Потом снова повернулся к Турнусу — а тот, не говоря ни слова, стоял на верхней ступеньке лестницы, у входа в хижину, футов на шесть-семь возвышаясь над толпой.
— Я надругался над твоей рабыней, — сказал Брен Лурт.
— Рабыни для того и предназначены, — ответил Турнус.
— Мы с ней хорошо позабавились! — Брен Лурт начинал злиться.
— Получили удовольствие? — осведомился Турнус.
— Да! — Готовый к схватке, Брен Лурт все тверже сжимал тяжелую палку.
— Значит, — заключил Турнус, — пороть или убивать ее не придется.
Брен Лурт выглядел озадаченным.
— Тебе, Брен Лурт, безусловно, известно, — заговорил Турнус, — что долг рабыни — всеми силами угождать мужчинам. В противном случае ее ждет суровое наказание, вплоть до пыток и смерти, если хозяину так угодно.
— Мы взяли ее без твоего разрешения, — напомнил Брен Лурт.
— Вот в этом, — проговорил Турнус, — ты нарушил закон.
— Для меня это не имеет значения! — заявил Брен Лурт.
— Ни плуг, ни боек, ни рабыня, — процитировал Турнус, — не могут быть взяты без соизволения хозяина.
— Мне нет до этого дела!
— Скажи, Брен Лурт, что отличает человека от слина или ларла?
— Не знаю!
— Закон! — отчеканил Турнус.
— Все эти законы — всего лишь пустой звук, мальчишкам головы забивать!
— Закон — это стена.
— Не понимаю, — смешался Брен Лурт.
— Человека от слина и ларла отличает закон. Вот что их разделяет. Закон — это стена между ними.
— Не понимаю, — повторил Брен Лурт.
— И эта стена больше не защищает тебя, Брен Лурт!
— Турнус из Табучьего Брода, ты угрожаешь мне?
— Ты поставил себя вне закона.
— Я не боюсь тебя! — вскричал Брен Лурт.
— Спроси ты моего разрешения, Брен Лурт, — Турнус кивком указал на меня, — я бы с радостью, без лишних раздумий на время наделил бы тебя над ней полной властью.
С веревкой на шее, со связанными за спиной руками я лежала в пыли и смотрела во все глаза. Турнус не лукавил. Без сомнения, он отдал бы меня взаймы Брену Лурту, и мне пришлось бы служить ему, как хозяину.
— Но ты не спросил моего разрешения.
— Нет! — в бешенстве ответил Брен Лурт. — Не спросил!
— И ты, и другие поступали так и прежде, но никогда не злоупотребляли и дурных намерений не вынашивали.
Все верно. Время от времени деревенские парни ловят нас, рабынь Турнуса или чьих-то еще, связывают и насилуют прямо в поле — ну, побуянят юные лоботрясы, покуражатся над рабынями. Они же не со зла! Горячие головы, молодая кровь играет, силы хоть отбавляй — ну, побалуются с облаченными в коротенькие туники клеймеными девками с веревками на шее — только и всего. А чего же еще ждать рабыне? Некоторым хозяевам даже нравится, что их рабынь время от времени насилуют — пусть не забывают, кто они. Ничего в этом необычного нет. В деревнях все воспринимают это как нечто само собой разумеющееся и просто не обращают внимания — все, кроме рабынь.. Но это же рабыни! В общем-то это даже на пользу: умиротворяет молодежь, а то ведь иначе их естественная агрессивность может направиться в другое русло, обернуться разрушением. К тому же это помогает юноше почувствовать себя настоящим мужчиной. «Если она тебе нравится, догони и возьми ее, сынок», — такой отеческий совет нередко можно услышать от селян. При мне такое произносилось дважды, хотя меня лично и не касалось. Один нетерпеливый юнец однажды поймал Верров Хвост в ручье и, опрокинув на спину, изнасиловал, как она ни сопротивлялась. Другой молодой сластолюбец как-то зажал Редис у клеток слинов и заставил ублажать себя. Каждый из них добивался своего по-разному. При их приближении я испуганно пряталась. Я знала: теперь они мужчины, а я всего лишь рабыня. Но эти двое в когорту Брена Лурта не входили. То, что сделали сегодня со мной, — совсем другое дело. Это проступок серьезный, преднамеренный. Не какое-нибудь там привычное, заурядное проявление юношеской агрессии, которым нас, рабынь, не удивишь.
— Я был терпелив, Брен Лурт, — сказал Турнус.
— Мы благодарны тебе за долготерпение. — Брен Лурт, ухмыляясь, обвел глазами своих товарищей. Поставил палку утолщенным концом на землю.
Да, пожалуй, без вмешательства закона тут не обойтись. То, что совершил Брен Лурт с товарищами, явно выходит за рамки обыденного. Это уже не невинные шалости, на которые, согласно неписаным законам крестьянской общины, смотрят сквозь пальцы. Как правило, в жизни селян законы присутствуют как бы незримо. Не для того они существуют, чтобы регулировать ход повседневной жизни, а для того, чтобы на них можно было опереться в случае необходимости. Когда изнасиловали Верров Хвост и Редис, никому и в голову не пришло рассматривать это как нарушение закона, хотя разрешения от Турнуса ни один из насильников не получал. Согласно сельским обычаям, такие выходки не возбраняются, ведь имущество не «взято» у владельца, а лишь позаимствовано ненадолго, так, просто полакомиться. Никто и в мыслях не имел нанести хозяину оскорбление. Согласно закону, «взять» чужое имущество — не обязательно значит украсть, хотя понятие «украсть» входит в понятие «взять». «Взять» — значит, заведомо нарушить волю хозяина, ущемить его права, и даже более того — задеть его честь. Содеянное Бреном Луртом именно это и имело своей целью. Как и все гориане, крестьяне Гора невероятно дорожат своей честью. Брен Лурт прекрасно знал, что делает.
