Антарктида
Над морем раскатился глухой грохот, похожий на весеннюю грозу, разыгравшуюся у самого горизонта.
– Частота отрыва айсбергов возрастает, – заметил Хуахуа, глядя в ту сторону, откуда донесся звук.
Послышался новый грохот, более отчетливый. Обрушилась еще одна ледяная глыба, на этот раз ближе. Хуахуа и его спутники проводили взглядом, как большой кусок серебристой горы упал в море, поднимая брызги. Высокие волны быстро накатили на землю, накрыв стаю пингвинов на берегу; когда вода отступила, перепуганные птицы бросились врассыпную.
– На прошлой неделе мы с Очкариком прошли на эсминце «Хуаншань» вдоль ледника и увидели, что айсберги откалываются один за другим. Сплошной треск и грохот. Кажется, весь континент начал таять.
– Уже растаяла половина шельфового ледника Росса, – озабоченно промолвил Хуахуа. – При таких темпах через пару месяцев Шанхай и Нью-Йорк превратятся в Венецию.
Хуахуа, Очкарик и Лю Ган стояли на берегу моря Амундсена в Антарктиде. Они прибыли на самый южный континент Земли месяц назад. В тот день, когда их самолет, в последний раз дозаправившись на Огненной Земле, впервые подлетел к побережью Антарктиды, пилот спросил:
– Эй, почему земля под нами похожа на панду?
С высоты континент, покрытый черными и белыми пятнами, выглядел совсем не так, как бескрайние серебристо-белые просторы, которые мысленно представляли себе дети. Это было новое лицо Антарктиды. Ледовый панцирь, насчитывающий десять тысяч лет, таял, открывая черную землю внизу. Береговая полоса земли, на которой стояли дети, была полностью свободна от снега. Полярное солнце, низко стоящее над горизонтом, отбрасывало три длинные тени. Ветер оставался холодным, но уже не кусал, и в нем чувствовалось влажное дыхание ранней весны – аромат, который в прошлом в здешних краях начисто отсутствовал.
– Взгляните вот на это. – Нагнувшись, Лю Ган выдернул из земли маленькое причудливое растение с темно-зелеными сочными листьями.
– Такие здесь повсюду, – заметил Хуахуа. – Я слышал, это представители доисторической растительности, сохранившиеся только в Антарктиде. Их семена уцелели в здешней почве, и теперь, когда климат изменился, они переживают возрождение.
– Когда-то давным-давно в Антарктиде было тепло, – задумчиво промолвил Очкарик. – Мир продолжает свои колебания.
Армии государств, принимающих участие во Всемирных играх, собирались в Антарктиде. К настоящему времени на континент прибыли сто две сухопутных дивизии общей численностью приблизительно полтора миллиона человек, в том числе двадцать пять американских, двадцать китайских, восемнадцать российских, двенадцать японских, восемь дивизий из Европы и девятнадцать из остальных государств. Участвовать в играх пожелали практически все страны мира, даже если они смогли выставить всего одну роту. Войска продолжали прибывать по морю и по воздуху; многие страны переправляли живую силу и технику через перевалочные пункты в Аргентине и Новой Зеландии.
Поскольку большинство стран использовали в качестве транзитной базы морские порты и аэродромы в южной части Аргентины, оттуда войска переправлялись через пролив Дрейка на Антарктический полуостров. Однако вскоре выяснилось, что для полномасштабных военных учений полуостров слишком узкий, поэтому местом игр был выбран район на границе Земли Мэри Бэрд. В этой бескрайней пустыне страны-участницы возводили сухопутные базы; с целью облегчения доставки снабжения напрямую с моря эти базы устраивались на побережье моря Амундсена, вдоль длинной узкой полосы между островом Терстона и мысом Дарт, на расстоянии от пятидесяти до ста километров друг от друга.
Какое-то время трое детей смотрели на волны, набегающие на берег, затем сели в один из трех ожидавших их гусеничных вездеходов. Маленькая колонна двинулась на запад, направляясь на американскую базу, на первое совещание руководителей государств, участвующих в военных играх. Первоначально предполагалось лететь на вертолете, но юные руководители хотели лично познакомиться с районом, поэтому отправились по суше. Дороги между базами разных стран еще не были проложены, поэтому пришлось прибегнуть к вездеходам, в эпоху взрослых предназначавшимся для полярных научных экспедиций.
Пейзаж был однообразный. По левую сторону участки обнажившейся земли чередовались с белым снежным покровом; местность была по большей части равнинная, с редкими невысокими холмами. Справа простиралось море Амундсена с многочисленными ледяными глыбами самых разных размеров, отколовшимися от шельфового ледника. Дальше в море стояли на якоре корабли различных государств. В морях Росса и Амундсена собралось свыше пятнадцати тысяч всевозможных судов, составивших самый большой флот в истории человечества. В их числе были авианосцы и супертанкеры, огромные плавучие стальные города и небольшие рыболовные шхуны водоизмещением всего в несколько сот тонн. Именно этот огромный флот доставил на отдаленный материк свыше миллиона человек и громадное количество различных припасов, заменив безмолвное одиночество Южного океана на шумную толчею. Казалось, будто разом из-под воды возникла бесконечная цепочка городов.
Примерно через час пути вдоль дороги появилась россыпь палаток и ангаров – японская база. Отряды японских детей выполняли упражнения на берегу. Под бодрые военные марши они ходили строевым шагом. Однако внимание китайских детей привлек здоровенный горбатый кит, лежащий на берегу. Во вспоротом брюхе были видны розовые полосы мяса и темные внутренние органы. По туше кита ползали японские дети, подобные муравьям, суетящимся на дохлой рыбе. Мощными бензопилами они отпиливали от туши здоровенные куски мяса, которые затем с помощью крана загружались на грузовики, отвозившие их в лагерь. Выйдя из вездехода, китайские дети встали поодаль, молча наблюдая за происходящим. Как выяснилось, кит был еще жив, у него судорожно дергался рот, а один глаз размером с покрышку грузовика затуманенным взглядом взирал на детей. Из брюха огромного животного вышли несколько перепачканных кровью японских детей, с большим усилием тащивших большой темно-красный орган – печень кита. Кран загрузил печень в грузовик. Дрожащая масса, окутанная паром, заполнила весь кузов. Один из мальчиков забрался в кузов и, отрезав от печени десантным ножом несколько ломтей, бросил их собакам, окружившим грузовик. Вся эта сцена – пятно залитого кровью снега, выпотрошенный кит, дети верхом на туше, отрезающие куски мяса, перепачканные в крови кран и грузовики, и океан, окрасившийся в алый цвет двумя струйками китовой крови, – представляла собой сюрреалистическую картину ужаса.
– Японские военные корабли сбрасывают в морях Росса и Амундсена глубинные бомбы, глушат китов, а затем вытаскивают их на берег, – объяснил Лю Ган. – Одна бомба способна оглушить целое семейство.
– Столетние усилия по защите китов разбиты за один день, – вздохнул Очкарик.
Узнав китайских руководителей, японские дети спрыгнули с туши кита и приветственно замахали руками в окровавленных перчатках, после чего забрались обратно и продолжили свою работу.
– У меня всего один вопрос, и мне бы хотелось, чтобы вы ответили на него честно, – обратился к Хуахуа и Лю Гану Очкарик. – Когда вы были маленькими, вы по-настоящему ценили жизнь, в глубине души?
– Нет, – искренне признался Хуахуа.
– Нет, – подтвердил Лю Ган. – Когда папа брал меня с собой на маневры, каждый день после занятий я играл с мальчишками из окрестных деревень. Мы стреляли из рогаток в птиц, ловили лягушек, и я, глядя на то, как эти маленькие создания умирают у меня в руках, не испытывал никаких чувств. И то же самое можно было сказать про моих приятелей.
– Точно, – кивнул Очкарик. – Необходим долгий жизненный опыт, чтобы научиться в полной мере ценить жизнь. В детском сознании жизнь не занимает такое место, как в жизни взрослого. Странно то, что взрослые всегда ассоциировали детей с добротой, миролюбивостью и прочими замечательными качествами.
– И что тут такого странного? – удивленно посмотрел на него Хуахуа. – В эпоху взрослых дети существовали в границах рамок, наложенных на них взрослыми. Но что гораздо важнее, у детей не было возможности принимать участие в жестокой борьбе за выживание, поэтому, естественно, их истинная сущность не раскрывалась. О, последние пару дней я читал «Повелителя мух»[44], книгу, которую ты мне дал.
– Хорошая книга, – угрюмо промолвил Очкарик. – Голдинг был одним из немногих взрослых, кто действительно понимал детей. Жаль, что остальные по большей части судили о детских сердцах по меркам великих людей[45], вместо того чтобы признавать нашу первичную сущность. Это была последняя и величайшая ошибка взрослых. И эта ошибка ввела чересчур много переменных в уравнение, описывающее ход истории в Эпоху сверхновой.
Какое-то время дети молча смотрели на разделку китовой туши, после чего снова сели в вездеход и двинулись дальше.
Если бы какому-нибудь взрослому довелось остаться в живых и оказаться в Эпохе сверхновой, он бы решил, что попал в кошмарный сон. После того как все ядерное оружие мира исчезло в бескрайнем космосе в заключительные дни Обыкновенной эпохи, грядущий мир детей в воображении взрослых представлялся раем глобальной гармонии, наполненным детской невинностью и дружбой, в котором дети, взявшись за руки, как в детском саду, подчиняясь врожденной чистоте и добру, построят прекрасную новую Землю. Были даже предложения уничтожить все исторические архивы человечества: «Мы уходим с надеждой на то, что дети в своих сердцах сберегут о нас светлые воспоминания. Если эти нежные создания оглянутся на нашу историю из своего чудесного мира гармонии и увидят все эти войны, грабежи, борьбу за власть, они поймут, какими неразумными, извращенными существами мы были».
Однако взрослые даже представить себе не могли, что меньше чем через год после начала Эпохи сверхновой мир детей окажется ввергнут в пучину новой мировой войны. Такими жестокими были правила соперничества, такими кровавыми и варварскими его методы, что прецедента этому не было не только в Обыкновенную эпоху, но и за всю историю человечества. Обыкновенная эпоха не имела причин беспокоиться о том, какое представление о ней осталось в сердцах детей, поскольку в глазах детей главные недостатки взрослых заключались в ограничениях и сдерживаниях, а также в нелепых предрассудках и моральных нормах. Международные законы и правила поведения были в одночасье отброшены, поскольку все низменные инстинкты вывалились наружу, и никто больше не считал нужным скрывать их.
Первоначально высшее руководство Китая разошлось во мнениях относительно отправки войск в Антарктиду для участия в военных играх. Важность Антарктических игр ни у кого не вызывала сомнений, но Сяомэн задала прагматичный вопрос:
– Наше окружение крайне нестабильно. Индия, например, отправляет всего одну дивизию, оставляя на своей территории миллионную армию. Кто может сказать, что она замышляет? Если мы хотим принять полноценное участие, нам нужно будет выделить значительную часть сухопутных сил плюс, по меньшей мере, две трети военно-морского флота. Если два флота из трех будут находиться вдали от дома, это создаст трудности в обороне страны. Добавим к этому текущее положение дел внутри страны, повышение уровня Мирового океана с нарастающим затоплением прибрежных районов и другие потенциальные крупномасштабные стихийные бедствия, для борьбы с которыми потребуется существенная помощь военных.
