— А для меня — ты, рабыня, — признался он.
— Ты и в самом деле будешь суров со мной, хозяин? — Да.
— И в самом деле, хоть ты ко мне и неравнодушен, оставишь меня полностью порабощенной?
— Да, рабыня.
— Даже будешь наказывать, если провинюсь?
— Даже буду наказывать, если пожелаю, независимо от того, провинишься ты или нет.
— Значит, абсолютное рабство?
— Конечно, рабыня.
Я робко потянулась к нему, коснулась его плеча, нежно поцеловала.
— Я люблю тебя, хозяин.
— Молчи, рабыня, — раздраженно бросил он.
— Да, хозяин.
И он начал ласкать меня — нежно, ласково, и я припала к нему всем телом, замирая от наслаждения, но не произнося ни звука: я — рабыня, говорить мне запрещено. Снова он любил меня, мягко и бережно, и я знала — в любой момент нежность эта может обернуться свирепой жестокостью — если ему так захочется. Обладать рабыней можно тысячами способов, и, я уверена, Клитус Вителлиус мастерски владеет ими всеми. Сердце переполняла радость. Он повелевает мною. Я повинуюсь. Полностью, безоговорочно принадлежу ему. Разве выразишь словами это ощущение? Может, потому-то он и велел мне молчать — чтобы просто наслаждалась, не пытаясь высказать то, чему ни на одном языке нет названия. Я и не пыталась, а, все забыв, отдалась на волю всепобеждающей любви.