Мне связали за спиной запястья — тем же самым ремнем, на котором приволокли сюда.
Главному подали шлем. Пинком он перевернул меня на спину и присел рядом на одно колено. Мне в живот уткнулось острие меча.
— Мы с тобой еще увидимся, — пообещал он, — малышка кайира.
Он надавил на рукоять, лезвие вот-вот вонзится в кожу. Я поморщилась от боли.
— Говори! — велел он.
— Да, хозяин, — глотая слезы, ответила я.
— Из варваров, — предположил кто-то из мужчин.
— Да, — вставая, согласился главный.
— Но хорошенькая, — добавил мужчина.
— Да, — признал главный, глядя на меня, связанную, лежащую у его ног. Надел шлем, повернулся и вышел.
В шатре остались одни рабыни. Избитая, не обращая на меня внимания, скрючившись лежала в углу, другие злобно глазели на меня. Одна из них, прошипев «кейджера», потерла ссадину на плече. Я с плачем отвернулась. Рабыня. Пленница во вражеском шатре.
Вот тебе и романтика рабства! У меня вырвался горестный стон. Использовали как приманку, как пешку в какой-то игре. Пожертвовали, точно простой рабыней. Разве мой хозяин не любит меня? Неужели ему до меня нет никакого дела? Неужели чувства мои безответны? Брошенная, никому не нужная рабыня! Я давилась рыданиями.
Судя по звукам, мужчины уходили из лагеря. Теперь бивак пуст — не считая раненых и рабынь, одна из которых — я.
«Дина!» — бросила мне девушка с ушибленным плечом. Ну да, увидела клеймо, дину, цветок рабынь. Девушек с таким клеймом часто называют Динами. В ее устах это имя звучало как оскорбление. «Дина» — самое распространенное на Горе клеймо. Таким клеймят самых обычных рабынь, ничем не примечательных.
В лагере тихо.
Девушка подошла ближе.
— Дина, — повторила она, пнула меня ногой и, вернувшись к подругам, запричитала: — Бедная госпожа! Как ее жалко!
Я прислушалась к ночным звукам. Гудят насекомые, слышатся крики флиров.
А вдруг снова начнут бить, пинать? Я осторожно попробовала пошевелить запястьями и лодыжками. Бесполезно. Меня связали не веревкой — ремнем. Узлы простые, но крепкие — воины умеют затягивать такие. Минимум средств — максимум эффекта. Горианский воин связал меня — крепче некуда.
Снова в ночи прокричал флир.
Я рывком привстала.
Закричавшие было рабыни мгновенно смолкли. Каждой к горлу приставлен меч.
Сквозь прорезанную в шелковистой стене прореху в шатер, сопровождаемый своими воинами, вошел мой хозяин.
В руках у одного из мужчин — длинная цепь с множеством колец для запястий.
— Хозяин! — пытаясь сесть, в восторге закричала я. Присев рядом, он разрезал мои путы. Я бросилась к его ногам, прижалась губами к его сандалиям. «Хозяин!» — от радости я не могла сдержать слез. Вернулся! Не бросил меня! Но он, оттолкнув меня, стал отдавать приказы своим людям. Четверо испуганных рабынь — и та, которую высекли, тоже — съежились под лезвиями мечей в центре шатра. Кто-то из мужчин вышел наружу.
— На колени, на цепь! — приказал один из мужчин.
Девушки, выстроившись гуськом, встали на колени. На цепи, что он принес, болталось шесть колец для запястий. Первой он поставил ту, которую высекла леди Сабина.
— Левое запястье! — прозвучала команда,
Испуганные рабыни подняли левые руки. Мужчина принялся защелкивать на них железные кольца, но на первую надел второе кольцо. Так что, когда все четверо были прикованы к цепи, первое и последнее кольца на ней остались свободны.
— Встать, рабыни! — велел мужчина. — Опустить цепь! Девушки встали друг другу в затылок, опустив руки.
Я услышала, как в повозку впрягают боска. Еще одного, похоже, освободив от пут, отвели в лес.
Интересно, они подожгут лагерь? Скорее всего, нет. Шелка и холсты вспыхнут ярко — неприятель слишком скоро поймет, что случилось. Чтобы отвлечь врага, воины моего хозяина оставили в лесу заметные следы, а потом, сделав круг, вернулись в лагерь. Пройдет немного времени, и след обнаружить станет все труднее, потом он вообще исчезнет, а охотничьих слинов в лагере нет. Пока преследователи обнаружат обман, отряд во главе с хозяином уже вернется в свой лагерь, а оттуда, переждав немного, уйдет в другом направлении. Хозяин собрался выйти наружу. Я хотела бежать за ним, но он оттолкнул меня. Я должна остаться здесь. Он ушел.
Мужчина, приковавший девушек к цепи, отступив назад, осмотрел своих подопечных.
— Можно говорить? — взмолилась первая, та, которую высекли.
— Говори, — снизошел он.
— Я ненавижу свою хозяйку, — заговорила она, — я хочу любить тебя, хозяин!
— Тебе не нравится быть рабыней у женщины? — спросил он.
— Я хочу любить мужчину! — плача, отвечала рабыня.
— Бесстыдница! — выкрикнула девушка, стоявшая последней, та, что сокрушалась о хозяйке, та, что пнула меня и назвала Диной.
— Я женщина, я рабыня! — стенала первая. — Мне нужен мужчина! Хочу мужчину!
— Не бойся, рабыня, — ухмыльнулся конвоир, — когда понадобится девка, мимо тебя не пройдут.