– Обе проблемы разрешимы, – сказал Хуахуа. – Во-первых, Индию будет сдерживать Пакистан, который также оставляет дома значительную часть своих вооруженных сил. Можно также предпринять дипломатические шаги, чтобы под давлением других ведущих мировых держав Индия была вынуждена отправить для участия в играх силы, соразмерные с нашими. Что касается стихийных бедствий, разумеется, отсутствие военных будет иметь негативные последствия, но все-таки мы с этим справимся.
Лю Ган поднял другой, более тревожный вопрос.
– Наши вооруженные силы по сути своей предназначены для обороны страны. Они не готовились к ведению боевых действий на большом удалении, на другом континенте. Боевая доктрина нашего военно-морского флота, например, базируется на теориях сухопутной войны. Флот создавался для защиты побережья, а не для наступательных действий в открытом море. Подавляющее большинство боевых кораблей не сможет выйти дальше рифа Наньша[46], то есть, по меркам современных флотов, за околицу. И вот теперь мы собираемся отправиться к Антарктиде. Перед своим уходом взрослые неустанно твердили нам ни в коем случае не ввязываться в войны на другом конце континента или за морем. Вам это прекрасно известно.
– Но нынешний мир совсем не похож на тот, который представляли себе взрослые, – возразил Хуахуа. – Мы не можем следовать их правилам.
Затем Очкарик изложил свою точку зрения.
– Если климат и дальше будет изменяться теми же темпами, вскоре половина нашей страны окажется затоплена или станет невыносимо жаркой. Наше будущее связано с Антарктидой, посему глобального спора за Южный полюс не избежать. Когда Китай впервые думал над тем, чтобы снарядить экспедицию в Антарктиду, один наш руководитель сказал: «Такой бесполезный шаг, как этот, в разгар насущных забот свидетельствует о дальновидности»[47]. Но для нас отправка армии в Антарктиду не является бесполезной. Это настоятельная необходимость, и ошибка может стоить поражения во всей игре.
– Забудем на время стратегическое значение Антарктиды и подумаем о военных играх как таковых, – добавил Хуахуа. – Исход, возможно, определит мировой порядок в мире детей.
Все согласились, что вопрос, поднятый Хуахуа, может оказать глубокое влияние на будущее, поэтому вопрос об участии в Антарктических играх был решен.
Новости об игре молниеносно распространились по всей стране, что привело к быстрому завершению периода «Города сладостей». Страна резко пробудилась от двухмесячного сна, «словно под одеяло высыпали поднос колотого льда», говоря словами историка позднейшего времени. Однако если хорошенько подумать, в этом не было ничего необычного. Ничто не оказывает на общество такого стимулирующего воздействия, как война.
Антарктида явилась мощным толчком, который способствовал пробуждению детей от периода «Города сладостей». В детском сознании далекий Южный полюс, волнующее, загадочное место, стал единственной надеждой стряхнуть скуку повседневной жизни. Дети верили в то, что китайская армия одержит победу в играх, завоевав на континенте обширную территорию, где дети, переселившиеся туда, смогут начать новую жизнь. В телевизионном обращении к стране по случаю приказа об отправке войск в Антарктиду Хуахуа сказал, в частности, следующее:
– Территория нашей страны – это лист бумаги, покрытый рисунками взрослых. Антарктида же представляет собой чистую страницу, где мы нарисуем то, что пожелаем, и построим рай нашей мечты!
Его заявление привело к серьезным недоразумениям. Пошли слухи, что страна примется одновременно за осуществление двух пятилетних планов, скучного и нудного, составленного взрослыми для развития Китая, и восхитительного, выраженного детьми в виртуальном мире, который будет воплощаться в Антарктиде. Именно там будут построены парки развлечений. Эта мысль взбудоражила всех детей страны. На какое-то время «Антарктический парк» стал самой обсуждаемой темой в Интернете и средствах массовой информации, и вся страна полностью сосредоточила внимание на предстоящих военных играх. После выхода приказа о мобилизации вернулся порядок периода Инерции. Дети возобновили работу, и вскоре вся страна гудела как пчелиный улей.
Война Эпохи сверхновой стала первой детской войной в истории человечества, и с самого начала она демонстрировала уникальность общества детей. Взрослые Обыкновенной эпохи не имели возможности представить себе, что война будет иметь форму игры, проходящей по правилам спортивного турнира.
Несмотря на то, что государства выделили вооруженные силы общей численностью свыше миллиона человек, а военные базы располагались на удалении пятидесяти километров друг от друга, на береговой линии Антарктиды царили мир и спокойствие. Базы разных стран даже поддерживали связь между собой. Будь такое в эпоху взрослых, война давно бы уже разразилась. Например, морские коммуникации в Антарктике были крайне уязвимы, а доставить все необходимое на этот безжизненный материк было невозможно, из чего следовало, что всего одним ударом по линиям снабжения противника можно было бы поставить его сухопутную базу на грань катастрофы. Однако дети делали обратное: флоты ведущих держав помогали более слабым государствам доставлять на южный континент живую силу и технику для участия в военных играх.
То, почему такое происходило, остается одним из наиболее странных аспектов детской войны: ни одна страна еще не знала, кто станет ее противником. Все армии оставались спортсменами, собравшимися на Олимпиаду; лишь после того, как будет составлена турнирная сетка, они узнают, с кем им предстоит сразиться. Хотя дипломаты трудились без устали, как открыто, так и закулисно, не было создано ни одного союза, и все страны в ожидании начала военных игр соблюдали полный нейтралитет.
Покинув японскую базу, китайские дети находились в пути еще два часа, прежде чем добрались до американской базы. Это был их первый приезд сюда, и масштабы базы произвели на них впечатление. База вооруженных сил Соединенных Штатов протянулась вдоль побережья на двадцать с лишним километров; густые скопления палаток и ангаров простирались насколько хватало взгляда. Самые высокие и большие ангары ощетинились лесом антенн на крышах. По всей базе были разбросаны в большом количестве радиолокационные станции, половина в легких белых обтекателях, придающих им такой вид, будто какая-то гигантская птица разбросала в беспорядке отложенные яйца. Базу окружала густая паутина дорог, по которым во все стороны сновали всевозможные армейские машины, поднимая облака пыли, чуждой для Антарктиды, и попутно уничтожая последние пятна снега. Ближе к импровизированной пристани на берегу возвышались горы различного снаряжения. Только что подошедшее десантное судно открыло свою черную пасть, выгружая на землю танки и бронетранспортеры. Огромные стальные звери выезжали по мелководью на сушу, и под вездеходом китайских детей дрожала земля. Низко над головой в направлении взлетно-посадочных полос, спешно возведенных из специальных перфорированных стальных щитов, пролетала бесконечная вереница транспортных самолетов, отбрасывающих на море и сушу гигантские тени.
Совещание глав стран, участвующих в военных играх, состоялось в просторном надувном ангаре. Внутри было светло и по-весеннему тепло, под потолком висели разноцветные воздушные шары. Военный оркестр исполнял веселые мелодии, словно это была праздничная встреча. К моменту прибытия китайских детей почти все остальные руководители уже собрались. Президент Дейви встретил гостей и провел их к длинному столу посреди ангара, за которым уже пировали другие дети. На столе были разложены больше сотни стальных касок, наполненных чем-то сияющим.
– Попробуйте! Это криль, выловленный в море Росса.
Выудив из каски прозрачную креветку, Хуахуа очистил ее от панциря и съел.
– Сырая?
– Не волнуйтесь, – кивнул Дейви. – В Антарктике все чистое. – Протянув Очкарику бокал пива, он взял с подноса несколько кусочков льда и бросил их в бокал. Янтарный напиток зашипел и вспенился. – Естественный антарктический лед. С высоким содержанием газов. Такой подавали в лучших европейских ресторанах к самым изысканным блюдам. Он очень дорогой.
– Если судить по подтекам мазута вдоль берега, он скоро исчезнет, – заметил Очкарик.
– Мне бы хотелось затронуть тему, не включенную в повестку совещания, – сказал Хуахуа. Отыскав взглядом за противоположным концом стола Ониси Фуомо, он ткнул в него пальцем. – Вы должны остановить японских детей, которые вылавливают китов. Если так будет продолжаться, вскоре в Антарктике китов не останется.
– Сосредоточьтесь на игре! – отложив криль, презрительно усмехнулся японский премьер. – Иначе вас сотрут в порошок!
– Совершенно верно, сосредоточимся на игре! – возбужденно воскликнул Дейви. – Вот цель нашего совещания. Со времени нашей предыдущей встречи в Вашингтоне прошло уже четыре месяца, с тех пор все страны перебросили в Антарктиду определенную часть своих сухопутных и военно-морских сил, и можно начинать игры. Вот только все дело в том, что никто не знает, как играть! Вот главный вопрос, который мы должны обсудить. Первым делом…
– Господин президент, председательствовать на этом совещании должен я! – постучав по пустой каске, заметил с противоположного конца стола Ейгю.
– Да, конечно, – кивнул Дейви. – Господин президент Международного олимпийского комитета, даю вам слово.
В ходе первой и последней сессии Генеральной Ассамблеи ООН Эпохи сверхновой Ейгю в качестве генерального секретаря пытался возродить обреченную организацию, однако затем даже он осознал тщетность своих усилий, в конце концов оставшись один в разрушенном здании Секретариата. В погруженном в темноту небоскребе, по слухам, бродили призраки. Поговаривали, что, когда сквозь обрушившуюся крышу здания проникал свет Туманности Розы, на полуразрушенной трибуне появлялся Рузвельт в кресле-каталке, которую по очереди катили все бывшие генеральные секретари. Если же сквозь крышу светила луна, зал наполнялся отголосками громкого стука: это Хрущев стучал по трибуне, но только не своим ботинком, а черепом Кеннеди… От этих баек у Ейгю по спине бегали мурашки, и ему приходилось на ночь заряжаться «жидким мужеством». Как раз когда он уже был на грани срыва, пришло приглашение от реформированного Олимпийского комитета, которому была поручена организация игр, и Ейгю с радостью его принял.
– Прекратите есть и сядьте! – размахивая руками, крикнул Ейгю. – Ведите себя так, как подобает на собрании!
Главы государств расселись вдоль стола и надели наушники с переводом, но кое-кто еще продолжал вытаскивать креветок из стоящих перед ними касок.
– Я же сказал, прекратите есть! – воскликнул Ейгю. – Господин президент, пожалуйста, распорядитесь, чтобы еду унесли!
– Господин председатель, вы должны понимать свое положение здесь, – искоса взглянул на него Дейви. – Вы лишь главный судья предстоящих игр. Не в вашей власти приказывать.
Какое-то мгновение Ейгю молча смотрел на него, затем сплюнул.
– Чудесно. Тогда начнем. Уверен, все вы знаете присутствующих здесь глав государств, поэтому можно обойтись без представлений. Однако сегодня также присутствуют высшие военачальники. Может быть, дать им возможность представиться?
Юные генералы начали представляться. В ладно скроенных мундирах, с золотыми звездами на погонах и пестрыми орденскими планками и медалями на груди, они производили более внушительное впечатление, чем взрослые генералы, добавляя красочности совещанию.
Последним встал председатель Объединенного комитета начальников штабов Соединенных Штатов генерал Скотт. Вступив в должность, он долго колебался относительно того, кого взять себе в качестве образца для подражания – Эйзенхауэра, Брэдли, Паттона или Макартура[48], – и в конце концов решил менять свой стиль ежедневно, постоянно озадачивая своих юных подчиненных. Сегодня Скотт выбрал образ Макартура. Он приказал адъютанту приготовить ему трубку с чубуком из кукурузного початка, однако найти такую в Антарктиде не удалось. Адъютант принес большую черную вересковую трубку, чем вызвал у генерала бешеную ярость. Встав, Скотт не козырнул в отличие от остальных генералов, а просто махнул собравшимся трубкой и сказал:
– Эй вы, хлюпики, подождите! Я вломлю вам так, что вы все обоссытесь!
