— Господин мой! — обратился к Кариму визирь. — Я привел к тебе посланника калифа.
Карим поглядел на новоприбывшего без всякого интереса. Высокий человек почтительно поклонился князю. Но тот сразу же отвел глаза…
…Эти синие глаза вполне осмысленны, подумал Хасдай. Князь вовсе не безумен. Он просто по-своему пытается справиться с обуревающей его болью. Да, надежда есть…
— Господин мой, я Нази, Хасдай-ибн-Шапрут. Я один из ближайших советников калифа по множеству вопросов — но в первую очередь я врач. И я помогу тебе исцелиться, дабы ты мог править здесь, в Малике, во славу нашего калифа Абд-аль-Рахмана. Насколько я знаю, твои предки основали этот город и более двухсот лет успешно правили умайядами…
— Все они мертвы… — тихо промолвил Карим. — Все, кроме ребенка моей сестры, но он не принадлежит к нашей семье. Малик теперь у родственников отца…
— Твоя сестра, насколько мне известно, была похищена, — продолжал Хасдай.
— Моя жена убита… — отвечал Карим. — Она ждала ребенка.
— Но, возможно, сестра твоя еще жива… , — Лучше для нее, если бы она была мертва, — сказал Карим.
— Почему? Ведь у нее есть сын! Дитя нуждается в ней, господин мой!
— Она опозорена, опозорена навеки, — твердо сказал Карим. — Неужели ты не понимаешь, что произошло с моей маленькой сестренкой? Да они же изнасиловали Инигу! И, скорее всего, не один Али Хассан, но и все остальные. Мой племянник в семье отца… Они ни за что не отдадут его Иниге, даже если нам удастся вернуть ее. Она для меня потеряна, как и все, все остальные…
— Что ж, если это так, мой господин, то эта печаль останется с тобою до конца твоих дней… — откровенно сказал Хасдай. — Этого уже нельзя изменить, но народу Малики ты необходим. Время твоего траура давно истекло. Ты должен править! Быть сильным! Ты обязан разыскать этого бандита Али Хассана, уничтожить его — раздавить эту ядовитую гадину, чтобы он не возмущал спокойствие в стране!
— Я младший сын в семье… — выкрикнул Карим с болью в голосе. — Я никогда не собирался становиться князем и править! Князем должен был быть Айюб или же Джафар… Я ровным счетом ничего не знаю об управлении страной, Хасдай-ибн-Шапрут. Оставь меня в покое оплакивать моих мертвых, умоляю тебя!
— Я привез с собою сотню сакалибов. Твой визирь поведал мне, что ты купил пятьдесят крепких и здоровых северян на невольничьем рынке в Себте, они уже здесь, в Алькасабе Малике. В течение месяца мои люди могут обучить их всему необходимому для того, чтобы изловить этого Али Хассана. Калиф строго-настрого приказал, чтобы он был пойман и казнен. Так что же ты сидишь здесь, словно немощная старуха, вместо того чтобы отомстить за все, что этот злодей причинил тебе и твоим близким? И ты позволишь Али Хассану сеять смуту среди горцев, подбивая их на бунт против нашего калифа? Не этого я ожидал от тебя, Карим-ибн-Хабиб, — в голосе Нази слышалось презрение.
— А после того, как я отомщу за себя и за смерть родных, — голос Карима окреп настолько, что изумился даже Аллаэддин, — что останется мне? Я лишен всего!
— Ты должен вновь жениться и продолжить род правителей Малики, мой господин, — сказал Нази. — Твой дальний предок был совершенно один, когда основал династию и выстроил этот город!
— Я больше не женюсь без любви, — сказал Карим. — Я не любил бедную мою Хатибу — любовь моя была отдана другой, с которой мы не могли быть вместе… Я полагал, что жене довольно будет моей преданности и уважения. Может быть, если бы она не умерла, так бы оно и стало со временем — но теперь меня терзает вина перед нею…
— Любовь не всегда означает счастье, мой господин, — отвечал Нази. — Али Хассан любил Хатибу — и из-за этой любви погибла она сама и вся твоя семья… Помни об этом, когда будешь выбирать себе новую жену!
— Брак без любви подобен небу без светил, Хасдай-ибн-Шапрут. Оно столь же бесконечно, сколь и уныло… Нази признал справедливость слов Карима:
— Ты мудр, мой господин…
Но было тем не менее очевидно, что князь, долгие дни просидевший в полнейшей неподвижности и безмыслии, возрождается к жизни. Понадобился лишь краткий разговор, лишь вызов, брошенный его самолюбию… Хасдай предположил, что доселе никто не решался на подобное — напротив, все лишь соболезновали Кариму в его горе. Они любящими руками выкапывали этому несчастному князю глубокую могилу, из которой ему не удалось бы выбраться никогда…
— Со мною прибыл один человек, который тебе знаком, — сообщил Нази Кариму. — Имя ее Зейнаб. До меня дошло, что ты ее обучал. Если это и вправду так, то прими искреннюю мою благодарность, мой господин. Она — совершенство.
— Зейнаб? Она здесь? — в голосе Карима звучало волнение, которое он даже не пытался скрыть. — Как попала она к тебе? Она же отдана была калифу?
— Она сама все тебе расскажет, но только через несколько дней, когда ты окрепнешь физически. — сказал Хасдай. — Насколько я понимаю, ты моришь себя голодом. Так вот; я собираюсь предписать тебе диету, которая в кратчайшие сроки поможет твоему ослабевшему организму восстановить силы. Твой визирь вместе с капитаном моих сакалибов займется муштрой твоих новичков. Дни Али Хассана сочтены, мой князь, ведь так?
Карим взглянул на Нази:
— Да.