— Я готов проявить к тебе милосердие, Брен Лурт, — глядя в мою сторону, объявил Турнус. — Ты можешь сейчас испросить моего разрешения на то, что ты сделал с этой рабыней.
— Но я не прошу твоего разрешения, — не поддавался Брен Лурт.
— В таком случае придется созвать совет. Пусть решает, как поступить с тобой.
Откинув голову, Брен Лурт рассмеялся. Захохотали и его товарищи.
— Что ты смеешься, Брен Лурт? — поинтересовался Турнус.
— Созвать совет, — отвечал Брен Лурт, — может только глава касты. А в мои намерения это не входит.
— Разве ты глава касты в Табучьем Броде?
— Я! — заявил Брен Лурт.
— Кто это сказал?
— Я сказал! — Брен Лурт жестом указал на своих приятелей и добавил: — Мы сказали!
Вместе с Бреном Луртом их девять. Рослые, полные сил молодые мужчины.
— Да! — подтвердил один из них.
— Прошу прощения, — сказал Турнус, — я считал, что ты будущий глава касты.
— Я глава касты, — повторил Брен Лурт.
— И в какой же деревне?
— В Табучьем Броде!
— А Турнуса из Табучьего Брода ты об этом поставил в известность?
— Сейчас ставлю, — отрезал Брен Лурт. — Я — первый в Табучьем Броде.
— От имени Турнуса, главы касты селения Табучий Брод, — провозгласил Турнус, — объявляю, что это не так.
— Я здесь первый! — настаивал Брен Лурт.
— От имени Турнуса, землепашца, главы касты селения Табучий Брод, заявляю: первый — Турнус.
— Я первый! — вскричал Брен Лурт. — Нет.
Брен Лурт побледнел.
— Устроим состязание с пятью стрелами? — предложил Турнус.
Вот в чем заключается это состязание. Все жители, кроме двух соперников, покидают село. Ворота закрывают. Соперники вооружаются луками — огромными крестьянскими луками — и пятью стрелами каждый. Тот, кто распахнет сельчанам ворота, и есть глава касты.
— Нет, — выдавил Брен Лурт. Еще бы! Кому захочется встретиться лицом к лицу с вооруженным луком Турнусом? О его искусстве лучника даже среди крестьян ходят легенды.
— Тогда на ножах?
В этом случае, выйдя из села, двое соперников должны с противоположных сторон войти в темный ночной лес. Тот, кто вернется, становится главой касты.
— Нет, — сказал Брен Лурт. Не много, я думаю, найдется смельчаков, которые отважатся в кромешной тьме в лесу сразиться на ножах с Турнусом. Он, крестьянин, сроднился со своей землей. Как скала. Как мощное кряжистое дерево. Как молния, что сверкнет нежданно-негаданно в сумрачных небесах.
Брен Лурт поднял свой посох.
— Я крестьянин!
— Хорошо, — согласился Турнус, — пусть приговор вынесет дубина. Пусть дерево наших лесов решит спор.
— Отлично! — ответил Брен Лурт.
Из толпы неслышно выскользнула Ремешок. Никто, кроме меня, казалось, не заметил ее ухода.
Шаг за шагом Турнус неспешно спустился с лестницы.
Мелина отступила в сторону. Глаза ее сверкали. Зрители расступились, освободив площадку у хижины Турнуса.
— Разложите костер, — повелел Турнус. Мужчины бросились исполнять приказ. Расстегнув тунику, Турнус ослабил ее на поясе. Размял руки. Подтянул тунику повыше над ремнем, так что подол ее стал короче. То же самое сделал Брен Лурт.
Турнус подошел ко мне и, взяв за руки, заставил встать.
— Что ж, малышка рабыня, — спросил он, — всему виной твоя красота?
Даже ответить ему у меня не хватило сил — так была я измучена. Не держи он меня — и стоять бы не смогла.
— Нет, — проговорил Турнус, — причина гораздо глубже.
Повернув меня спиной, он освободил от пут мои руки, отвязал и отбросил в сторону свисающую с шеи веревку.
Стоя перед ним в веревочном ошейнике и с клеймом на теле, я подняла на него глаза. Пожалел меня!
— Кляп ей в рот, и на девичью дыбу! — бросил он стоящему неподалеку мужчине.
Меня поволокли прочь. Я не сводила с него испуганных глаз. На девичью дыбу! На ней насилуют! Меня, полуживую, распнут, чтобы была наготове для победителя. А рот-то зачем затыкать?
Вокруг Брена Лурта сгрудились, подбадривая, приятели. Турнус, словно и не обращая на них внимания, стоял в стороне.
Я отчаянно вскрикнула — меня швырнули на дыбу. Левую щиколотку ткнули в вырезанный в нижней балке полукруглый паз, сверху приладили еще одну балку, тоже с полукруглым отверстием, плотно закрепили. Точно так же зажали между двумя балками и правую ногу. Девичья дыба в Табучьем Броде представляет собой горизонтальную станину с V-образной выемкой в ногах. Держа за руки и за волосы, меня опрокинули на спину, запястья и голову — за волосы — тоже закрепили в специальных пазах. Сверху накинули держащуюся на массивном шарнире балку с выемкой для шеи и защелкнули