Его слова вызвали всеобщий смех.
– Генерал Скотт, мы в некотором недоумении от ваших погон, – язвительно заметил начальник Генерального штаба Вооруженных сил России маршал Завьялов.
У Скотта на погонах красовались семь звезд.
– У вас есть какие-либо замечания относительно количества звезд? Действительно, в американской армии высшим званием был шестизвездочный генерал, да и то звание это было присвоено посмертно, чисто символически[49]. Но если Паттон любил награды, почему я не могу добавить себе еще одну звезду? Президент ничего не имеет против, и вы не сможете мне помешать!
– Я просто в недоумении, почему вы не нацепили восемь звезд. Так было бы симметричнее.
– Нет, такой рисунок был бы чересчур строгим. Я бы предпочел девять!
– Просто налепите на плечи американский флаг, что вам мешает? – вставил Лю Ган.
– Вы надо мной насмехаетесь, генерал Лю! – воскликнул взбешенный Скотт. – Я этого не позволю! Не позволю!
– Вы можете прожить хотя бы один день без драки? – спросил Дейви.
– Он надо мной смеется! – повторил Скотт, указывая на Лю Гана.
Вырвав у него из руки трубку, Дейви швырнул ее на стол.
– Чтобы я впредь не видел у тебя этой дурацкой игрушки! И сними со своих погон по три звезды! Не надо давать средствам массовой информации повод для сплетен!
Скотт побагровел, запоздало сообразив, что ошибся с выбором образа на сегодня. Макартур не подходил для личного общения с президентом[50].
Ейгю снова постучал по столу каской, выполнявшей роль молотка.
– Итак, продолжим. В повестке сегодняшнего совещания два вопроса. Во-первых, нужно установить общие правила военных игр и, во-вторых, определить очередность состязаний. Начнем с первого пункта. Главный принцип игры – удовольствие, поэтому мы предлагаем следующее: чтобы сделать игры более интересными и захватывающими, шесть ведущих мировых держав, а именно Соединенные Штаты, Россия, Европейский союз (в военных играх считающийся за одну страну), Китай, Япония и Индия, как постоянные члены Всемирных игр, обязаны придерживаться пакетного принципа, то есть они должны принимать участие во всех состязаниях. Остальные страны могут принимать участие в том или ином состязании по выбору.
Общие принципы получили единогласную поддержку всех стран, и Дейви возбужденно воскликнул:
– Превосходно! Отличное начало!
Ейгю снова постучал каской.
– Теперь перейдем ко второму пункту, определим состязания…
– У меня сразу же есть предложение! – не дал ему закончить американский президент. – Сражения ударных авианосных соединений!
Какое-то время потрясенные дети молчали, затем Ейгю осторожно спросил:
– А это не слишком… крупно? Ударные авианосные соединения? Авианосец со всеми своими самолетами, сопровождающие его крейсеры, эсминцы и подводные лодки? По-моему, это уже чересчур.
– В том-то все дело! – радостно подтвердил Дейви. – Разве дети не хотят играть с большими пушками?
– Может быть, американские дети и хотят, – поднялся со своего места Хуахуа. – Но мы не можем играть в такую игру. У Китая нет авианосцев.
– У Японии тоже нет, – подхватил Ониси.
– У нас есть один авианосец, – сказал премьер-министр Индии Джайру, – но устаревший, с обыкновенным движителем. И собрать ударное авианосное соединение мы не сможем.
– Вы что, хотите сказать, что играть будем только мы, ЕС и Россия, а остальные будут наблюдать со стороны? – спросил Дейви.
– Это не вяжется с пакетным принципом, – кивнув, подтвердил Ейгю.
– И тут ничего нельзя сделать, – пожал плечами Хуахуа. – Мы не сможем построить авианосец.
– А нам вы все не позволите построить авианосец, – презрительно фыркнул Ониси.
– Игры только начались, а вы уже их испортили! – раздраженно ткнул в них пальцем Скотт.
– А как вам такое предложение, – сказал, поднимаясь, Лю Ган. – Мы будем использовать против ваших авианосных соединений свои крейсеры и подводные лодки.
– Ни за что! – воскликнул Дейви.
– А он толковый парень, – сев, шепнул Лю Ган на ухо Хуахуа, и тот, усмехнувшись, кивнул.
Дейви прекрасно понимал, что в детских руках авианосцы взрослых – это совсем другое дело. Дети – пилоты морской авиации только-только научились взлетать и садиться, эффективность их действий против кораблей и наземных целей оставалась удручающе низкой. А действия авианосного соединения – очень сложный процесс, дети не успели освоить его за такой короткий промежуток времени, поэтому в настоящем сражении самолеты, поднявшиеся в воздух с авианосцев, вероятно, не смогут обнаружить свои цели. Еще более серьезной проблемой была безопасность авианосца. Сам авианосец практически не имеет оборонительного вооружения и полностью зависит от кораблей сопровождения. Технические средства и программное обеспечение системы «Иджис», объединяющей вооружение крейсеров, эсминцев и подводных лодок, были настолько сложными, что даже у взрослых глаза лезли на лоб, поэтому не могло быть и речи о том, чтобы эта система вела себя нормально в руках детей. Хотя авианосцы как обычно шли в сопровождении вспомогательных кораблей, защищены они были весьма посредственно и при своих внушительных габаритах в открытом море представляли отличную цель. Множество всевозможного оружия внушало американским детям панический ужас; например смертельной угрозой для авианосцев была китайская противокорабельная ракета С-802 морского базирования (китайский наследник печально знаменитой «Экзосет»[51]). Достаточно лишь одной такой ракете преодолеть защитный барьер системы «Иджис» и поразить авианосец, чтобы его потопить. Как верно заметил командующий Тихоокеанским флотом: «В настоящий момент наши авианосцы такие же хрупкие, как яйца, плавающие в океане». Еще совсем недавно гроза морей, в настоящее время авианосцы могли в лучшем случае использоваться в качестве транспортных кораблей для переброски истребителей. Но им запрещалось тонуть. Авианосцы являлись духовной опорой американских детей, символом господства Соединенных Штатов, поэтому в период игр американские авианосцы бороздили воды Тихого океана вдали от берегов. Дейви блефовал.
– Ну хорошо, – вздохнул Дейви. – Тогда давайте устроим игру с участием эсминцев.
Постоянные члены единогласно поддержали это предложение, и Ейгю записал его в тетрадь.
– Продолжайте высказывать свои предложения, – сказал он.
– Подводные лодки! – крикнул британский премьер-министр Грин.
– Ничего интересного в этом не будет – группа детей, играющих в темноте в кошки-мышки, – возразил маршал Завьялов, однако Ейгю все равно занес предложение в тетрадь.
– Не держитесь только за море, – сказал Хуахуа. – Как насчет сухопутных игр?
– Замечательно! – обрадовался российский президент Ильюхин. – Танковые игры!
– Это очень общее определение, поэтому нужны уточнения, – возразил генерал Скотт. – У меня есть предложение: встречное наступление. Танковые подразделения находятся на некотором удалении друг от друга и одновременно начинают движение навстречу, ведя огонь.
– Равнинная местность побережья Антарктиды как нельзя лучше подходит для этого, – подхватил маршал Завьялов. – Чтобы сделать игру интереснее, ограничимся одними танковыми орудиями. Никаких управляемых реактивных снарядов.
Никто не стал ему возражать.
– Тогда нужно определить пороговую дистанцию. Стороны могут открывать огонь, только когда достаточно сблизятся, – сказал Лю Ган, поднимая ключевую проблему. Американский «Абрамс», российский Т-90 и французский «Леклерк» обладали гораздо более совершенной системой управления огнем, чем «Тип-99», имевшийся у китайских детей.
– Три с половиной тысячи метров, – предложил Скотт.
– Нет, тысяча метров, – возразил Лю Ган.
Дети начали спорить.
– Ну хорошо, хорошо, – вмешался Ейгю. – Технические детали можно будет обсудить непосредственно перед состязанием. Мы сейчас определяем только самые общие моменты.
– Это очень важно, – заявил Хуахуа, не желая отступать ни на пядь. – Этот вопрос необходимо решить сейчас.
Однако китайские дети оказались в одиночестве, и в конечном счете была установлена дистанция три тысячи метров, крайне невыгодная для них.
– Мы предлагаем еще одно танковое состязание, – повысил голос Хуахуа, поднимая руку. – Сверхблизкий бой с проломом стен!
– Это еще что такое? – спросили озадаченные дети.
– Правила следующие: танки противоборствующих сторон занимают места за двумя параллельными кирпичными стенами, и по команде они проламывают стены и атакуют друг друга. Расстояние между стенами от десяти до двадцати метров.
– Ха! Вот это уже здорово! – со смехом воскликнул Дейви. Скотт шепнул ему, что поскольку «Абрамс» весит пятьдесят семь тонн, больше, чем «Тип-99» и Т-90, и способен всего за семь секунд разогнаться с места до тридцати километров в час, ему не будет равных в сокрушении стен, и президент не стал возражать.
– Есть еще более захватывающее состязание, – сказал маршал Завьялов. – Пехота против танков!
– Потрясающе! – воскликнул Лю Ган, и все согласились.
– Увлекательных танковых игр можно придумать много, но давайте пока остановимся, – сказал Ейгю, записывая состязания. – Новые игры мы всегда сможем добавить.
– Истребители! – крикнул Скотт.
Никто не возражал, но кто-то спросил, не следует ли разделить состязание на две части: ракеты класса «воздух – воздух» и авиационные пушки.
– Не вижу в этом смысла, – покачал головой маршал Завьялов. – Пока что дети не слишком преуспели в пилотировании, и у них с трудом получаются учебные бои. Если ввести дополнительные ограничения, боюсь, получится неинтересно.
Было оставлено первоначальное решение.
– Пехота с легким вооружением! – выкрикнул Хуахуа.
– Гм. Это общее определение, – задумчиво промолвил маршал Завьялов. – Эти соревнования нужно разделить. Во-первых, определим понятие «легкое вооружение».
– Всё, что имеет калибр меньше двадцати миллиметров.
– В таком случае сначала нужно разделить игру на два вида: укрепленные позиции и наступление. В первом случае стороны ведут огонь друг в друга из укрытий. Вторая игра похожа на танковое наступление, когда стороны движутся друг на друга и открывают огонь, оказавшись на определенном расстоянии. Это расстояние… пока что его можно не уточнять.
– Это чем-то похоже на русскую дуэль на пистолетах, – пробормотал кто-то.
– Схватки боевых вертолетов! – крикнул Дейви.
Китай и Индия выступили против, Япония воздержалась, но поскольку Соединенные Штаты, Россия и ЕС поддержали предложение, оно было принято.
– Гранаты! – крикнул Хуахуа. – Точно! Необходимо разделить легкое вооружение и стрелковое оружие.
– Почему вы так цепляетесь за это старье? – спросил у китайских детей Дейви.
– А почему вы цепляетесь за современное оружие? – парировал Хуахуа.
И снова спор погасил Ейгю.
– Все в порядке! У всех нас одна и та же цель – играть в захватывающие игры. Вы должны понимать: если каждый будет выбирать только те состязания, в которых силен, отвергая все остальные, как мы будем играть?
