Совсем другим человеком казался теперь Лоза: уверенным, спокойным, гордым.
Но вот князь увидел, как в двери входит Прозора. Уже не скрываясь, не дожидаясь, пока она сядет на место, князь вышел ей навстречу.
— Худо тебе, сынок? — она участливо заглянула в его глаза.
С той поры, как Всеволод побывал в её избушке, они ни разу словом не перемолвились. Что именно князь увидел в зеркале, она не знала, но догадывалась, потому что сама на Анастасию погадала. Выходило, что жива она, но рядом с нею сейчас другой мужчина…
— Худо, — князь горестно покачал головой. — Стоит перед глазами изменщица проклятая, ни о чем другом думать не могу!
— Не судите, не судимы будете, — мягко заметила Прозора. — Многое скрыто от нас во мраке, и не всегда человек волен делать то, что хотел бы…
Она мимолетным взглядом окинула поникшую невесту. Как и все себялюбцы, Всеволод, конечно, не замечал тоску девушки. Одна, в чужой стране, а тут ещё жених на неё внимания не обращает…
— Одно утешение есть для нас в тяжелые минуты жизни, — осторожно начала она.
— Какое? — оживился Всеволод.
— Призреть подле себя душу ещё более одинокую, всеми забытую.
— Фу, — разочарованно выдохнул князь. — В мои ли годы заниматься призрением одиноких?
Прозора с сожалением подумала, что князь вряд ли озаботился тем, каково Анастасии в плену, а лишь возмущен, что забыли его, такого особенного!
— Что ты думаешь, княже, о своей невесте?
— А ну ее! — махнул рукой Всеволод. — Молчит. Только глазами хлопает. Не девка — кусок льда!
— А ежели она напугана? Плохо понимает по-русски? Каким бы ты был на её месте? Небось, и замуж отдали, согласия не спросив… А ведь ты — её единственная защита и опора.
Князь оглянулся на Ингрид, заметно погрустневшую, хоть она и старалась держаться спокойно. Что-то теплое шевельнулось в его груди — уж злым человеком он не был.
— Я навещу вас с Лозой в Холмах? — утвердительно спросил он. — С молодой женой.
— Почтем за счастье, — поклонилась ему Прозора.
Глава двадцатая. Одни в степи
Слабость, накатившая было на Анастасию, наконец ушла, и женщина почувствовала необходимость срочно сделать что-то. Такое с нею иной раз случалось: мелькала мысль о чем-то упущенном и важном, и она не могла больше ни о чем думать, пока не вспоминала, что упустила.
Так и теперь. Она поспешно поднялась с лежанки, чтобы разыскать Заиру. К счастью, та не успела уйти далеко, задержалась у юрты кузнеца Юсуфа. Скорее даже не юрты, а навеса, наспех сооруженного подле кузнечного горна. Юсуф тоже был рабом, но испытывал к Заире нежную привязанность. Девушка была родом из тех же мест, откуда его увели в плен монголы…
По звяканью металла Анастасия подругу и нашла. Заира с важным видом перебирала сваленные у горна заготовки, для чего-то каждую из них взвешивая в руке.
— Не найдем сабли, — сказала она, услышав шаги Анастасии, — это будет нашим оружием.
Она кивнула на заготовки и неприязненно вгляделась в глаза подруги.
— Я знаю, сейчас ты скажешь мне что-то неприятное. Такое, что я и слушать не захочу!
— Никуда ты не денешься, выслушаешь!.. Мы должны их похоронить.
— Так я и знала! Разве ты не слышала: я боюсь мертвецов!
— А разве ты не понимаешь, что завтра они начнут вонять на всю степь и от их запаха мы не скроемся в самой дальней юрте. А вечером на запах потянутся и волки, и шакалы. Они станут приходить в курень и жрать мертвых, и чавкать, и хрустеть костями…
— А ещё княгиня! — с сожалением вздохнула Заира.
От возмущения Анастасия чуть не задохнулась.
— В чем же это ты хочешь меня упрекнуть?
— В плохих словах. Знатные женщины никогда так не говорят.
Анастасия не выдержала и улыбнулась.
— Какая же я теперь знатная женщина? Такая же рабыня, как и ты.
— Нет, ты теперь не рабыня, ты — жена юз-баши, но если с ним что-нибудь случится, защитить тебя будет некому.
— До чего же ты, Заира, вредная девчонка! Видать, матушка частенько драла тебя за косу. Нет чтобы сказать человеку приятное…
— По годам ты, может, меня и старше, — Заира посмотрела на неё глазами умудренной женщины, — а много ли ты в жизни видела? Думаешь, почему я мертвецов боюсь? На моих глазах отца с матерью убили, и братьев моих, и ещё много мужчин. И они потом ко мне во сне приходили. И каждую рану я видела, как наяву…
Она помолчала, потом, судорожно вздохнув, проговорила:
— Я ещё не видела Эталмас, но знаю: лицо у неё распухшее, синее, глаза выпучены…
— Я подумала об этом, — Анастасия взяла подругу за руку. — Она же в своей юрте на ковре лежит? Вот мы её в нем и потащим. Я покойнице лицо быстро закрою, а потом мы её в ковер закатаем…
— А нукеров?
— Нукеров станем за ноги тащить. И стараться в лицо им не смотреть.
— Такую яму придется копать!
— А мы неглубоко зароем.
