— Кейджера канджелн! — вскричал он, стукнув по мощным доскам пола рукоятью копья. — Вызываю на бой за рабыню!
Он обернулся ко мне. Не в силах выдавить ни слова, боясь потерять сознание, я упала на колени. Он снова повернулся к толпе.
— Я возьму эту женщину, — объявил он. — И встану за нее против всего Ара, против всего мира!
— Я люблю тебя, Клитус Вителлиус! — захлебываясь слезами, закричала я.
— Тебе не давали разрешения говорить! — шикнул аукционист, поднимая плетку.
Но тут же у его горла замерло острие копья Клитуса Вителлиуса.
— Не бей ее!
— Да, господин. — Белый как полотно аукционист испуганно попятился.
Клитус Вителлиус повернулся к толпе сограждан.
— Кейджера канджелн! — вновь провозгласил он. — Вызываю на бой за рабыню!
Никто в толпе не отозвался. Тишина. А потом один из мужчин поднялся и хлопнул себя по левому плечу. Вслед за ним — другой, и еще один, и еще. Вскоре уже весь зал стоя, хлопая себя по плечам, приветствовал его восхищенными криками. А Клитус Вителлиус, вскинув голову, оглядывая зрителей ясными пронзительными глазами воина, возвышался над толпой, держа в левой руке щит, в правой — увенчанное бронзовым наконечником могучее семифутовое копье.
— Она твоя, господин, — склонился аукционист.
Не помня себя от радости, я преклонила колена у его ног. Теперь он освободит меня, сделает своей подругой! Отбросив щит и копье, Клитус Вителлиус, как равную, поднял меня на ноги.
— Плетку! — Он протянул руку аукционисту.
— Ты же не хотел, чтобы ее били, — пискнул тот.
— Бить ее — лишь мое право, — отвечал Клитус Вителлиус. Аукционист вложил в раскрытую ладонь плетку.
— Хозяин? — пролепетала я. — Да?
— Разве ты не освободишь меня?
— Только дураки, — отчеканил он, — освобождают рабынь.
— Хозяин!
— На колени! Под плетку! — приказал он.
Я повиновалась. Опустила голову, скрестила запястья, будто , они уже связаны. Согнув спину, приготовилась принять любое наказание, какое вздумается ему мне назначить. От охватившего сердце ужаса меня била дрожь. Неужели я останусь рабыней? Неужели он не шутит? Неужели и вправду не собирается меня освобождать?
Не может быть. Не может быть!
— Я не хочу, чтобы вы несли убытки из-за какой-то несчастной рабыни, — обратился он к аукционисту — Может быть, это возместит ее стоимость.
На отполированные сотнями ног доски помоста тяжело шлепнулся набитый монетами мешочек.
— Торговый дом благодарит тебя, господин! — вскричал аукционист. Развязав тесемки, он, не в силах сдержать радостных возгласов, высыпал на помост кучку золотых монет. Ловко, со знанием дела подсчитал.
— Да здесь сто тарсков золота! Толпа одобрительно взревела.
Слезы из моих глаз капали на доски, смешиваясь с опилками. Да это в десять — нет, больше! — раз перекрывает мою цену! Так вот как много значу я для Клитуса Вителлиуса! Я не могла сдержать счастливых слез.
Вот не знала, что мужчина может так желать женщину. И все же оставляет меня своей рабыней!
Быть может, такими желанными бывают только рабыни — рабыни, которых можно купить и продать.
О, — это невероятное, неописуемое ощущение: тобой обладает, в прямом смысле этого слова обладает мужчина!
Я стояла на коленях — готовая принять наказание рабыня.
— Господин слишком щедр, — пропел аукционист, — здесь куда больше стоимости рабыни.
— Ты прав, — согласился Клитус Вителлиус.
Меня передернуло от бешенства, но я не сдвинулась с места.
— Дайте мне еще одну, следующую на цепи.
— Нет! — вырвалось у меня.
Он повернулся ко мне, я снова склонила голову. Неужели действительно сумеет оставить меня рабыней? Неужто он так силен? Не верится.
— С радостью, — согласился аукционист. — Девяносто вторая! По лестнице испуганно карабкалась следующая за мной
хрупкая девственница с прелестными плечами и стройными ногами. Белый пух облепил тело, почти ничего не скрывая. Ноги открыты взыскательным взорам; соблазнительный, пикантно колышущийся пушок едва скрывает очертания прелестной груди.
Толпа встретила ее восторженным гулом. Девушка испуганно попятилась. И что они в ней нашли? Подумаешь, пушинка. Пустой звук. Только и годится на то, чтоб насиловали.
— Пойди сюда, — подозвал ее Клитус Вителлиус.
Она бросилась вперед, встала перед ним.
— В позу! — приказал он.
Она упала на колени, встала в позу наслаждения.
— Спину прямее!
Она выпрямила спину.
Присев рядом, он срезал ножом держащие пуховую накидку тесемки. Накидка скользнула на пол, колыхаясь от малейшего движения воздуха.
Осмотрев девушку, он взглянул на меня.
— Беру обеих.
— Хозяин! — протестующе выкрикнула я.
Он уже стоял надо мной с плеткой.
Я встретилась с ним глазами. Его взгляд испугал. Глаза горианина! Как бы много ни значила я для него, как бы он меня ни желал, для него я останусь лишь рабыней. Какие бы ни питал он ко мне чувства — мое место у его ног. Он будет владеть мною безраздельно, возьмет от меня все, до конца, без остатка. Всегда он будет хозяином, я — рабыней. Никогда больше не посмею я просить свободы. Никогда не посмею и помыслить о ней. Он горианин.
