— Маленькая рабыня сердится, — проронил он. — Не двигайся.
Стараясь не двигаться, я лежала в темноте в его объятиях.
— А что стало с теми девушками с Земли, что были у тебя до меня, хозяин? — спросила я.
— Разве рабыне позволили говорить?
— Прости, хозяин. Можно говорить?
— Говори.
— У тебя уже были земные девушки. Где они теперь?
— Не знаю.
— Что ты с ними сделал?
— Не считая тебя, таких у меня было пятеро, дорогая. Двоих я подарил, троих продал.
— А меня ты продашь или подаришь?
— Может быть.
Я застонала. Конечно, он волен делать что хочет.
— Они любили тебя?
— Не знаю, — ответил он. — Может быть. А может, и нет.
— А говорили, что любят?
— Конечно. Рабыни всегда так говорят.
— И все-таки ты подарил их или продал? — Да.
— Как ты мог, хозяин?
— Они всего лишь рабыни, — объяснил он.
У меня вырвался стон отчаяния. И меня он может так же просто отбросить в сторону.
— Ты жесток, хозяин.
— Разве можно быть жестоким к рабыне? — удивился он.
— Да, — согласилась я. — Разве можно быть жестоким к рабыне?
— Ты плачешь?
— Прости, хозяин.
Мы лежали, обнявшись, в темноте. Он запретил мне двигаться. Шум утих — деревенские парни угомонились, потеха закончилась. Моих сестер-невольниц снова ждут рабские путы.
— Как тебя звали там, у варваров? — спросил он.
— Джуди Торнтон, хозяин, — ответила я.
— Как ты попала ко мне?
— Ты отвоевал меня в схватке, хозяин, и сделал своей рабыней.
— А, да. — Вспомнил все-таки! Вот зверь! А я — в его руках, нагая, беспомощная.
— У варваров такие сложные имена.
— Это два имени, хозяин, — пояснила я. — Мое имя — Джуди, фамилия — Торнтон.
— Варварство.
— Да, хозяин.
— Мне не нравятся эти имена. Ты не будешь носить их.
— Да, хозяин. — Наверно, слишком уж непривычно, слишком по-варварски звучат для горианина эти имена.
— А как звали твоего хозяина-варвара?
— Не понимаю, хозяин.
— Ну, того варвара, которому ты принадлежала на Земле? Может, взять его имя?
— Но на Земле я никому не принадлежала, хозяин. Я была свободной.
— На Земле таким женщинам позволяют быть свободными?
— Да, хозяин.
— Что за мужчины на Земле?
— Не похожи на гориан, хозяин.
— Понятно. Они счастливые? — Нет.
— А женщины там счастливы? — Нет.
— Понятно. А земные мужчины не считали тебя красивой, не хотели тебя?
— Они слабые. Я и не знала, что значит быть желанной, пока не попала в этот мир. — Я стиснула его в объятиях. — Только в руках настоящих мужчин, таких, как ты, хозяин, я поняла, что значит быть женщиной.
— Можешь двигаться, — разрешил он.
Я с криком забилась в судорогах в его объятиях.
— Стоп! — сказал он.
— Хозяин! — вырвалось у меня.
— Не двигайся.
Я взвыла от отчаяния. Какая жестокость!
— Да, хозяин!
Он довел меня до той точки, когда малейшее движение способно повергнуть в самое невероятное, самое фантастическое состояние из всех, что когда-либо довелось познать женщине, в состояние, в котором вся она — и душой и телом — покорена, целиком и полностью подчинена мужчине, в тот пароксизм самоуничижения, в тот немыслимый экстаз, что зовется оргазмом рабыни.
— Я должен выбросить тебя из головы. Я застонала.
— Какое на тебе клеймо? — спросил он.
— Цветок рабынь, дина! — выкрикнула я. Как он сказал сейчас? «Ты самая обычная. Ничего особенного в тебе нет. Значит, и имя надо придумать незначащее, простое и скромное, чтобы подходило для такой ничтожной, никчемной, невежественной, клейменой рабыни, как ты».
— Дина! — выкрикнула я.
Тело его начало совершать плавные движения.
— Позволь мне кончить! Позволь мне кончить, хозяин! — исходила я криком.
— Нет, — был ответ.
Что за мука! Изо всех сил пыталась я не шевелиться.
— Я дам тебе имя.
Я молчала, не в силах выдавить ни слова.
Среди его рабынь я единственная Дина. Самое обычное клеймо. Девушек, носящих его, часто зовут Динами. Вполне подходящее имя для ничем не выделяющейся, низшей среди рабынь. Незначащее. Простое. Скромное. Я — обыкновенная, мне грош цена. И имя обыкновенное, грошовое. Чего же еще для такой, как я? Для невежественной клейменой рабыни?
— Ты не забудешь свое имя! — обещал он.
— Нет, хозяин! — Знаю, как именно он впечатает это имя мне в память.
Говорит, я никчемная, ничтожная. Знаю: красная цена мне — горсть медяков.
Я знаю, как он назовет меня.
Он не останавливался.
Наконец, не выдержав, я снова закричала:
— Я должна кончить, хозяин! Не могу больше! Не могу! Сейчас кончу!
— Ты должна кончить, — спросил он, — даже если за это придется умереть?
— Да, хозяин!
— Тогда кончай, рабыня.
Я зашлась в крике.
— Ты Дина! — победно смеясь, рыча, как лев, провозгласил он. — Ты Дина, моя рабыня! — Он хохотал, упоенный своей победой над поверженной в прах рабыней.
