Такси подъехало к дому Жози. Он вышел, приказав ждать, и тут же увидел у поребрика «седан».
— Мишья, я тут, да-да! — крикнула Жози из машины.
Он подошел. Она проворно взяла пакет, не дав ему ни слова сказать, ни руки поцеловать, — лишь обдала томным взглядом да запахом своих духов.
— Я позвоню, да-да.
И «седан» бросился по улице, похожий на черного заводного жука. Выходит, она поджидала... Но почему такая спешка? Что-то случилось? Михаил сел в такси...
Дома его встретила Валентина.
— Экскурсии иссякли? — спросил он.
— Я сегодня не ходила.
— Что так?
— Да вот простудилась...
И он заметил пуховый платок, видимо оренбургский, укутавший ее шею; заметил теплую кофту домашней вязки; на ногах увидел что-то вроде обрезанных валенок.
— Осень, — философски изрек он.
— К вам приходили.
— Кто?
— Высокий молодой мужчина в зимней шапке...
Жорка Дрын. Зачем? Приносил импортягу?
Михаил ушел в свою комнату, чувствуя, как легкое, прямо-таки птичье настроение тяжелеет. Куда-то странно торопилась Жози... Приходил Жорка... Почему именно сегодня, в тот день, когда передавался пакет? Опять совпадение?
Он потянулся за коньяком. И ощутил противную тоску от того, что выпьет рюмку один, в тишине, молчком. Он взял бутылку и пошел на кухню.
Валентина лечилась травами, отчего на кухне растекся запах пара, малины и березового веника.
— Принес хорошее лекарство...
— Что вы, я не пью.
— За компанию, — почти просительно сказал он.
— Нет-нет.
Михаил извлек из. буфета крупную рюмку, налил полную, с верхом, и осушил торопливо, словно жиличка могла помешать.
— Теперь выпейте чаю и поешьте, — посоветовала она.
Он покорно взялся за чашку. Валентина подала все быстро и услужливо, как мужу, пришедшему с работы. В ее круглых глазах грустная задумчивость сменялась жалостью, которую она пробовала скрыть. Михаил усмехнулся откровенно, чтобы распугать это ненужное сострадание. Уж не считает ли, что он запил из-за ее сестры?
— У вас что-то случилось? — спросила Валентина, задетая его внезапной усмешкой.
— У меня ежедневно что-нибудь случается. А у вас?
— Бывает, как и у всех.
— Спорим, что я угадаю все ваши кокчетавские неприятности?
— Угадайте, — согласилась она, отпивая чай из глиняной кружки, из которой торчали какие-то ветки и корни.
— Купили жилистого мяса, у Васи низкая успеваемость, не хватило денег до зарплаты, муж пришел хмельной в дерюжку, поехали колготки... не так ли?
— Почему вы презираете простые человеческие заботы? — нерешительно спросила она.
— А почему человечество носится с этими простыми заботами? Почему не измыслит чего-нибудь посложней, поинтересней, позанятнее, а? Почему?
— Вы... измыслили?
— Да я все свои тридцать лет мыслю. И что?
— А что?
— Что видите. Ни яхты в лагуне, ни красотки в салуне.
Валентина тихо засмеялась. Ее волосы, перехваченные ленточкой, мелко задрожали. Взгляд перестал быть сочувствующим, осветившись внезапным весельем.
— Вы чего? — спросил он угрюмо.
— У вас нитка в усах.
— А у вас солома в чашке.
Бутылка с коньяком вдруг собрала весь кухонный свет и заиграла призывно. Он налил еще рюмку, опять полную, опять с верхом, и выпил, как вылил в сухой песок. В бутылке осталось чуть-чуть, с полрюмки. Он и это допил под встревоженным взглядом Валентины.
— Спасибо за компанию, — буркнул Михаил, покидая кухню...
В своей комнате он заходил большими кругами, в центре которых раскинулась тахта. Коньяк, поначалу было умиротворивший, теперь возымел обратное действие. Беспокойство приливало, как ярая вода в ураган. Михаил обратился к логике, — он же математик... Нужно выстроить числа, то бишь события, в четкие ряды и проанализировать каждое...
Жози почти не стала говорить по телефону. Спешила. Естественно: занята, женщина, иностранка. Но оказалось, что она ждет. Тоже естественно: хотела получить пакет из рук в руки, который, кроме всего прочего, и не влез бы в почтовый ящик. Однако говорить не стала, а умчалась на своем «седане». Естественно: занята, женщина, иностранка.
Жорка Дрын. Встреча возле универмага. Да где еще этому спекулянту околачиваться, как не у магазинов? Приходил сегодня. Естественно, коли ему заказаны книги и кожаный пиджак...
Логика сработала, как механизмом щелкнула. Никаких поводов для тревоги у него не было и быть не должно...
Но Михаил заметил, ощутил, что кроме разума и чувств, кроме мускулатуры и воли сейчас им водит еще какая-то сила — непонятная, неизведанная.. Коньячная, парапсихологическая иди дьявольская? Она уже спутала ему шаги и тяжкой рукой подтащила к полупустым книжным полкам. А что тут? Редкие томики, трепаные обложки детективов, брошюрки... Но неизведанная сила подняла его руку и сняла тонкую книжечку в жестком, крепчайшем переплете. Михаил отшатнулся бы, не держи его эта дьявольская сила... «Уголовный кодекс РСФСР». Он залистал его, жадно выискивая нужный текст. Статья 64... Вот:
«...выдача государственной или военной тайны иностранному государству...»