Стоя перед ним на коленях, я склонилась, покорно ожидая удара плетки, шепча: «Прости, хозяин».
— Один раз за сегодняшний вечер, — сказал мне он, — ты, рабыня, назвала меня не «хозяином», а по имени.
— Прости, хозяин.
Какая же я дура! Надо же было крикнуть: «Я люблю тебя, Клитус Вителлиус!» Такие промахи не прощают.
— К тому же, — продолжал он, — не однажды сегодня ты заговаривала без разрешения.
— Да, хозяин.
— Мало того. Ты посмела возражать против того, чтобы я купил рабыню.
И в самом деле!
— Ты противопоставляешь свою волю моей? Или сомневаешься в моей твердости?
— Нет, хозяин.
— Думаешь, я буду к тебе снисходителен?
— Нет, хозяин.
— Готова ли ты просить о наказании?
— Да, хозяин, — ответила я. — Молю наказать меня.
Обеими руками он ухватился за рукоять плетки. Зажмурившись, я еще ниже опустила голову, съежилась, сжала кулаки, держа перекрещенные руки перед собой, будто связанные.
Не сдвинусь с места!
Плетка засвистела в воздухе. Таких стремительных ударов видеть мне не доводилось. После четвертого оставаться в прежней позе уже не было сил.
— Привяжи меня к кольцу! — взмолилась я. — Поставь меня у столба, хозяин!
Прикрыв руками голову, я упала ничком. Лицо, губы облепили опилки. Еще один удар — и кричать я уже не могла. Но он ударил всего десять раз. Распростершись на помосте, плача, я почувствовала, как на горле застегнулся стальной ошейник.
Надел на меня ошейник! Значит, не сердится! Просто наказал! Я заслужила плетку. Вот он меня и высек.
К плетке привыкнуть трудно. Можно пробыть в рабстве много лет и все же по-прежнему бояться ее. Если хозяин недоволен — без колебаний пустит ее в ход. И мы знаем — так и будет. И стараемся угождать.
Клитус Вителлиус повернулся к другой девушке.
— Ну, а ты будешь мне голову морочить? — подняв плетку, со смехом спросил он.
— Нет, хозяин! — закричала она.
Как только что на меня, он надел на нее ошейник. Поставил нас рядом на колени.
— Всецело покоряюсь, хозяин, — проговорила я.
— Всецело покоряюсь, хозяин, — поспешно повторила за мной девушка.
Плетка отлетела в сторону.
— Что ж, мы слишком затянули торги в Курулене, — обратился Клитус Вителлиус к аукционисту. Тот поклонился, не выпуская из рук мешочка с золотом.
— Пошли, рабыни, — бросил нам Клитус Вителлиус и, подобрав щит и копье, стал спускаться с помоста. Мы, обнаженные, в ошейниках, — следом за ним. Вот он уже шагает к выходу через зал. Проходит мимо рядов — и мужчины приветствуют его, выкрикивая его имя и хлопая себя по левому плечу. Ступает как воин. За ним семеним мы, его рабыни.
— Он поведет нас по улицам голыми? — ужаснулась девственница.
— Он сделает с нами все, что захочет, — объяснила я. — Он — воин.
Глава 29. МЕСТЬ ВОИНА. МЕХА ЛЮБВИ
До Башен Воинов оставалось пройти четыре моста, когда Клитус Вителлиус, внезапно обернувшись, взглянул на меня. Я, обнаженная, шла за ним след в след и остановилась как вкопанная. Остановилась и вторая девушка. Но на нее он не смотрел. Держа в левой руке щит, в правой — копье, подошел ко мне. Я, задрожав, упала на колени и склонила голову.
— Ой! — вскрикнула наша спутница. Отложив в сторону щит и копье, он связал ей руки за спиной и прикрутил к кольцу, ввинченному на высоте ярда в столб у основания моста Четырех Фонарей. В городах Гора в людных местах такие кольца — дело обычное, к ним хозяева привязывают рабынь. И вот девушка уже привязана к столбу — нагая, со стянутыми за спиной руками. На нее льется свет фонаря. Какая красивая!
— Хозяин? — окликнула рабыня Клитуса Вителлиуса.
Он достал из сумки тупой грифель, нацарапал на ее плече несколько слов. Потом — и к моему, и к ее удивлению — снял с нее ошейник.
— Хозяин? — всхлипнула она.
Он убрал ошейник и грифель в сумку.
— Читать умеешь?
— Да, — ответила она.
— Прочти, что я написал на твоем теле.
— Не вижу, хозяин, — проговорила она. — Но могу догадаться по ощущению.
— Так прочти вслух, рабыня.
— Ты написал: «Надень на меня ошейник. Возьми меня себе».
— Верно.
— Ты оставляешь меня первому встречному, хозяин?
— Ты возражаешь, рабыня?
— Нет, хозяин! — Она отпрянула от уткнувшегося в горло наконечника копья — Клитус Вителлиус уже успел поднять его.
Копье уперлось в мою спину.
— Вставай, рабыня! Я вскочила на ноги.
Обогнав меня, он зашагал через мост Четырех Фонарей. Я покорно поспешила вслед. Поднявшись на мост, обернулась. У моста — никого. Уже поздно. В круге света маячит одинокая фигурка — привязанная к столбу обнаженная девушка дожидается первого попавшегося прохожего. Вот удача кому-то подвалит!