– Гранаты – это основное оружие пехоты, – сказал Лю Ган. – Почему их нельзя включить?
– Замечательно. Тогда включаем их. Но только не надейтесь, что мы станем легкой добычей, – язвительно добавил Дейви.
– Гранаты также нужно разделить на оборону укрепленных позиций и наступление, – сказал маршал Завьялов. – И раз уж зашла речь об основных системах вооружения, вы не забыли про артиллерию?
Осознав огромный потенциал таких игр, дети принялись выкрикивать различные предложения.
– Артиллерийская дуэль на дистанции пять километров!
– Дистанция десять километров, крупные калибры!
– Тридцать километров, реактивная артиллерия!
– Стрельба управляемыми реактивными снарядами по движущейся цели! Черт возьми, на антарктических равнинах это будет похоже на морское сражение!
– Минометы! Как вы могли забыть про минометы?
– Точно! Минометы на близкой дистанции. И их можно будет сделать подвижными. Вот будет здорово!
– Позвольте сделать одно замечание, – вмешался Скотт. – В состязаниях на дистанциях свыше пяти километров можно использовать воздушную разведку и корректировку огня.
– Я против! – воскликнул Лю Ган. – Это чересчур усложнит игру и повысит вероятность жульничества.
– А я за! – крикнул премьер-министр Грин. – Так игра станет гораздо интереснее!
– Прекратите! – Ейгю громко постучал каской по столу. – Я уже говорил, что технические детали будут решаться на месте.
Когда президент МОК закончил записывать условия артиллерийских игр, Дейви вскочил с места.
– Интересных состязаний можно придумать много, и я хочу предложить еще одно. Бомбардировщики и наземные системы противовоздушной обороны!
Ейгю поднял бровь, обдумывая слова американского президента.
– Это будет что-то вроде танков против пехоты. Силы сторон окажутся слишком неравными, поэтому придется меняться ролями, что повысит количество споров и усложнит судейство. Предлагаю не включать это в игру.
– Готов поспорить, президент Дейви не задумывался о возможности меняться ролями, – фыркнув, с усмешкой бросил взгляд на Дейви Хуахуа. – Вероятно, он предполагал, что бомбить будут американцы, а обороняться предстоит кому-то другому. Я прав?
– Ну… да, – хлопнул себя по лбу Дейви. – Я как-то упустил это из виду.
– Инертность мышления. Как вам нравится такое: американские дети хотят, чтобы наши Х-20 и российские Ту-22М утюжили бомбами их позиции?
– Э… поскольку председатель правильно указал на трудности с организацией игры и судейством, полагаю, следует отказаться от этих соревнований.
– Можно добавить состязания море – берег, – вмешался Скотт. – Например, высадка десанта и оборона побережья.
– Организовать это также будет невероятно трудно, – возразил маршал Завьялов. – И времени потребуется очень много. Так что вряд ли получится интересно. Предлагаю отказаться от этого предложения.
Ейгю и другие дети выразили схожее мнение, и игру не утвердили.
– А вот это точно прокатит! – воскликнул неудержимый Дейви. – Ракета против ракеты!
– Замечательно! – одобрительно кивнул Ильюхин. – Великолепная игра. Можно также разделить на управляемые ракеты ближнего и среднего радиуса действия и межконтинентальные баллистические ракеты.
– Ого, межконтинентальные ракеты! – воскликнул Дейви, возбужденно размахивая руками. – Пока что это лучшая игра из всех!
– Но только без тактической и стратегической ПРО, – холодно добавил Ильюхин.
– Что? – воскликнул Скотт. – Естественно, нам потребуется противоракетная оборона!
– Но у большинства стран – постоянных членов такие системы отсутствуют, так что это будет нарушением пакетного принципа.
– Кому какое дело! – крикнул Дейви, неистово размахивая руками. – Мы будем использовать системы ПРО! Мы поддерживаем предложение на сто двадцать процентов! В противном случае мы выходим из игры.
– Прекрасно! – пренебрежительно махнул рукой Лю Ган. – Используйте, если хотите.
– Система стратегической ПРО? – презрительно фыркнул Завьялов. – Да они даже свою «Иджис» не могут как следует наладить!
Дейви шумно выдохнул.
– Хорошо. Идем дальше. – Сев на место, он самодовольно обвел взглядом остальных детей.
Хуахуа поднял руку.
– Сухопутные мины.
– Любопытно! – послышались возбужденные голоса. – И как вы предлагаете играть?
– Противоборствующие команды минируют две территории, указанные организаторами игр. В центре каждой зоны флаг. Побеждает та команда, которая первой разминирует территорию и доберется до флага противника.
– Чудесно, – язвительно скривил губы Дейви. – Пусть детсадовские малыши тоже найдут себе развлечение. Записывайте, господин президент.
Встал глава одного из островных государств в Тихом океане.
– Руководители ряда маленьких государств попросили меня выступить от их имени. Вы должны дать и нам возможность участвовать в играх.
– Разве вы не можете играть вместе со всеми нами в обычных соревнованиях, предложенных китайскими детьми? – спросил Дейви.
– Господин президент, вы не понимаете. Возьмем, к примеру, мою страну. В настоящий момент у нас в Антарктиде всего одна рота, меньше двухсот человек, и даже в самой простой игре с одной только пехотой мы, по моим прикидкам, полностью лишимся боевых возможностей после первого же раунда состязаний.
– Вы можете предложить другие игры.
– У меня есть одна мысль, – сказал Ле Сам Нам, премьер-министр Вьетнама. – Партизанская война!
– Ерунда! Как в нее играть?
– Противоборствующие стороны атакуют базы противника небольшими партизанскими отрядами. Правила игры следующие…
– Заткнитесь! – воскликнул Дейви, вскакивая с места и хлопая по столу. – Как вам не стыдно предлагать такую гнусную затею!
– Совершенно верно! – поддержал американского президента Грин. – Стыдитесь!
– Это… вообще-то, это может привести к плачевным последствиям, – обратился к Ле Сам Наму Ейгю. – В Вашингтоне мы договорились о неприкосновенности баз всех стран. Ваше предложение подрывает сами основы игр.
Предложение было отвергнуто.
– Антарктика превратилась в закрытый клуб для ведущих мировых держав! – проворчал Ле Сам Нам. – Зачем вообще мы сюда прибыли?
– Наше совещание уже позволило добиться потрясающих результатов, – не обращая на него внимания, сказал Ейгю. – У других стран есть какие-либо предложения насчет новых игр? – Задержав взгляд на Ониси, сидящем в конце стола, президент МОК окликнул его: – Премьер-министр Ониси, вы молчали на протяжении всего совещания. Насколько я припоминаю, на первой сессии Генеральной Ассамблеи вы требовали предоставить Японии право голоса в ООН, однако теперь, когда Япония является постоянным членом Всемирных игр, вы молчите.
Поклонившись, Ониси медленно произнес:
– Я предлагаю игру, которая до сих пор никому из вас не приходила в голову.
– Давайте послушаем, – сказал Дейви, и все выжидающе уставились на премьер-министра Японии.
– Холодное оружие.
Дети недоуменно переглянулись.
– Холодное оружие? – спросил кто-то. – Это еще что такое?
– Мечи. – Промолвив лишь одно краткое слово, Ониси умолк, неподвижный словно изваяние.
– Мечи? – озадаченно спросил Скотт. – У нас ни у кого нет мечей.
– У меня есть, – сказал японский мальчик. С этими словами он достал из-под стола длинный боевой меч и вытащил его из ножен.
Дети ахнули, увидев ледяной блеск стали. Меч был настолько тонкий, что режущая кромка лезвия казалась нитью. Ониси нежно провел по острию пальцем.
– Этот меч, выкованный из лучшей стали, невероятно острый. – Он взмахнул мечом, и дети услышали свист рассекаемого воздуха. – Лезвие двухслойное; когда затупляется один слой, обнажается второй, поэтому оно остается острым и его не нужно точить. – Японский премьер аккуратно положил меч на стол; глядя на его холодный блеск, дети почувствовали, как у них по спине пробежали мурашки. – Мы можем предоставить для игр десять тысяч таких мечей.
– Это чересчур… варварски, – робко заметил Дейви, и остальные дети дружно закивали.
Ониси и глазом не моргнул.
– Господин президент и все остальные, – стыдитесь, у вас слабые нервы, – сказал он, взмахнув мечом. – Холодное оружие лежит в основе всех игр, предложенных сегодня; оно является душой войны. Самой первой игрушкой, появившейся у человечества.
– Ну хорошо, – вздохнул Ильюхин. – Включим состязания с холодным оружием.
– Вот только боевой меч… можно ведь обойтись без него, да? – спросил Дейви, стараясь не смотреть на стол, словно блеск стали резал ему глаза.
– В таком случае, винтовки со штыками, – предложил маршал Завьялов.
Воодушевление покинуло детей. Все молча смотрели на меч, словно только что очнулись от сна и теперь пытались сообразить, чем они занимались.
– У кого-нибудь еще есть предложения? – спросил Ейгю.
Все молчали. В зале наступила полная тишина. Дети завороженно смотрели на сверкающую сталь.
– Вот и отлично. В таком случае нам нужно готовиться к началу игр.
Неделю спустя на обширной равнине, на Земле Мэри Бэрд, состоялась торжественная церемония открытия первых Олимпийских игр Эпохи сверхновой.
В ней принимали участие свыше трехсот тысяч человек, образовавших огромную густую толпу. Вдалеке низкое зимнее солнце больше чем наполовину скрывалось за горизонтом, и лишь крошечная дуга отбрасывала красноватый отсвет на пятнистый монохромный ландшафт, отражаясь бликами от плотной массы касок. В темной синеве неба загорались первые серебристые звезды.
Сама церемония открытия получилась очень простой. Вначале состоялся подъем флага. Представители всех стран-участниц пронесли олимпийское полотнище с пятью кольцами, после чего этот символ мира был поднят на высоком флагштоке над полем битвы Эпохи сверхновой. Дети-солдаты принялись палить в воздух, и этот торжественный салют волнами раскатился по толпе, затихая в одном месте только для того, чтобы с новой силой разразиться в другом, подобно вздымающимся и опускающимся грозным океанским валам. Президент МОК Уилл Ейгю стоял на трибуне под флагом и приветственно махал рукой. Наконец стрельба затихла, и он приготовился начать речь. Разворачивая бумажку с текстом, Ейгю увидел, что стоящий рядом мальчик протягивает ему каску. Не сразу сообразив, в чем дело, президент МОК раздраженно отстранил каску, но затем увидел, что все собравшиеся на трибуне главы государств и военачальники в парадных мундирах и в касках. Он поспешил начать речь.
