— Вот! — протянула она чемоданчик Колесникову. — Вполне приличный маг. Пользуйтесь на здоровье!
— Но я могу не успеть до завтра.
— Почему обязательно до завтра?
— Вы же улетаете. Кому его вернуть?
— Никому. Он ваш. Фирма считает, что вы вполне заслужили этот маленький подарок.
— Нет, нет! — решительно запротестовал Колесников. — Этого я не могу себе позволить!
— Но почему?! — искренне удивилась Эллен. — Вы так много сделали для нас. Не надо все так усложнять, Георгий! Это же необходимо для дела.
— Ну хорошо... — заколебался Колесников. — Но только с одним условием: когда закончу, возвращаю его в представительство. Герберту или кому вы скажете.
— Шеф будет очень обижен. И я тоже.
— Иначе я не могу.
— Делайте, как сочтете нужным. И не будем портить такой прекрасный день. Договорились?
— Допустим.
— И прекрасно! А сейчас я прощаюсь с вами. У меня в этом доме друзья, и они настаивают, чтобы я осталась обедать. Может быть, пойдем вместе? Они будут рады.
— Спасибо, нет, — покачал головой Колесников. — Мне еще надо поработать.
— Ну что ж... Жаль! Привет вашей сослуживице. Если вы ее увидите.
— Только завтра на работе.
— Да?.. Завтра так завтра. Провожать нас придете?
— Не знаю... Как сложится день.
— Тогда до встречи у нас в фирме. Ждем вас.
— До встречи.
Эллен пошла к дому, у подъезда оглянулась, помахала Колесникову рукой. Он махнул в ответ и медленно пошел вдоль улицы.
Окраина Дюссельдорфа, по которой ехала сейчас Эллен на своем «фольксвагене», показалась ей после заснеженной шумной Москвы серой и тихой.
Стояла ветреная, сырая погода, над крышами домов висел туман, ветер рвал его в клочья, он медленно рассеивался, чтобы снова сгуститься, когда стихал ветер.
Эллен припарковала свой «фольксваген» рядом с новеньким «мерседесом-300», стоящим у подъезда особняка с вывеской «Филиал торгового общества „Арго“», и потянула на себя тяжелую дверь.
В комнате, обставленной светлой современной мебелью, ее ждал невысокий, полный мужчина с начинающими редеть волосами. На круглом столике стояли бутылки и ведерко со льдом. Мужчина поднялся навстречу Эллен, в приветственном жесте поднял руку и кивнул на кресло напротив.
— Виски, джин, коньяк? — спросил он.
— Пожалуй, коньяк, Рудольф. — Эллен опустилась в кресло.
С ловкостью профессионального бармена Рудольф Герлах разлил напитки, поднял свой стакан с виски:
— С приездом! Займемся делами?
Эллен набрала цифровой код на замках своего кейса, положила перед Герлахом стопку фотографии.
— Георгий Константинович Колесников. Ведущий инженер-разработчик. Высокочастотная и вычислительная техника.
— То, что нужно! — одобрительно кивнул Герлах, рассматривая фотографии.
— Тридцать восемь лет. Женат. С женой отношения сложные. Есть женщина на стороне.
— Это она? — Герлах взял в руки фотографию Нины.
— Да.
— Довольно цепкая особа... — вглядывается в фотографию Герлах. — Что еще по Колесникову?
— Крайне импульсивен. На грани срыва. Своим служебным положением недоволен. И не без оснований.
— Да? — удивленно поднял брови Герлах. — Это что-то новое. Объясните.
— Колесников — инженер «божьей милостью», как у них говорят. Очень талантлив! В этом я убедилась. А его в институте держат на голодном пайке.
— Конфликты с руководством? — заинтересовался Герлах.
— Возможно. По линии института мы его не изучали. Не было возможности.
— Ну что ж... — Герлах раскурил сигару, плеснул себе виски и усмехнулся: — Назовем операцию — «Кейр-пакет». Знаете, что это такое?
— Даже не догадываюсь, — покачала головой Эллен.
— Еще бы! — рассмеялся Герлах. — Вас тогда и на свете не было! Сразу после войны американцы подбрасывали оголодавшим немцам в своей зоне посылки с продовольствием, сигаретами, дешевыми вещами с распродажи. Это и есть «кейр-пакет». Магнитофон Колесников взял?
— Думаю, да. Во всяком случае, сведений, что он вернул его в представительство, пока нет.
— Ну и прекрасно! — поднялся с кресла Герлах. — Надеюсь, ваши данные перепроверки не требуют?
— Если это необходимо, пожалуйста.
— Думаю, особой необходимости пока нет. Когда вы ждете Колесникова?
— На той неделе.
— О’кэй!
Колесников ждал отъезда с нетерпением. Дома было худо. Не легче было и с Ниной, хотя Колесников и пытался делать вид, что ничего особенного не происходит. Блажит девка! Замуж охота! А рвать сейчас с женой и начинать всю эту маету с разводом, обменом квартиры, выносить молчаливую враждебность, почти ненависть одной и скрытое желание другой переложить все эти тяготы на его плечи Колесников был не в силах. К прежнему чувству раздвоенности прибавилась и постоянная боязнь, что с ним непременно что-то случится. Где-то Колесников читал, что есть тип людей, предрасположенных к тому, чтобы с ними происходили всякие неприятности. И личные, и служебные. Этакие Епиходовы эпохи НТР! То ли нервная конституция у них особая, то ли биоритмы не те, а может, еще какая-нибудь чертовщина, но притягивают они к себе всевозможные житейские хворобы и ничего с этим поделать не могут. Себя Колесников к такой категории людей не причислял, но в последнее время что-то у него засбоило, и это его тревожило. Он стал не в меру раздражительным, с трудом сдерживался в разговоре со своими сотрудниками и несколько дней назад из-за случайной ошибки в расчетах скверно и грубо накричал на пожилого безответного Николая Николаевича, проработавшего в институте добрых три десятка лет. Колесников тяжело переживал случившееся, но извиняться перед Николаем Николаевичем не стал, просто старался избегать встреч с ним в институтских коридорах.