— Спасибо, хозяин, — гордо выпрямив спину, ответила она.
— Нахалка! — все ворчала другая.
— Можешь причесывать всякое купеческое отродье, если тебе нравится, — отрезала первая, — а я буду голой танцевать перед мужчинами.
— Рабыня! — Возмущению девицы не было предела.
— Да, рабыня! — гневно и гордо провозгласила первая.
Послышался скрип повозки — ее вывозили из лагеря. Наверно, доверху нагружена богатым приданым леди Сабины из Крепости Сафроникус. Где сама благородная дама, я понятия не имела, но скорее всего — в надежном месте, может быть, с кляпом во рту и с завязанными глазами стоит где-нибудь, привязанная к дереву. Интересно, ей позволили остаться одетой?
— Ноги у тебя красивые? — спросил конвоир вторую девушку в цепочке.
— Да, хозяин, — с улыбкой ответила она.
— Знаешь, что полагается, если врешь свободному мужчине?
— Сам посмотри, хозяин, — смело предложила та, по-прежнему улыбаясь. — Вот увидишь, бить меня не придется.
Стоявшая последней негодующе вскрикнула.
Вынув нож, мужчина отхватил подол ее струящегося белоснежного платья, и теперь оно, соблазнительно короткое, словно дразня, едва прикрывало ноги.
— Бить тебя не придется, — признал он.
— Спасибо, хозяин, — отвечала девушка.
Последняя в цепочке, возмущенно фыркнув, вскинула голову.
— А у тебя красивые ноги? — обратился мужчина ко второй девушке.
— Не знаю, хозяин, — прошептала та, — я всего лишь служанка женщины.
— Посмотрим, — объявил мужчина, и ее строгое одеяние в мгновение ока превратилось, как и у первой, в коротенький балахончик рабыни.
— Можно говорить? — подала она голос.
— Говори, — разрешил мужчина.
— А у меня… красивые ноги? — выдавила она.
— Да, — ответил он.
— Девушка довольна, — проговорила она, выпрямившись, как и остальные.
— Бесстыжие вы все! — напустилась на них та, что стояла последней.
— А ты? — полюбопытствовал мужчина.
— Я — рабыня женщины, — гордо объявила она. — Я выше этого. — На конвоира она и не глядела. — У меня есть чувство собственного достоинства!
— Рабыне чувство собственного достоинства не полагается, — отчеканил он. — Ну-ка, посмотрим на твои ножки. — Взмах ножа — и от ее платья остались лишь коротенькие пикантные лохмотья. Теперь, хоть она и служанка благородной дамы, ее ноги открыты на всеобщее обозрение.
— Замечательные ножки, — причмокнул он.
Она вздрогнула, но мне показалось, что такая оценка не так уж для нее неприятна. Каждой женщине хочется нравиться мужчинам.
— Я… хочу быть рабыней женщины. — В ее голосе, показалось мне, зазвучали нерешительные нотки.
— Ты так боишься мужчин? — спросил он.
Она не ответила.
— То, чего хочешь ты, не имеет значения. — Он в упор взглянул на нее. — Так?
— Так, хозяин.
Он провел ладонью по ее шее, по подбородку.
— Тебе никогда не хотелось, чтобы к тебе прикоснулся мужчина?
— Иди ко мне! — звала первая. — Я буду тебя любить, как никто никогда в жизни не любил!
— Он ко мне притронулся! — завопила последняя.
— Вот распутница! — расхохоталась первая.
Мужчина подошел к первой девушке и стиснул ее в объятиях. Вскрикнув от наслаждения, она прижалась к нему всем телом, тая от желания, готовая отдаться. Он жадно поцеловал ее — вот-вот, позабыв обо всем, они рухнут на пол и предадутся неистовым ласкам.
— Я тоже могу целовать! — закричала последняя. — Хозяин! Прошу тебя, хозяин!
— Нет! — стонала первая. — Она — ничто. Не уходи. Я такая горячая! Вот увидишь — до сих пор ты и не знал настоящих ласк рабыни!
Из лагеря — судя по звукам — вывозили вторую повозку. Наверно, с провиантом — подумала я тогда. Но, как потом оказалось, драгоценное приданое разложили по двум повозкам, выбросив из одной провизию — чтобы была полегче и двигалась быстрее.
В шатер вошел мой хозяин.
— Потом с ней побалуешься, — бросил он воину, держащему в объятиях закованную в цепи рабыню. Тот неохотно оттолкнул стонущую девушку.
— Слушаюсь, предводитель, — с ухмылкой гаркнул он.
— Когда нас начнут насиловать, когда придет время ублажать мужчин, — молила первая, та, которую он только что обнимал, — возьми меня первой, позволь служить тебе.
— Уж не забуду, шлюшка моя, — обещал мужчина.
— Спасибо, хозяин, — прошептала девушка.
— И Донну не забудь, — заговорила вторая.
— И Чанду, — добавила третья.
— И Марлу, — послышался голос четвертой.
— Но сначала — Лена, — отчеканила первая.
Мужчина взглянул на четвертую в ряду девушку. Под его взглядом она выпрямилась. Левое запястье плотно охвачено железным кольцом, она на цепи, прикована вместе с остальными.
— И Марлу? — спросил он.
— И Марлу, — ответила она.
— Разве ты не рабыня женщины?
— Оставь мне местечко у твоих, ног, хозяин. Я рабыня мужчины.
Мой хозяин обошел скованных цепью девушек.
— Четверо красоток, — проговорил он, — неплохой улов. Позабавимся вволю, а потом продадим за хорошую цену.