– Дети нового мира, встречайте первые Олимпийские игры Эпохи сверхновой…
И тут послышался частый стук, подобный граду падающих камней. После некоторого замешательства Ейгю сообразил, что это стучат пули, падающие на каски, – торжественный салют вернулся на землю. Только тут до него дошел смысл касок, но, прежде чем он, опомнившись, успел надеть свою, кусочек свинца больно ударил его в макушку. Свободно падавшая пуля разодрала едва зажившую ссадину от предыдущей травмы, полученной несколько месяцев назад от осколка стекла в здании Секретариата ООН. Скорее всего это была пуля калибра 5,56×45 мм НАТО, поскольку если бы это оказалась более тяжелая пуля 7,62×39 мм от АК-47 китайских или российских детей, она могла бы оглушить Ейгю. Под общий смех президент МОК, превозмогая боль, надел каску и, просунув под нее руку, почесал ушибленное место. Под продолжающимся градом пуль он громко произнес:
– Дети нового мира, встречайте первые Олимпийские игры Эпохи сверхновой! Это Олимпийские игры в войну, захватывающие, интересные – настоящая Олимпиада! Дети, скуке Обыкновенной эпохи приходит конец, и человеческая цивилизация возвращается в детство, к счастливой эпохе до наступления цивилизации. Мы оставили позади унылую скуку и вернулись к свободе нетронутой природы, мы стряхнули с себя одежду лицемерия и отрастили восхитительный меховой покров! Дети, девиз новых Олимпийских игр такой: «Участвуй! Точнее, метче, смертоноснее!» Дети, пусть весь мир сойдет с ума! А теперь я расскажу вам о соревнованиях. – Развернув мятый тетрадный лист, Ейгю начал читать вслух: – После обсуждения всеми странами-участницами были определены виды состязаний первых Олимпийских игр Эпохи сверхновой, которые можно разделить на три категории: сухопутные, морские и воздушные.
В категории сухопутных состязаний: танковые сражения, танки против пехоты (тяжелое вооружение), танки против пехоты (без тяжелого вооружения), артиллерийские дуэли (на дистанции пять километров орудия крупного калибра, на дистанции пятнадцать километров реактивные снаряды и на дистанции один километр минометы), бои пехоты (стрелковое оружие), бои пехоты (гранаты) и бои пехоты (холодное оружие), дуэли управляемыми ракетами (ближнего радиуса действия, среднего радиуса действия, крылатыми ракетами, межконтинентальными баллистическими ракетами), сухопутные мины.
В категории морских состязаний: бои эсминцев, бои подводных лодок.
В категории воздушных состязаний: бои истребителей, бои ударных вертолетов.
Победители и призеры во всех видах состязаний получат золотые, серебряные и бронзовые медали.
Обсуждались смешанные категории соревнований, такие как самолеты против наземных ПВО и морские десанты, однако вследствие сложностей с организацией и судейством они пока что не были включены в программу игр.
А теперь пусть представители всех детей мира, принимающих участие в играх, принесут олимпийскую клятву!
Представители – подполковник ВВС США, капитан-лейтенант российского ВМФ и старший лейтенант сухопутных войск Народно-освободительной армии Китая принесли следующую клятву:
– Я торжественно клянусь: во-первых, строго соблюдать правила игр и нести ответственность в случае их нарушения и, во-вторых, делать все возможное, чтобы игры были захватывающими и интересными, и безжалостно сражаться со своими противниками.
Над равниной прокатились восторженные крики и выстрелы.
– Всем вооруженным силам выдвигаться на поле боя!
На протяжении более чем двух часов мотопехотные и бронетанковые дивизии всех стран проходили мимо трибуны и флага, и под конец танки, бронетранспортеры и самоходные установки систем залпового огня смешались с толпами людей в беспорядочный железный поток, поднятыми в воздух облаками пыли заслонивший небо. Вдалеке в море в сине-черных сумерках засверкали ослепительные вспышки корабельных орудий, от которых содрогнулась земля.
Когда спокойствие кое-как восстановилось, хотя пыль еще и не улеглась полностью, Ейгю объявил последний пункт церемонии:
– Зажечь огонь!
Воздух наполнился ревом авиационных двигателей, и дети, подняв взгляды, увидели подлетающий с востока самолет. В черном ночном небе он виднелся лишь как силуэт, вырезанный из картона. Когда самолет подлетел ближе, стали различимы уродливые контуры штурмовика А-10 с двумя несуразными двигателями в хвостовой части, словно приделанными наспех. Пролетая над площадкой, штурмовик сбросил зажигательную бомбу, которая взорвалась с глухим грохотом, поднимая в небо языки пламени и черный дым. Оранжевые блики озарили детей, и стоявшие в первых рядах ощутили исходящий от огня жар.
К этому времени солнце уже полностью скрылось за горизонтом, и в Антарктиде наступила длинная ночь. Однако темнота не была кромешной; озаренное полярным сиянием, многократно усиленным излучением сверхновой, ночное небо было сплошь заполнено пляшущими разноцветными полосами, а внизу на бескрайнем пустынном континенте полным ходом двигалась вперед кошмарная история Эпохи сверхновой.
Игры крови и стали
Тридцать пять танков батальона, в котором служил лейтенант Ван Жань, мчались вперед на полной скорости, выстроившись в боевой порядок, но перед ними простиралась лишь пустынная равнина с белеющими кое-где островками нерастаявшего снега. Батальон преодолел уже довольно значительное расстояние, так и не встретив противника. Это было состязание встречного танкового наступления. Исходные позиции батальона находились в низине – замечательное укрытие для бронетанкового соединения, обнаружить которое было крайне непросто. В обычных боевых условиях танки выдвинулись бы под покровом ночи, соблюдая значительное расстояние между машинами, после чего их тщательно замаскировали бы, и они стали бы дожидаться появления неприятеля, чтобы ударить внезапно. Однако сейчас подобный подход был невозможен, поскольку противник знал точное расположение китайского батальона, и китайские дети также знали точное расположение подразделений противника, и обеим сторонам было известно соотношение сил. Разведданные были верны на сто процентов: стороны напрямую поделились ими друг с другом. Китайские танкисты даже знали, какими боеприпасами и в каком количестве вооружены тридцать пять танков «Абрамс», с которыми им предстояло сразиться, и заранее ознакомились с уязвимыми местами танков и систем управления огнем благодаря меморандуму, полученному накануне от американского командующего. Все было таким же открытым и ясным, как антарктическая равнина, залитая светом южного солнца. Детям приходилось полагаться только на свое боевое построение и мастерство орудийных наводчиков. Ван Жань еще недавно был механиком-водителем танка, однако два дня назад в игре его машина была уничтожена, а ему самому чудом удалось остаться в живых. В той же игре был убит наводчик танка, в котором он сейчас находился, и ему пришлось срочно занять его место. Хотя Ван Жань не был уверен в своих силах, он испытывал восторженное возбуждение, поскольку быть орудийным наводчиком – это совсем не то, что быть механиком-водителем. Сидя вверху в башне, Ван Жань слушал рев двигателя и наслаждался ощущением скорости. Больше всего удовольствия ему доставляли те мгновения, когда танк оказывался на гребне небольших возвышений, поскольку тогда гусеницы отрывались от земли и «Тип-99» взмывал в воздух, а когда он устремлялся вниз, Ван Жань ощущал упоительное чувство невесомости. На какую-то секунду пятидесятитонная стальная махина становилась легкой, словно планер, однако в следующее мгновение танк уже тяжело падал на землю, которая проминалась под его гусеницами, будто мягкий песок. Ван Жань проваливался вниз вместе с танком, подобно тяжелой скале, опускающейся на свое место. На протяжении всего прыжка каждая клеточка его тела вопила от восторга, словно он мчался вперед в кавалерийской атаке.
– Первым делом мы упростили танковый бой до двух танков, движущихся навстречу друг другу по ровной двухмерной плоскости. На самом деле таких условий не существует, точно так же, как в реальном мире не существуют геометрические точки и прямые, но зато это позволит вам отчетливо представить себе основные элементы танкового боя. В наш век решающие факторы – это выстрелить первым и поразить цель первым снарядом. Параметры эти не складываются, а умножаются; если любой из них равен нулю, результат также будет нулевым. Примечательно то, что параметры противоречат друг другу: чем раньше выстрелить, тем больше расстояние до цели и тем меньше вероятность попадания, и наоборот…
Этот урок год назад преподал юным танкистам взрослый офицер, и вот сейчас его слова прозвучали в голове Ван Жаня, даже несмотря на то, что теперь он чувствовал, что все это чепуха. Теперь уже сам Ван Жань мог бы учить того полковника, поскольку тот никогда не участвовал в настоящем танковом бою; в противном случае он научил бы Ван Жаня и остальных детей чему-нибудь более полезному. Ну да, полковник упомянул о том, что система управления огнем модифицированного «Абрамса» на дистанции одной мили обеспечивает поражение цели первым снарядом с вероятностью семьдесят восемь процентов, однако он не понимал истинного смысла этой цифры. А Ван Жань сейчас понимал ее. Он теперь со смехом вспоминал, как он сам и его юные товарищи по оружию, начиная службу в бронетанковых войсках, мечтали уничтожать десятки вражеских танков. Теперь их цель состояла только в том, чтобы поразить неприятельский танк раньше, чем тот подобьет их танк, и тем самым выйти победителем в дуэли. Добиться этого было крайне нелегко; но если все китайские дети выполнят это, они победят в состязании.
Обе стороны выпустили осветительные ракеты, и окружающая местность озарилась зеленоватым светом. Ван Жань смотрел в перископ на желтоватое марево вокруг и видел облако пыли, поднимаемое танком с бортовым номером сто восемь, движущимся правее впереди. Внезапно желтая пыль в видоискателе озарилась яркой красной вспышкой. Когда пыль осела, мальчик увидел, что сто восьмой номер остановился и горит, извергая клубы черного дыма. Его танк продолжал мчаться вперед, и «сто восьмой» остался позади. Справа вспыхнул еще один танк, также быстро оставшийся позади. Бой только начался, а китайские дети уже потеряли два танка. Вдруг прямо впереди взметнулся столб земли; танк на полной скорости въехал в него, и послышался стук камней и осколков, барабанящих по броне. Вражеский бронебойный снаряд с хвостовым оперением, выпущенный из гладкоствольной пушки, упал, не долетев до цели. Теперь танк Ван Жаня оказался в голове боевого строя, и мальчик услышал в шлемофоне голос подполковника, командира батальона:
– Цели прямо впереди! Беглый огонь!
И снова полная чепуха. Как и в предыдущем бою, в критический момент командование не смогло предоставить необходимую информацию. Оно только мешало своими приказами. Танк Ван Жаня сбавил скорость, очевидно, чтобы открыть огонь. Мальчик прильнул к окуляру прицела и в зареве осветительных ракет сначала увидел на горизонте столбы пыли, поднимающиеся к небу, а затем разглядел в основании каждого столба по черной точке. Он увеличил разрешение, и точка превратилась в танк «Абрамс». Сперва Ван Жаню показалось, что вражеский танк не имеет ничего общего с фотографией, на которой он был похож на две скрепленных вместе стальных болванки. Сейчас же поднимающая столб пыли бронированная машина выглядела маленькой, игрушечной. Поймав «Абрамс М1А2» в перекрестье прицела, Ван Жань нажал кнопку, превратив вражеский танк в магнит, неумолимо притягивающий к себе 120-миллиметровую гладкоствольную пушку, и теперь какие бы движения ни совершал «Тип-99», дуло орудия останется наведенным на цель, подобно стрелке компаса. Нажав спусковую педаль, Ван Жань увидел, как из дула пушки вырвалась огненная вспышка, а волна пороховых газов подняла облачко пыли в нескольких метрах впереди. Через несколько мгновений впереди разорвался снаряд. Только огонь и дым, никаких взметнувшихся комьев земли, и Ван Жань понял, что добился попадания. Неприятельский «Абрамс» какое-то время еще двигался вперед, извергая клубы дыма, но мальчик понимал, что еще совсем немного, и вражеский танк остановится.