Михаил опустился на тахту и вытер мокрый лоб. Не сошел ли он с ума? Да разве его корабль есть государственная тайна? Или военная? А разве проект Андрея секретный? Это их личные замыслы, собственные, частные, которыми они могут распоряжаться как хотят. В кодексе же говорится о тайне, принадлежащей государству. Испугался дурак собственной тени.
И Михаил расхохотался на всю квартиру. Он сидел на тахте, покачивался и нетрезвым хохотом стучал в тихие стены.
Дверь приоткрылась.
— Что с вами? — испуганно спросила Валентина.
— У меня нитка в усах.
Я улыбнулся, поднял обе руки до уровня плеч, сжал их в кулаки, а затем с силой свел вместе, так что кулак ударился бы о кулак, не попадись меж ними голова этого типа. Он свалился, как дохлый тунец. О’кэй.
Два дня Михаил прожил с нескрываемым ожиданием. На третий день телефон зазвонил весело и намекающе. Он сорвал трубку.
— Мишья, жду.
И все. И писк в трубке — веселый и намекающий. Собирался он с нетерпеливой дрожью в ногах; ему казалось, что бегом он домчится скорее любого транспорта...
Ее квартира встретила полумраком. Свет кофейного торшера лег на мебель ровной паутиной. Золотая обивка, кресел и диванов солидно потускнела. Все стекло утратило свой холод, заблестев шоколадным отливом.
— Мишья, как я рада...
В длинном платье из какой-то темной материи, с распущенными волосами, с усталыми глазами, опустилась Жози рядом на диван и капризно попросила:
— Налейте мне и себе.
— Чего?
— О, виски и содовой, да-да.
Они прикоснулись губами к стаканчикам. Михаил умел смаковать коньяк, но непривычное виски, отдающее самогоном да еще разведенное водой, хотелось выпить залпом, как и положено пить самогон. Жози закурила, закурил и он красивую сигарету.
— О, Мишья, опять у меня в голове большая дырка. Месье Делорм прислал привет и кое-что, да-да...
Она соскользнула с дивана и подвела его к столику, где стоял изящный транзистор. Япония, фирма «Хитачи»...
— Ваш, да-да, и вот пятьдесят долларов для «Березки».
Михаил погладил транзистор и неумело сунул конверт с деньгами в карман. И тут же подумал, что надо бы поцеловать ей руку, но Жози уже сидела на диване.
— Жорж Делорм сказал... Еще будет про-игрыватель «Гаррад», будет усилитель и колонки «Дайнако», да?
Теперь он взял ее легкую руку и поцеловал долгим поцелуем, словно это были губы.
— Потом-потом, а теперь виски, — деловито отстранилась она.
Из квадратной бутылки толстого стекла он налил еще и выпил первым, не разбавляя водой.
— О, Мишья пьет, как супермен, да?
— Разве не похож?
— Похож-похож! Только прибавить смелости, да? Свободы в жестах, да? Больше шутки, да? И не бояться женщин, да?
— Каких... женщин? — спросил он тихо.
— Я не есть женщина, нет?
Шел сюда Михаил за ответом о своем проекте. Потом ему захотелось спросить, придет ли Андрей. Затем обрадовался деньгам и транзистору «Хитачи». А теперь все вопросы и радости показались пустяками — их смыло волной надежды на невероятное, втайне ожидаемое.
— Жози, — сипло сказал он. — Я готовлю вам царский... подарок.
— Дорогой, да?
— Бокалы, из которых пили Николай и Александра.
— Цари, да?
— Особы, — почти бессильно подтвердил он.
— О, вы меня... как это... ба-ло-ва-ете.
Ее глаза надвигались, но так медленно, что он ждуще окостенел. Их прохладный мрак казался ему каким-то неотвратимым и роковым — может быть, потому, что она не моргала, не улыбалась и ничем не тревожила свое четкое лицо. Когда эти жуткие и прекрасные глаза стали досягаемы его дыханию, она тихо сказала, будто взмолилась о пощаде:
— О, чуточку виски...
Он суетливо налил в оба стакана, и они выпили. Нетвердой рукой поставил Михаил посуду на столик, легонько его откатил — теперь уже ненужный — и оглядел комнату скорым непроизвольным взглядом, как бы осознавая: где он, что с ним? Этот его рассеянный взгляд зацепил что-то странное, вроде бы какой-то предмет, которому здесь не место; там, в уголке, в кресле...
Но внизу, на диване, томительно посветлело — он увидел обнаженную ногу, выскользнувшую из длинного платья, словно она прошла сквозь материю. Теперь глаза Жози были у его глаз. Маленькая рука бесплотно легла на пиджак. Он прикоснулся губами к ее теплому рту...
Яркий свет ударил по глазам. Михаил отшатнулся, зажмурившись на секунду.
Под потолком горела включенная люстра, а у двери стоял Андрей — в халате, высокий, прямой. И тогда, словно что-то вспомнив, Михаил глянул в конец комнаты, на кресло, — там лежала сумка Андрея, которую тот обычно носил на плече.
Жози зевнула, лениво закуривая новую сигарету. Андрей подошел к ним и сказал, покачиваясь на носках:
— Так-так, Мишья...