-то булькающие от счастья звуки, протягивая руки к ее грудям. Это была смешная картина: голова его зарылась у нее между ног, а две руки змеились по ее телу, словно виноградные лозы. Она рассмеялась, живот ее ритмично поднимался и опускался, словно прилив и отлив. Затем волны убыстрялись, убыстрялись до тех пор, пока она не откинулась, сжимая смятое одеяло, не понимая, плачет она или смеется.
Гарри обнял ее и прижал покрепче к себе. Теперь не оставалось никаких сомнений. Она плакала.
- Это был твой первый опыт, - сказал он, и в голосе его почувствовалась гордость. - Ты кончила, - он фыркнул. - Я тоже кончил, просто чувствуя тебя. Ты очень сексуальная женщина.
- Кто? Я? - Карен спрятала голову у Гарри на груди под подбородком. Она чувствовала, как постепенно его дыхание приходит в норму, становится ровным, как и ее. - Гарри!
- Г м-м-м?
- Ну то, что я сделала тебе, - самым невинным образом спросила она его, - как это называется?
- Тебе на самом деле хочется это знать?
- Да.
- Ну, это называется ручная работа. Ну… точнее… ты мне отдрочила. А то, что я сделал тебе, называется "идти вниз".
- Гм-м-м, - Карен раздумывала над сказанным. Она нежно поцеловала его в шею. - О'кей. Я постараюсь сделать это завтра ночью.
Он посмотрел на нее с притворным ужасом.
- Боже, я сотворил монстра.
Она заснула. На губах у нее играла улыбка.
Каждую ночь Гарри приходил в комнату Карен и демонстрировал ей различные номера из своего обширного сексуального репертуара. Она готова была сделать все, что бы он ни попросил, кроме одного - принести в жертву свою девственность. Все ее тело принадлежало ему, он мог его касаться рукой, языком, мог целовать его, ласкать. Все, кроме одной маленькой пленочки. Как бы он ее ни умолял, а он не жалел жарких уговоров, она твердо стояла на своем.
Карен просто не могла заставить себя признаться Гарри, почему она не хочет, чтобы он лишил ее девственности; это был приводящий ее в замешательство, позорный секрет. Она не хотела, чтобы он трахнул ее, потому, что он не был евреем, и потому, что он был актером, ведущим трудную борьбу за самоутверждение, и у него было очень мало шансов преуспеть на этой стезе в будущем. И Карен к тому же знала, что если она отдаст ему последнее, то скорее всего уйдет от него.
Она могла бы его любить вечно, но она не хотела любить актера, и в частности такого, который мог оказаться безработным. Она не желала умирать с голоду с кем бы то ни было и наблюдать за тем, как умирает любовь в квартирке-студии в Ист-Виллидже.
Такова была истина, грустная истина. В 1972 году Карен Блум позорно воспользовалась человеком по имени Гарри Таунсенд, славным, невинным парнем с юга страны.
Само собой разумеется, что Гарри этого не знал и был уверен, что дело обстоит иначе.
Мэтт Сингер положительно не знал, как ему заставить Карен в него влюбиться и впоследствии выйти за него замуж. Он только знал, что намерен это сделать. Его совсем не смущало, что на съемках у нее с Гарри была умеренная вспышка страсти. Гарри нужно было заботиться о своей карьере, и он не мог посвящать все свое время и энергию ухаживанию. Мэтт мог себе это позволить.
Мэтт был необычным человеком. В детстве мать не могла на него налюбоваться. Он был на редкость независимым и самонадеянным ребенком. В раннем возрасте уже научился готовить себе обед. Речь, конечно, не шла о жареной утке под апельсиновым соком, но он мог сварить бульон из куска мяса и при этом не поджечь дом или вскрыть банку с зеленым горошком без последующего проведения хирургической операции. Он никогда не стремился к дорогой одежде или машине. Он никогда не приходил домой ни пьяным, ни навеселе. Если ему чего-то хотелось, то он принимался зарабатывать д