Ван Жань перевел перекрестье прицела на другую цель, но тут откуда-то снаружи донесся оглушительный грохот. Шлемофон обеспечивал великолепную звукоизоляцию, но Ван Жань понял, что звук был очень громким, поскольку все его тело, содрогнувшись, онемело. В окуляре прицела стало темно, мальчику внезапно обожгло ноги, как бывало, когда его еще совсем маленьким отец сажал в ванну с горячей водой. Однако сейчас жар быстро стал невыносимым, и Ван Жань, опустив взгляд, увидел, что внизу разверзлась настоящая преисподняя: весь корпус танка был объят пламенем. Автоматически сработала система пожаротушения, заполнившая башню белым туманом, загасившим огонь. Тут до Ван Жаня дошло, что похожий на обугленную ветку черный предмет у него под ногами шевелится. Обожженная рука. Мальчик схватил руку, гадая, кому она принадлежит – механику-водителю или заряжающему; однако ни тот, ни другой не могли быть такими легкими. Ван Жань быстро понял, в чем причина: он втащил в башню только верхнюю половину туловища, почерневшую, нижняя часть груди все еще была охвачена пламенем. Рука его задрожала, пальцы разжались, и обгоревшая половина туловища упала обратно. Ван Жань так и не смог понять, кто это был и почему рука еще шевелилась. Открыв люк, он как можно быстрее выбрался из башни. Танк продолжал двигаться вперед, мальчик скатился по машинному отделению корпуса и тяжело упал на землю, окутанную дымом от горящего танка.
Когда порыв ветра разогнал дым, Ван Жань увидел застывший впереди танк. Дым рассеялся, однако изнутри все еще выбивалось пламя. Теперь мальчик сообразил, что танк был подбит кумулятивным снарядом, который прожег броню направленной струей раскаленных газов, превращающей все внутри в огненное горнило. Он отполз назад мимо других горящих танков. Обгорелый комбинезон лохмотьями болтался на ногах. Услышав глухой удар, Ван Жань обернулся: его танк взорвался, превратившись в огненный шар, окутанный дымом. Только теперь он ощутил сильную боль в ногах и уселся прямо на земле, окруженный взрывами и пламенем, под разноцветными лентами полярного сияния, мерцающими на небе сквозь пелену густого дыма. Его обдало холодным ветерком, и у него в голове снова прозвучали слова инструктора-подполковника:
– …самым сложным является групповой бой. Итак, наше и неприятельское танковые формирования в математическом плане можно представить как две матрицы, и тогда сражение превратится в перемножение этих матриц…
«Вздор! Полный вздор!» Даже теперь Ван Жань понятия не имел, как перемножаются матрицы. Обведя взглядом поле боя, он тщательно подсчитал количество подбитых танков с обеих сторон. Теперь требовалось определить относительное соотношение потерь.
Через три дня, все еще подволакивая раненую ногу, Ван Жань получил назначение в третий танк, опять в качестве механика-водителя. Китайские дети еще затемно выдвинулись к месту следующего состязания. Больше сотни танков выстроились вдоль длинной кирпичной стены для игры с разрушением стен. По команде они и их соперники, застывшие за второй стеной, проходящей параллельно в десяти метрах перед первой, проломят стены и вступят в бой друг с другом. Это состязание требовало быстроты реакции, и ключ к победе лежал в построении боевых порядков, а не в мастерстве наводчиков, поскольку на такой близкой дистанции можно будет вести огонь практически не целясь. Инструкторы-взрослые, обучавшие юных танкистов в Обыкновенную эпоху, не могли даже представить себе, что их ученики будут вести огонь в упор, с расстояния нескольких метров, и уж тем более, что команду стрелять будет отдавать судья-швейцарец, наблюдающий за полем боя из висящего в воздухе вертолета.
В течение следующих нескольких часов кирпичная стена оставалась для Ван Жаня всем окружающим миром, который был виден ему из люка в головной части корпуса танка. В отсветах полярного сияния над головой стена то расплывалась, то становилась отчетливо видна. Ван Жань изучил ее в мельчайших подробностях, вплоть до крохотных трещинок в отдельных кирпичах и наплывах еще не успевшего полностью затвердеть цементного раствора, наслаждаясь игрой света и тени от полярного сияния, видеть которое он не мог. Впервые в жизни мальчик открыл для себя, что мир необыкновенно прекрасен, и принял решение: если он выйдет из этой игры живым, то будет наслаждаться каждым квадратным сантиметром окружающего мира, словно это живописный холст работы великого мастера.
Внезапно пятичасовая тишина прервалась прозвучавшим в наушнике приказом атаковать. Голос прозвучал совершенно неожиданно, как раз посреди тщательного изучения рисунка трещин на тринадцатом кирпиче в четвертом ряду сверху, и Ван Жань на какое-то мгновение застыл в оцепенении. Но это продолжалось всего одну секунду, после чего он надавил на газ, направляя огромное стальное чудовище прямо на стену, вместе с другими танками. Кирпичи разлетелись в стороны в облаке пыли, и Ван Жань осознал, что оказался в самой гуще боевого порядка бронетанкового подразделения противника. Последовала короткая беспорядочная схватка. Непрерывно грохотали выстрелы гладкоствольных танковых орудий и разрывы снарядов, сверкали ослепительные вспышки, башня судорожно вращалась из стороны в сторону, наполняясь запахом пороховых газов, скрежетал автомат заряжания. Ван Жань понимал, что наводчик должен просто как можно быстрее стрелять во все стороны; можно было даже не прицеливаться. Безумная лихорадка стрельбы продолжалась меньше десяти секунд, затем прогремел оглушительный гром, и перед глазами Ван Жаня все померкло.
Придя в себя, мальчик обнаружил, что лежит в полевом перевязочном пункте. Рядом с ним стоял корреспондент армейской газеты.
– Сколько танков осталось у нас в батальоне? – слабым голосом спросил Ван Жань.
– Ни одного, – ответил корреспондент.
Этого следовало ожидать. Танки сторон находились так близко друг к другу, что это можно было считать мировым рекордом танкового сражения.
– Но я должен вас поздравить, – добавил корреспондент. – Соотношение потерь один к одной целой двум десятым! Впервые мы добились перевеса по этому показателю! Ваш танк уничтожил два вражеских, один «Леклерк» и один «Челленджер».
– Чжан Цзян потрясающий мастер своего дела! – не обращая внимания на раскалывающуюся от боли голову, воскликнул Ван Жань, отдавая должное наводчику танка.
– Как и вы. Только один танк подбит снарядом. Второй вы опрокинули таранным ударом!
Ван Жань снова ощутил сонливость, вызванную потерей крови, и провалился в забытье. У него в ушах гремела неистовая стрельба, подобная бесконечному стуку града по железной крыше. Но перед глазами стоял лишь абстрактный узор трещин на кирпичной стене.
Командир бронетанковой дивизии, в которой служил Ван Жань, стоял на пригорке, глядя на то, как уходят в бой последние танки его батальона. Когда стальная цепочка достигла вражеских боевых порядков и танки начали отстреливать дымовые гранаты, осталась видна только полоса белого дыма. Загремели частые разрывы, и хотя командир дивизии со своего места не мог видеть вражеские танки, он видел вспышки взрывов их снарядов, озаряющих белую пелену яркими огненными шарами. Время от времени среди дыма и пламени на мгновение появлялся черный силуэт. В памяти тринадцатилетнего генерала всплыли знакомые картины: кажется, целую вечность назад утром первого дня праздника Весны он поджег петарды, но так испугался, что бросил всю длинную связку на землю, где они с треском воспламенялись, посылая сотни ярких искр в клубящийся дым…
Однако сражение продолжалось меньше, чем горели петарды; более того, командиру показалось, что оно длилось дольше, чем это было на самом деле. Впоследствии генерал узнал, что стрельба продолжалась всего двенадцать секунд. И за эти двенадцать коротких секунд, достаточных лишь для того, чтобы сделать шесть вдохов и выдохов, последний батальон дивизии был полностью уничтожен. Объятые пламенем «Тип-99» стояли на поле и сквозь редеющий дым казались факелами, загороженными тюлевой занавеской.
– Какое соотношение потерь? – спросил командир дивизии у штабного офицера, не в силах сдержать дрожь в голосе.
– Один и три к одному, товарищ генерал.
– Терпимо, – тяжело вздохнул командир. – В пределах допустимого.
Он понял, что где-то вдалеке также пылают невидимые вражеские танки, в соотношении десять тринадцатых к его танкам. Игра продолжалась, но он выполнил задачу, сохранив относительные потери в допустимых пределах.
Второй лейтенант Вэй Мин, один из бывших одноклассников Хуахуа, со своим мотопехотным взводом принимал участие в поединке танков против пехоты с участием тяжелого вооружения. В отличие от подкатегории легкого вооружения, в которой пехотинцам разрешалось использовать только ручные противотанковые гранатометы, в этой подкатегории можно было применять противотанковые пушки и управляемые реактивные снаряды. Однако это ни в коей мере не упрощало игру, поскольку если в другой категории против взвода действовал всего один-единственный танк, взводу Вэй Мина приходилось иметь дело одновременно с тремя тяжелыми или пятью легкими танками.
Сегодня был назначен групповой бой, и Вэй Мин и его юные товарищи всю ночь обсуждали планы. Накануне они наблюдали за тем, как второй взвод их роты использовал самые совершенные противотанковые управляемые реактивные снаряды ХД-12, от которых были в восторге взрослые, в первую очередь из-за используемых в них трех систем наведения, в том числе новейшей программы распознавания зрительных образов. Однако в ходе боя все три снаряда, выпущенных вторым взводом, столкнулись с мощными помехами и прошли мимо цели, а из взвода в живых остались только пять человек. Остальные были убиты орудийным и пулеметным огнем трех «Леклерков». Танки «Абрамс М1А2», с которыми предстояло иметь дело взводу Вэй Мина, были оснащены еще более эффективной системой постановки помех, поэтому было решено использовать устаревшие ПТУРС ХД-73, управляемые по проводам. Они обладали меньшей дальностью действия, но зато были способны преодолевать любые системы помех, а усовершенствованная боеголовка повысила бронепробиваемость с трехсот до восьмисот миллиметров.
И вот все приготовления закончились. Три установки ПТУРС выстроились в линию на позиции, внешне напоминая выкрашенные белой краской деревянные колышки. Стоящий поодаль судья-индиец показал, что игра началась, после чего поспешил укрыться за бруствером из мешков с песком, откуда стал наблюдать в бинокль за происходящим. Обеспечивать судейство в игре Танки против пехоты было очень опасно; уже погибли двое судей, а пятеро были ранены.
Вэй Мин лично управлял одной из установок ПТУРС. Во время обучения в эпоху взрослых он показывал лучшие результаты в этой дисциплине, что объяснялось его постоянными занятиями с видеокамерой дома. Работа оператора ПТУРС заключалась в том, чтобы удерживать цель в перекрестье прицела от начала и до самого конца, управляя полетом снаряда.
На горизонте появилось облако пыли, и Вэй Мин в бинокль увидел большую группу танков. Однако, поскольку в сегодняшней игре принимал участие целый пехотный полк, всем «Абрамсам», кроме трех, предстояло действовать на других участках фронта. Вэй Мин быстро определил три танка, двигавшихся на позиции его взвода, на таком большом расстоянии казавшихся крошечными и совсем не страшными.