Вот и сегодня, в последний вечер перед отлетом, он и сам не заметил, как мирный, казалось бы, разговор с Ниной перерос в тяжелую и нелепую ссору.
Нина мыла посуду, а Колесников сидел за столом в кухне, покуривал и прихлебывал крепчайший чай из подаренной ему Ниной кружки.
— Что тебе привезти из капиталистического рая? — пошучивал Колесников, щурясь от табачного дыма. — Автомобиль, дубленку, шубу?
— Себя привези, — не оборачиваясь от раковины, сказала Нина. — Таким, каким был.
— А каким я был? — поинтересовался Колесников.
— Нормальным человеком, — Нина ожесточенно трет тарелку.
— А сейчас я что? Ненормальный?
— На грани, — кивнула Нина. — Еще чуток — и в психушку!
— Запсихуешь тут! — согласился Колесников. — Всё наперекосяк!
— Что именно?
— Да всё! — отодвинул пустую кружку Колесников. — Работа, жизнь!
— Ах скажите! — повернулась к нему Нина. — Жизнью он недоволен! Работой!.. А от кого это зависит? Да другой бы на твоем месте землю носом рыл! Все бы имел!
— Квартиру, дачу, машину, японский телевизор! — подхватил Колесников.
— Дачу необязательно, без японского телика можно перебиться, а квартира и машина элементарно необходимы!
— Так уж и элементарно? — съязвил Колесников.
— Слушай, Колесников! Не прикидывайся святым! — разозлилась Нина. — Хотела бы я посмотреть, как бы ты ко мне в коммуналке пробирался! Из всех дверей подглядывают, коридор длиннющий, по стенам велосипеды развешаны. Не дай бог, какой-нибудь упадет да по голове! На радость соседям!
— Взрослый или детский? — очень серьезно спросил Колесников.
— Кто? — не поняла Нина.
— Велосипед.
— Без разницы! — отмахнулась Нина. — Я, как тебе известно, на содержании ни у кого не была, хоть и не святая. Этот однокомнатный шалаш своим горбом вытянула. И на машину намолочу!
— Техническими переводами? — поинтересовался Колесников.
— Чем и как — это вопрос второй. Главное — результат!
— По крайней мере, откровенно, — пожал плечами Колесников.
— Вот именно! — непримиримо сказала Нина. — А ты в позу встаешь! В пятую позицию!
Нина составила пятки вместе, прижала локти к бедрам, вывернув отставленные ладони, и походкой Чарли Чаплина прошлась по кухне. Колесников усмехнулся и спросил:
— Ты все это серьезно? Или это так... Теории.
— Какие к черту теории?! — зло крикнула Нина. — Практика это, Колесников! Жизнь! Нормальная причем. Какой-то ты, ей-богу, туркнутый. Ты открой очи, оглянись, посмотри кругом! Твой Парфенов небось из каждой загранкомандировки по системе привозит. И в комиссионный тащит. Вот тебе и машина! Уж он-то своего не упустит! А ты? Блаженный какой-то! Магнитофон подарили, так и тот вернуть хочешь!
— Никто мне его не дарил, — буркнул Колесников. — На время взял. Для работы.
— Ах, для работы! — передразнила его Нина. — Врешь ты, Колесников. Чего ж тогда он у меня болтается?
— Так ты же... — Колесников даже задохнулся. — Ты же просила придержать... Записи какие-то фирменные выцарапывала... Переписать хотела!
— Давно переписала! — отмахнулась Нина.
— И молчала? Завтра же отнеси в представительство!
— Ты соображаешь, что говоришь? — возмутилась Нина. — Я никакого отношения к вашим экспертным делам не имею, и вдруг — здрасьте! Что обо мне люди подумают? Сам неси.
— Но я же улетаю ночным рейсом!
— А мне-то что? Тебе этот магнитофон всучили — ты и расхлебывай!
— Что значит «всучили»?! — вскочил Колесников. — Выбирай выражения!
— Ах, ах!.. Извините за непарламентское высказывание. Вы у нас человек утонченного воспитания! Вы людям не хамите, не оскорбляете, матом пожилых людей не кроете!
— Замолчи! — стукнул кулаком по столу Колесников.
— На Лизу свою кулаком стучи! — огрызнулась Нина.
— Лизу не трогай! — закричал Колесников. — Не смей!
— Ну спасибо! — Нина сорвала с себя фартук, бросила на стул. — Спать со мной — это пожалуйста, а обсуждать твою благоверную — ни-ни! Вот и иди к ней!. Она тебе чемоданчик уже собрала, бутербродов наготовила. Иди, иди! Не отсвечивай!
— И пойду! — шагнул к двери Колесников.
— Давай, давай! Топай! — подбоченилась Нина. — Два сапога — пара! Живете, как на Луне!