Больше он ничего не сказал, но в голосе его слышалась мрачная решимость, не ускользнувшая ни от Хасдая, ни от Аллаэддина.
Позднее визирь благодарил Нази:
— Ты заставил его послушаться тебя, а никто из нас не мог… Теперь с ним все будет хорошо. Я уже вижу первые добрые признаки!
— На самом деле лишь упоминание имени Зейнаб заставило его по-настоящему пробудиться, друг мой, — тихо сказал Хасдай. — Ничто из того, что я говорил ему прежде, так не тронуло его. Почему? Расскажи…
Аллаэддин-бен-Омар покачал головой:
— Не подобает мне распространяться об этом, господин Нази. Расспрашивай либо Зейнаб, либо князя, но, молю, не меня!
— Что ж, хорошо, — сказал Хасдай. — Спрошу Зейнаб…
— Как чувствует себя князь? — спросила она после того, как они разомкнули объятия на ложе любви, — Он выживет?
— Да, — отвечал Хасдай. Нет, он ничего такого не слышал в ее голосе, что пролило бы свет на тайну ее взаимоотношений с Каримом-ибн-Хабибом! Он спрашивал себя, волнует ли его эта тайна, и вынужден был констатировать, что волнует. Нет, он все же не любил эту женщину… Он не был даже уверен, что» способен на это чувство. Но она стала настоящим его другом, к тому же им было хорошо вдвоем. Зейнаб была много большим, нежели просто искусной наложницей, и он не желал ее терять.
— Евнух Мустафа в подробностях рассказал мне обо всем, что случилось, — сказала она. — Это ужасно. Мы должны выяснить, жива ли еще сестра князя Инига. Если жива, то ее необходимо освободить, господин мой Хасдай, — золотоволосая головка легла на его плечо. — Инига — милейшее создание!
— Князь говорит, что для нее лучше было бы, если бы она умерла — ведь она опозорена, — сказал Хасдай. — Кодекс морали здесь, в Ифрикии, очень суров… И, хотя я нисколько этого не одобряю, но вполне понимаю. Если бедняжка была изнасилована — а скорее всего, именно так оно и было — ни один порядочный человек не захочет взять ее в жены. Она погибла. Али Хассан мог бы с тем же успехом заколоть ее. А если он этого не сделал — что ж, тогда он необыкновенно жесток!
— И что же — моя подружка будет брошена на произвол судьбы? — возмущенно спросила Зейнаб. Она села, скрестив ноги и серьезно поглядела на Нази:
— Пообещай, что освободишь ее, Хасдай! Я возьму ее с собою домой, по крайней мере, остаток своих дней она проживет в мире и покое. Не оставляй ее в лапах этого зверя Али Хассана, если она еще жива! Пожалуйста!
— Князь купил пятьдесят воинов-северян в Себте. Их будут обучать воинскому мастерству наши сакалибы. Через месяц мы предпримем поход в горы на поиски Али Хассана. Князь Карим сам поведет солдат. Пока он еще слаб…
— А Инига должна все это время томиться в плену? По крайней мере пошли шпиона, чтоб удостовериться, жива она или же мертва! Ты ведь все равно пошлешь кого-нибудь тайно, дабы разведать обстановку…
— Да откуда тебе это известно? — Хасдай был изумлен. Она всегда удивляла его тогда, когда он менее всего этого ожидал.
— Я выросла в стране, где было множество враждующих кланов, мой господин. Это обычная стратегия моего народа. Если не знаешь, какими силами располагает противник — вскоре лишишься замка, земель, скота… — будничным тоном растолковывала ему Зейнаб. — Ничего удивительного. тут нет.
— Наша главная задача — уничтожить Али Хассана и его группировку, — отвечал ее любовник. — Если госпожа Инига будет найдена живой — что ж, тогда и будем решать, как с нею поступить. — Он попытался было обнять Зейнаб, но та отпрянула. Злость исказила ее прекрасное лицо.
— Инига стала жертвой злодеев, мой господин! Это само по себе ужасно. Почему же она должна страдать еще и от осуждения близких ей людей? С какой стати предавать ее осуждению? Позор не на ней, а на тех, кто это сделал с нею! Я наложница, мой господин. Я что — тоже покрыта позором?
— Зейнаб, послушай, — терпеливо заговорил Хасдай. — Ты должна понять. Я знаю, что ты достаточно умна… Инига — дочь князя Малики. Она была женой. Матерью. А после того, как ее нагло похитил Али Хассан и надругался над нею, она навеки запятнана оттого, что познала другого мужчину.., или мужчин. Ты же наложница. Твое призвание — соблазнять, вступать с мужчинами в интимные сношения. Ты уважаема, но уважение это совершенно иного рода…
— А если бы я была похищена Али Хассаном и зверски изнасилована всеми его воинами по очереди, я что, не была бы опозорена подобно бедняжке Иниге? — требовательно спросила она.
— Да, конечно же, нет! — отвечал он. — Ты же наложница!
— Ну уж уволь — это абсурд! — едко заявила Зейнаб. — Не ожидала такого от тебя…
— Никогда прежде не видел тебя такой… — ответил он, до глубины души изумленный ее страстным порывом.
— У меняла всю жизнь было всего две подруги — Инига одна из них. Я была рождена свободной, но стала рабыней. Правда, и тут Судьба была милостива ко мне. Меня любили… Меня ублажали… А что сталось с бедной моей подругой? — Она своими глазами видела, как убивали ее близких, она была похищена и, скорее всего, изнасилована. До той поры Инигу лелеяли и любили все, кто ее знал. У нее был ребенок. Она не заслужила позора, и я сделаю все, от меня зависящее, чтобы ее спасти! Я не могу сидеть сложа руки, покуда вы, мужчины, обсуждаете проблему ее утраченной добродетели! Это