Опустив бинокль, мальчик прильнул к окуляру прицела и, наведя перекрестье на неясную черную точку, видневшуюся в пыли, стал неотступно следить за ней. Убедившись в том, что расстояние до цели стало меньше трех тысяч метров, Вэй Мин нажал на кнопку выстрела, и реактивный снаряд со свистом устремился вперед, разматывая за собой длинный провод. Рядом послышался свист двух других снарядов, также выпущенных по неприятельским танкам. Но тут из дул орудий «Абрамсов» вырвались яркие вспышки, и через две-три секунды правее и сзади позиции взвода с оглушительным грохотом разорвались фугасные снаряды, обдав засевших в окопах бойцов градом камней и комьев земли. Прогремели новые взрывы, и Вэй Мин непроизвольно закрыл голову руками, спасаясь от них. Мальчик быстро пришел в себя, но, когда он снова отыскал в видоискатель цель и навел на нее перекрестие прицела, справа рядом с танком взметнулся фонтан земли, и Вэй Мин понял, что снаряд прошел мимо цели. Оторвавшись от окуляра, он увидел позади танков еще два столба земли. Все три снаряда прошли мимо цели. Танки неумолимо надвигались. Судя по всему, неприятельские танкисты поняли, что без ПТУРСов позиция взвода осталась беззащитной. Игра превратилась в бой только с легким вооружением, однако взводу приходилось иметь дело не с одним танком, а с тремя.
– Приготовить противотанковые гранаты! – крикнул Вэй Мин.
Взяв в руку гранату, он стоял в окопе, глядя на приближающийся танк. Граната из магнитного материала казалась очень тяжелой.
– Товарищ лейтенант… как с ней обращаться? – тревожно окликнул Вэй Мина стоявший рядом мальчик. – Я не умею!
И действительно, никто их этому не учил; взрослые, обучавшие детей, не могли даже предположить, что их подопечным предстоит иметь дело с самыми грозными танками в мире, имея в качестве оружия только ручные гранаты.
Стальные чудовища надвигались, Вэй Мин уже чувствовал, как дрожит под ногами земля. Над головой просвистела пулеметная очередь, и ему пришлось пригнуться. Когда, по его оценкам, танки оказались на позиции взвода, мальчик выпрямился и бросил гранату в средний «Абрамс», и в этот же момент из дула спаренного пулемета, направленного прямо на него, вырвались язычки пламени и пуля просвистела у него над ухом. Описав в воздухе дугу, граната прилипла к наклонной броне башни М1А2 чуть впереди устройства пуска дымовых гранат, напугав американского мальчика – наводчика орудия. Другие китайские мальчики также поднялись в окопах и бросили гранаты во вражеские танки – одни гранаты прилипли к броне, другие упали на землю. Стоявший рядом с Вэй Мином мальчик выскочил из окопа и тотчас же рухнул на землю, сраженный пулеметной очередью. Выроненная граната отлетела метра на два в сторону и не взорвалась; вероятно, юный боец забыл выдернуть предохранительную чеку. Другие гранаты взорвались, но все три танка, не получив ни царапины, продолжали надвигаться сквозь дым и огонь на окопы. Вэй Мин выскочил из окопа и откатился в сторону, спасаясь от гусениц танка, но другие мальчики были раздавлены. Послышался страшный треск – это один танк провалился в окоп и застыл, предварительно подмяв гусеницей мальчика, собиравшегося бросить гранату. Граната взорвалась, перебив гусеницу и отбросив далеко в сторону опорный каток.
Находящийся вдалеке судья выпустил в воздух зеленую ракету, объявляя об окончании игры. В башне подбитого «Абрамса» с лязгом откинулся люк, и появился американский мальчик в шлеме. Но при виде направившего на него автомат Вэй Мина он поспешно нырнул назад так, что осталась только макушка его шлема, и окликнул через автоматический переводчик:
– Китайские дети, играйте по правилам! Играйте по правилам! Игра окончена, не стрелять!
После того как Вэй Мин опустил автомат, он выбрался из танка, а вслед за ним и еще три мальчика. Все они держались за пистолеты, с опаской оглядываясь на оставшихся в живых китайских детей. Спрыгнув на землю, американцы поспешили назад на свои позиции. Мальчик, шедший последним, со здоровенным автоматическим переводчиком на шее, остановившись, обернулся и, козырнув Вэй Мину, сказал через переводчик:
– Я лейтенант Морган. Вы отлично сражались, лейтенант!
Козырнув в ответ, Вэй Мин промолчал. Вдруг он заметил какое-то движение на груди лейтенанта Моргана, и из куртки американского танкиста высунулась жалобно мяукнувшая кошачья мордочка. Вытащив кошку из-за пазухи, Морган показал ее Вэй Мину.
– Это Арбуз, талисман нашего экипажа.
На взгляд Вэй Мина, полосатая кошка ничем не напоминала арбуз. Еще раз отдав честь, лейтенант Морган развернулся и поспешил нагонять своих товарищей.
Вэй Мин постоял еще какое-то время, глядя на то, как дрожит антарктический горизонт в разноцветных отсветах полярного сияния. Наконец он медленно подошел к развороченному окопу и двум своим раздавленным товарищам, сел на землю и расплакался.
Майор Цзинь Юньхуэй, третий из бывших одноклассников Хуахуа и Очкарика, летчик-истребитель первой военно-воздушной дивизии Народно-освободительной армии Китая, также находился в Антарктиде и принимал участие в воздушном бою. Эскадрилья Цзянь-10, в которой служил Цзинь Юньхуэй, летела в боевом порядке на высоте восемь тысяч метров. Видимость была великолепная, и кабина наполнялась заревом полярного сияния. Противник, эскадрилья Ф-15, летел параллельным курсом на удалении всего трех тысяч метров. В наушниках шлемофона прозвучала команда начать игру.
– Сбросить топливные баки и набрать высоту! – приказал командир эскадрильи.
Цзинь Юньхуэй щелкнул вниз тумблером сброса топливного бака в углу приборной панели и потянул на себя штурвал, направляя Цзянь-10 резко вверх. От сильной перегрузки у него потемнело в глазах. Когда туман перед глазами рассеялся, Цзинь Юньхуэй увидел, что боевые порядки обеих эскадрилий расстроились, и вокруг наступил полный хаос. Майор выровнял самолет, однако пока что не было речи о том, чтобы атаковать неприятеля; Цзинь Юньхуэй думал только о том, как избежать столкновения с другими самолетами, своими и вражескими. К счастью, напряжение продолжалось недолго, и вскоре мальчик очутился в гораздо более свободном пространстве. Он запросил своего ведомого, но ответа не последовало. И тут прямо перед собой Цзинь Юньхуэй увидел сверкнувшую в полярном сиянии серебристую точку и быстро удостоверился в том, что это Ф-15. Судя по всему, вражеский истребитель кого-то искал, однако Цзянь-10 майора еще не обнаружил. Осторожно сокращая расстояние, Цзинь Юньхуэй увидел, как внезапно неприятельский самолет развернулся и стал набирать высоту, очевидно заметив его присутствие. Он выпустил две ракеты, однако Ф-15 отстрелил два тепловых заряда, после чего вошел в резкое пике, уходя от ракет. Цзинь Юньхуэй спикировал следом за ним, снова поймал его в прицел и выпустил еще две ракеты, но мерзавцу опять удалось уклониться от них. Тогда юный майор нажал гашетку и почувствовал легкую вибрацию двух скорострельных пушек, а когда вражеский истребитель сделал поворот влево, он отчетливо увидел, как трассирующие снаряды попали в хвостовую часть Ф-15. Ему даже показалось, что из пробоин повалил дым, однако радость его оказалась недолгой; Ф-15 продолжал лететь как ни в чем не бывало. Быстро израсходовав все боеприпасы, Цзинь Юньхуэй остался без наступательного оружия. Теперь единственным выходом для него оставалось бегство. Он понял, что противник гораздо опытнее, и его охватил панический страх. Какое-то время он беспорядочно метался из стороны в сторону, не обращая внимания на вражеский истребитель. Тут пискнул локатор, предупреждая о том, что головка самонаведения ракеты «воздух – воздух» захватила его самолет. Цзинь Юньхуэй резко повернул в сторону, однако недостаток мастерства не позволил ему правильно выполнить этот маневр, и его Цзянь-10, сорвавшись в штопор, камнем полетел к земле. Без колебаний он потянул рычаг катапультирования, поскольку ему еще не приходилось слышать о том, чтобы ребенок-пилот вывел сверхзвуковой истребитель из плоского штопора. Выброшенный катапультой из кабины, Цзинь Юньхуэй повис на парашюте и, оглянувшись по сторонам, увидел, как вражеский истребитель спикировал прямо на него, намереваясь то ли расстрелять, то ли порвать его парашют. И то, и другое было в пределах правил, поэтому мальчик приготовился к неминуемой смерти. Но тут случилось чудо: из хвостовой части Ф-15 вылетел какой-то белый предмет – тормозной парашют! Поток набегающего воздуха и реактивные струи из сопел двигателей мгновенно разорвали полотно в клочья, но все-таки парашют успел замедлить истребитель, и тот также сорвался в плоский штопор, как и Цзянь-10. Цзинь Юньхуэй увидел, как американский мальчик катапультировался и раскрылся его парашют. Юные пилоты показали друг другу большие пальцы, причем Цзинь Юньхуэй сделал это совершенно искренне. Ему было не по силам тягаться с опытным американским летчиком, но тормозной парашют был выпущен не вследствие беспечной ошибки: во время полета система его выпуска блокируется. Парашют выпустился только потому, что юный майор своей очередью прошил хвостовую часть Ф-15.
Вскоре мальчики увидели, как на черно-белой земле под ними взметнулись два огненных шара.
Боевые действия в Антарктике не имели ничего подобного в прошлом и вряд ли повторятся в будущем: это была игра в войну. В этой войне противники сражались друг с другом, используя формат спортивных соревнований. Верховное командование обеих сторон выбирало время и место сражения, определяло силы сторон и правила игры. Затем происходило само сражение в рамках установленных правил, а беспристрастные судьи наблюдали за ним со стороны и определяли победителя. У всех стран-участниц был одинаковый статус, никто не образовывал никаких союзов, воевали все по очереди. Ниже приводится расшифровка переговоров верховных главнокомандующих двух стран, договаривающихся о соревновании.
СТРАНА А: Привет, Б!
СТРАНА Б: Привет!
СТРАНА А: Давайте договоримся насчет следующей танковой игры. Не желаете сразиться завтра?
СТРАНА Б: Еще одна атака?
СТРАНА А: Отлично. Сколько танков вы собираетесь выставить?
СТРАНА Б: Ну, сто пятьдесят.
СТРАНА А: Это слишком много. У нас завтра часть танков задействована в игре Танки против пехоты. Давайте ограничимся ста двадцатью.
СТРАНА Б: Чудесно. Как вам Четвертая арена?
СТРАНА А: Четвертая арена? Не фонтан. Она уже приняла пять встречных танковых наступлений и три разрушения стен на сверхблизкой дистанции, поэтому там повсюду подбитые танки.
СТРАНА Б: Обе стороны могут использовать их в качестве укрытия. Это добавит разнообразия и сделает игру более интересной.
СТРАНА А: Тоже верно. Тогда Четвертая арена. Но правила нужно чуточку изменить.
СТРАНА Б: Этим займутся судьи. Договоримся о времени.
СТРАНА А: Предлагаю начать завтра в десять утра. Так у нас будет достаточно времени для подготовки.
СТРАНА Б: Замечательно. Тогда до завтра!
СТРАНА А: До завтра!
Тщательные исследования показывают, что подобная форма ведения боевых действий является вполне объяснимой. Правила и соглашения предполагают установление системы, а система, будучи установленной, приобретает инерцию; нарушение правил одной стороной влечет за собой коллапс всей системы с непредсказуемыми последствиями. Ключевым моментом является то, что такая система ведения войны могла быть установлена только в мире детей, где игровое мышление является определяющим, и воспроизвести ее в мире взрослых невозможно.