Заира на мгновение приникла к подруге, точно хотела от неё набраться силы, и, оторвавшись, сказала по-деловому:
— Я готова.
Здесь же, в хозяйстве Юсуфа, они отыскали для себя две лопаты и пошли искать место, где им удобнее будет копать яму.
Солнце поднялось высоко и припекало, а Заира с удивлением заметила:
— Оказывается, только полдень, а я будто прожила ещё одну жизнь. И опять страшную…
— Ничего, — Анастасия обняла подругу за плечи, — поверь, человек не может только страдать. Матушка говорила, что господь награждает нас за терпение.
Первую притащили Эталмас. Анастасия тоже не смогла заставить себя посмотреть в лицо старшей ханум. Даже глаза ей не закрыли. Так в ковре и спихнули в яму.
Трупы нукеров таскали, стараясь не обращать на них внимания. Над мертвецами уже вились мухи. Пот заливал лица молодых женщин, и если молились они, то только об одном: чтобы поскорее спала жара.
К концу обе так устали, что, спихнув очередной труп в яму, упали у края её без сил и лежали, прикрыв покрывалами головы, пока хоть немного не пришли в себя.
Закапывали яму сухой землей пополам с песком, пока не сравняли её края.
— Хорошо, кипчаки больше никого не убили, — Заира сидела на земле, вытянув вперед ноги. — Сегодня мы похоронили столько мертвых, что я, кажется, перестала их бояться. Неужели человек привыкает даже к такому страшному делу?
— Думаю, привыкает, — кивнула Анастасия. — Я знаю одного старичка, который живет на погосте…
В хлопотах они и не заметили, как на степь опустился вечер. Уже не сговариваясь и не деля обязанности, они натаскали от ханских юрт хворост жить подруги по-прежнему решили в юрте Анастасии и Аваджи.
Оказалось, кипчаки не взяли с собой одного из верблюдов, на котором жители степного города возили воду из дальнего источника. Заира привезла на нем два бурдюка с водой, а животное привязала на прикол неподалеку. Теперь они слышали, как верблюд фыркал, жевал подложенную Заирой сухую траву и шумно вздыхал. Среди оглушающей тишины степи эти звуки казались им музыкой. По соседству с верблюдом они не чувствовали себя такими одинокими.
А ночью у Анастасии начались схватки. Видимо, сказалось напряжение последних дней…
К счастью, Заира и вправду не растерялась. Костер, на котором они готовили себе ужин, ещё светился угольками, так что огонь удалось разжечь быстро. Вскоре котелок с водой, установленный на старом треножнике, уже начал закипать.
Анастасия кусала губы, чтобы не закричать, хотя новоявленная повитуха говорила:
— Кричи, Ася, я знаю, роженицы кричат.
Но Анастасия боялась, что своим криком она привлечет в курень какого-нибудь злого духа — мало ли их бродит по ночной степи? Сколько раз она слышала несущиеся из тьмы звуки — будто выл страшный, тоскующий по человеческому мясу зверь. Не дай бог накликать! Да лучше она откусит себе язык!
Ребенок родился на удивление легко, точно бог решил сжалиться над бедными женщинами и дать им передышку в испытаниях.
— Мальчик! — гордо объявила Заира, неумело перевязывая новорожденному пуповину, которую присыпала пеплом от костра. — Да маленький какой!
Она вымыла теплой водой крошечное тельце и завернула ребенка в лоскут, заранее приготовленный Анастасией.
— Глазки-то зеленые, мамины. Ох, княжич, быть тебе девичьей погибелью!
— Боюсь, лучше ему не знать, что он княжич.
— Ты права, — согласилась Заира. — Как думаешь сына назвать?
— Владимиром. Так звали моего старшего брата, — она нежно склонилась над сыном и не заметила, как вздрогнула Заира.
— Так звали и моего батюшку, — чуть слышно прошептала она.
Глава двадцать первая. Чужая земля роднее?
Бог сжалился над Ингрид. Она не знала, о чем говорил её муж, князь Всеволод, со статной горделивой женщиной, хоть и небогато одетой. Похоже, он послушался её в чем-то важном, потому что вернулся за стол будто другим человеком. Сел рядом, взял её руку в свою и сказал ласково:
— Ты же ничего не ешь, душечка! Не хочешь ли попробовать лебединого крылышка? А то стерляди кусочек — она у нас знатная.
Этих немногих добрых слов хватило для того, чтобы заледеневшая в одиночестве её душа ожила и кровь, став горячей, заструилась по жилам.
Щеки юной княгини окрасились румянцем, глаза засияли и навстречу взгляду Всеволода полыхнула такая синь, что он вздрогнул от неожиданности.
— Будешь ли ты любить меня, касатка? — неожиданно спросил он.
— Буду, — сказала она и приоткрыла в улыбке белоснежные зубы.
— Ингрид, — тихо сказал князь, — я буду звать тебя Ина.
— Зови, — опять улыбнулась она, а князь подивился догадливости Прозоры: конечно, девушка плохо говорила по-русски и стеснялась этого.
Именно это сейчас нужно было Всеволоду — встретить душу ещё более одинокую, чем он, но куда более нуждающуюся в простом сочувствии. Он ещё раз посмотрел в её открытые, доверчивые глаза и решил про себя, что никогда не обидит её.
Князь взглянул через стол, встретил вопросительный взгляд Прозоры и кивнул успокаивающе: мол, все хорошо.