— Да, хозяин! — намертво вцепившись в него, самозабвенно вторила я. — Я Дина! Дина! Дина любит хозяина!
А потом, счастливая, опьяненная его могуществом, я лежала в объятиях хозяина — рабыня, которой он обладал. Как я любила его!
— Странно. — Он глянул вверх. В небе Гора дрожали звезды.
— Хозяин? — откликнулась я.
— Ведь ты вроде бы самая обыкновенная.
— Да, хозяин. — Я нежно поцеловала его плечо.
— Самая обыкновенная.
Так оно и есть. Он — Клитус Вителлиус, предводитель воинов Ара. А я — просто Дина.
— Да, хозяин, — послушно согласилась я.
— Боюсь, я становлюсь к тебе неравнодушен, — признался он.
— Дина рада, если завоевала расположение хозяина.
— С этой слабостью надо бороться, — отчеканил он.
— Высеки меня. — Нет.
— Не ты слаб, хозяин, — я поцеловала его, — это я, Дина, в твоих объятиях лишаюсь сил.
— Я предводитель воинов. Я должен быть сильным.
— Я рабыня. Я должна быть слабой.
— Я должен быть сильным.
— Ты не казался мне слабым, хозяин, когда смеялся, когда обладал мною, когда назвал Диной. Нет, ты был величественным, сильным и гордым.
— Я покорил всего лишь рабыню.
— Да, хозяин. Ты покорил меня.
Что правда, то правда. Дина, дочь Земли, что звалась некогда Джуди Торнтон, была прелестной студенткой и поэтессой, влюблена, покорена, порабощена Клитусом Вителлиусом из Ара.
— Ты выводишь меня из себя, — раздраженно бросил он.
— Прости, хозяин.
— От тебя надо избавиться.
— Позволь мне идти по пятам за последним из твоих воинов! То, что он избавится от меня, меня всерьез не пугало. Я
люблю его! И верю, что и я — его воле вопреки — ему небезразлична.
— Хозяин, — тихонько позвала я.
— Да, — откликнулся он.
— Сегодня ночью Дина дала тебе наслаждение?
— Да, — ответил он.
— Я хочу твой ошейник.
Долгое молчание. Наконец он заговорил:
— Ты земная женщина. И все же просишь надеть на тебя ошейник?
— Да, хозяин.
Мужчина — говорят на Горе — всем сердцем жаждет свободы, а женщина — всем существом своим — любви. И потому ошейник сладок обоим. Обладание рабыней делает мужчину свободней. Он волен делать с ней все, что хочет. Женщина же, которой обладают, безгласная, бесправная рабыня, покоряясь, обретает любовь.
Я чувствовала: мой хозяин боится. Боится тех чувств, что вызвала в нем я. И это давало мне власть над ним.
— Дина хочет ошейник хозяина, — шептала я, покрывая его поцелуями. В ошейнике я была бы на равных с Эттой.
— Какой рабыне носить ошейник — решаю я, — отрезал он.
— Да, хозяин, — смирилась я. Сочтет нужным надеть на меня ошейник — наденет. Нет — значит, нет.
— Дина любит хозяина? — спросил он.
— Да, да, хозяин! — прошептала я. Я так любила его!
— Я оставил тебе выбор?
— Нет, хозяин. Просто заставил себя полюбить — и я ничего не смогла сделать.
— Значит, ты бессильна противостоять своим чувствам, ты моя, в моей полной власти, ни крупицы гордости, ни грана достоинства в тебе не осталось?
— Да, хозяин.
— И ты сознаешь, что безнадежно влюблена, влюблена, как рабыня?
— Да, хозяин.
— Забавно, — пробормотал он.
— Хозяин? — встревожилась я.
— Утром я, и мои люди, и все девушки уйдем из Табучьего Брода. А ты останешься. Я подарю тебя Турнусу.
Глава 8. ВОЛЯ ЖЕНЩИНЫ — НИЧТО
Я метнулась к клетке. Надо успеть!
На четвереньках бросилась внутрь, резко обернулась, вцепилась в скользящую дверцу и рывком опустила ее за собой. Между прутьями просунулась ощеренная морда. Зверь рычал, визжал, шипел. Я съежилась в тесной клетке. Сквозь перекладины опущенной дверцы смотрели горящие глаза слина. Я завопила от ужаса. Беги я чуть медленнее — разорвал бы в клочья. Повернув голову, он вгрызся в перекладину. По прутьям заскрежетали два ряда белоснежных зубов. Слава Богу, клетка прикручена цепью к столбу — иначе утащил бы ее прочь. Нет, не разгрызть. Косматое шестиногое чудовище обошло клетку кругом, то и дело злобно потираясь о решетку боками. Попробовал достать меня с другой стороны. Дрожа от страха, я, закрыв руками голову, стояла на коленях в самом центре крошечной клетки. Один раз почти достал, ткнулся в меня мордой. Я завизжала. Пахнуло смрадом его дыхания, оскаленная пасть обдала жаром. Там, где клыки прошлись по решетке, на прутьях остались влажные отметины. Изрытая когтями земля вокруг клетки смочена слюной взбешенного, алчущего крови зверя.
— Назад! — позвал Турнус. Подойдя к слину, он накинул ему на шею веревку и, приговаривая: — Хороший, хороший зверюга! -
оттащил от клетки. Припал головой к огромной бурой морде, что-то ласково нашептывает на ухо, поглаживает схваченную веревкой шею. Понемногу зверь успокоился. Турнус швырнул ему огромный кусок мяса. Слин жадно накинулся на него.
— Превосходно! — похвалил Клитус Вителлиус.