Если бы кому-то из Обыкновенной эпохи довелось стать свидетелем подобной игры в войну, больше всего его поразил бы не ее характер спортивного состязания, поскольку похожие примеры, хоть и не столь впечатляющие, можно найти в далеком прошлом, в эпоху холодного оружия; нет, он был бы потрясен, даже озадачен характером ролей, которые играли страны-участницы. Противники определялись согласно порядку игр. Впоследствии ученые назвали «спортсменами» участников сражений, ничего подобного которым не было за всю предшествующую историю человечества.
Другой ключевой характеристикой игры в войну была узкая специализация боевых действий. Каждое сражение представляло собой состязание каким-то одним видом вооружения. Никакого взаимодействия родов войск и совместных действий не было.
Вскоре после начала Олимпийских игр сухопутная часть войны Эпохи сверхновой трансформировалась в одно громадное танковое сражение. Танки были любимыми детскими игрушками; ничто не пленило воображение детей так, как танк. В эпоху взрослых игрушечному танку с дистанционным управлением был бы несказанно рад любой мальчишка. С началом Олимпиады это очарование перешло на настоящие танки, и дети без оглядки бросали их в бой. Всего страны-участницы перебросили в Антарктиду почти десять тысяч танков, которым предстояло принять участие в беспрецедентных по масштабам сражениях с участием нескольких сотен, а то и тысяч боевых машин. На бескрайних просторах Антарктиды эти полчища бронированных чудовищ надвигались друг на друга, стреляли, горели. Повсюду можно было встретить остовы подбитых танков, некоторые из них горели по два-три дня, испуская в небо столбы черного дыма. Издалека поле танкового боя казалось головой, заросшей причудливыми длинными волосами.
По сравнению с масштабами и ожесточенностью танковых сражений воздушные бои были гораздо менее увлекательными. По идее, самыми захватывающими должны были стать поединки истребителей, однако дети-пилоты обучались меньше года и имели не больше ста часов налета на сверхзвуковых перехватчиках, из чего следовало, что они более или менее твердо освоили только взлет, посадку и горизонтальный полет. Для подавляющего большинства из них высочайшее пилотажное мастерство и физическое здоровье, необходимые для ведения воздушного боя, оставались чем-то недостижимым. Отсюда следует, что бои эскадрилий противника заканчивались, не успев начаться; гораздо больше самолетов было потеряно вследствие катастроф, чем сбито неприятелем. Во время воздушного боя истребителей юный летчик был сосредоточен только на том, как бы не разбиться, и на наступательные действия сил практически не оставалось. Больше того, перегрузки в современном сверхзвуковом истребителе, ведущем бой, превышали шесть единиц, доходя до девяти, когда требовалось избежать захвата неприятельским локатором или уйти от ракеты с головкой самонаведения, – и слабые кровеносные сосуды головного мозга детей просто не справлялись с этим. Разумеется, были вундеркинды, как, например, американский ас Карлос (летчик, пилотировавший Ф-15, дважды уходивший от ракет), и остальные дети предпочитали по возможности избегать встречи с ними.
Еще более скучно было на воде. Вследствие особого географического положения Антарктиды морские пути снабжения играли ключевую роль для армий всех стран. Прерванная связь с Большой землей явилась бы самой страшной катастрофой, в результате которой дети словно оказались бы на другой планете. Поэтому для обеспечения бесперебойных поставок все страны тщательно берегли свои военно-морские силы; во время морских сражений боевые корабли сторон старались держаться как можно дальше друг от друга, как правило, вне прямой видимости. Для нанесения ударов на таком большом удалении требовались самые совершенные технические средства, однако в детских руках эффективность противокорабельных ракет оставалась крайне низкой. Лишь считаные ракеты поразили цель, и за все игры было потоплено только несколько транспортных судов. То же самое происходило и под водой. Управление технически сложной подводной лодкой в иссиня-черных океанских глубинах исключительно по показаниям гидроакустических систем в игре в кошки-мышки с противником требовало огромного опыта и высочайшего мастерства, чего дети, естественно, не успели приобрести за такой короткий срок. Как и в случае с воздушными боями, поединки подводных лодок не получились. За все Олимпийские игры ни одна торпеда не поразила цель. Больше того, поскольку базы подводных лодок в Антарктике отсутствовали, а возвести такую было многократно сложнее, чем построить примитивный причал для надводных кораблей, все страны вынуждены были пользоваться базами в Аргентине и на островах Океании. Дизель-электрические подводные лодки были плохо приспособлены для продолжительных действий в Антарктике, а атомные субмарины имелись только у нескольких стран. В ходе игр потонула всего одна дизель-электрическая подлодка, да и то в результате аварии.
В период Олимпийских игр войны Эпохи сверхновой основные боевые действия сосредоточились на суше, где имели место многочисленные странные формы сражений, не имеющие аналогов в истории войн.
В артиллерийских дуэлях гаубиц на дистанции пять километров интрига отсутствовала. Обе стороны заранее передавали судейской бригаде точные координаты своих батарей, а затем по сигналу начинали обстреливать друг друга. В первом раунде орудия наводились до поступления сигнала, вследствие чего исходом было полное уничтожение сил сторон. Затем правила изменили, орудия под контролем судей разворачивались в другую сторону, и только по сигналу их можно было наводить для ведения огня с закрытых позиций. Как и в дуэли на пистолетах, ключевым фактором была скорость: прицелиться, выстрелить и спешно покинуть позиции, поскольку перевозить орудия большого калибра было непросто, увезти их быстро с огневой позиции было просто физически невозможно. К этому моменту неприятельские снаряды, как правило, уже были в воздухе, и какие-то считаные секунды могли определить разницу между жизнью и смертью. Впоследствии правила изменились еще больше: батареи выдвигались на огневые позиции только после сигнала начала игры, и гаубицы еще предстояло развернуть в боевое положение. Это правило еще больше углубило пропасть между командами, и порой одна сторона еще не успевала приготовить свои орудия к стрельбе, как вторая уже начинала с расстояния пять километров осыпа́ть ее снарядами. Огневые позиции батареи превращались в царство ужаса, преддверие преисподней. Дети окрестили эту игру «артиллерийским боксом».
По сравнению с этим в играх с участием самоходных артиллерийских установок, когда стороны могли произвольно менять свои огневые позиции, переменных параметров было гораздо больше. Баллистический локатор фиксировал траекторию подлетающего снаряда, но по этим данным можно было только определить местонахождение противника в момент выстрела; его настоящее положение еще нужно было вычислить, причем оставалось неизвестно, в какую сторону и на какое расстояние он переместился. Один юный офицер-артиллерист описал эту игру так: «Это все равно что пытаться пронзить острогой рыбу в мутной воде после того, как всего на одно мгновение мельком увидеть ее голову». Процент попаданий всех игроков был плачевным, но, когда разрешили использовать для корректировки огня самолеты, точность заметно выросла. Эту игру дети окрестили «артиллерийским баскетболом».
Минометы считались оружием пехоты, однако они были определены в категорию артиллерийских игр. Позиции противоборствующих сторон разделяли одна-две тысячи метров, они находились в пределах видимости, что делало игру особенно захватывающей. Также она была одной из самых требовательных в физическом плане. Минометчикам приходилось постоянно бегать, укрываясь от неприятельских мин, и, пользуясь любым случаем, устанавливать свой миномет, наводить его на точно так же лихорадочно мечущегося противника и выпускать свои мины. На поле боя комья земли от разрывов и столбы дыма рисовали непрерывно меняющиеся абстрактные узоры. Эта игра получила красноречивое наименование «минометный футбол».
Самими страшными были игры пехоты. Хотя во всех играх этой категории использовалось исключительно легкое вооружение, потери были гораздо больше.
Наиболее массовыми были дуэли с применением стрелкового оружия, проводившиеся в категориях «укрепления» и «наступление».
Пехотные игры категории «укрепления» заключались в том, что противоборствующие стороны вели друг по другу огонь из укрытий, разделенных ничейной полосой, и могли продолжаться по нескольку дней. Но, как выяснили дети, ведение огня из укреплений означало, что бойцы практически не показывались из укрытий, что сводило до минимума смертность от стрелкового оружия. Противники поливали друг друга настолько плотным градом пуль, что пули, случалось, сталкивались в воздухе, а стреляные гильзы накапливались вокруг огневых позиций горами по колено высотой, однако в конечном счете, помимо незначительных сколов и трещин на наружных поверхностях укреплений, эффекта не было никакого. Поэтому дети перешли на высокоточные снайперские винтовки с мощными оптическими прицелами, что в тысячу раз снизило расход боеприпасов и в десять раз повысило результативность стрельбы. Теперь игра заключалась уже в том, что юные стрелки часами неподвижно лежали в окопе, дюйм за дюймом изучая вражеские позиции в поисках едва заметного движения среди груд камней и пятен снега, выпуская пулю при малейшем подозрении на присутствие неприятеля. Перед позициями простиралась ничейная территория, где не появлялось ничто живое, а дети старались не высовываться из укрытий. Характерный хлопок выстрела снайперской винтовки и последующий свист пули, рассекающей воздух, только подчеркивали ледяную тишину поля боя, словно где-то под отсветами полярного сияния одинокий призрак лениво щипал струну цитры. Дети придумали для этой игры потрясающее название: «винтовочная рыбалка».
Совершенно иной характер имели наступательные игры. В них противоборствующие стороны наступали друг на друга, ведя огонь, приблизительно так же, как это было в сухопутных войнах XIX столетия до перехода к современным методам ведения войны, когда пехота воевала сомкнутым строем. Однако дальность стрельбы и точность гладкоствольных ружей той эпохи не шли ни в какое сравнение с современным стрелковым оружием, поэтому боевые порядки детей рассеялись, и дети в основном продвигались вперед ползком, а не выпрямившись во весь рост. Отсутствие укреплений означало, что процент потерь был значительно выше, чем в играх с укрытиями, и продолжались такие игры недолго.
Но самыми захватывающими и жестокими пехотными играми были состязания с гранатами, также делившиеся на категории с укреплениями и наступательные. В первых перед началом игры возводились укрепления, на расстоянии всего двадцать метров друг от друга – дистанция, на которую может бросить гранату ребенок. По сигналу начала игры дети высовывались из укрытий, бросали гранаты и тотчас же ныряли обратно, спасаясь от гранат противника. Наиболее часто использовались гранаты с деревянными рукоятками, поскольку они обладали довольно большой мощностью и их можно было бросить достаточно далеко; «лимонки» имели гораздо меньшее распространение. Игра требовала большой физической силы и недюжинной храбрости, а также очень крепких нервов. По сигналу начала игры гранаты летели сплошным градом, и даже в укреплениях от частых мощных взрывов душа уходила в пятки, а нужно было еще думать о том, чтобы вскочить и бросить гранату в противника. Решающую роль играла надежность укреплений. Если неприятельская граната разрушала стену или пробивала крышу, игра заканчивалась. Эту игру, обладавшую очень высокой смертностью, дети окрестили «волейболом с гранатами».
В наступательной подкатегории игр с гранатами укрепленные позиции отсутствовали. Противоборствующие стороны приближались друг навстречу другу по открытой местности и, оказавшись на дистанции броска, кидали гранаты, после чего спешили распластаться на земле или отступить назад, спасаясь от осколков. В этой игре в основном использовались гранаты «лимонки», поскольку их было проще захватить с собой в большом количестве. Двигаясь вперед и отходя назад, стороны неизбежно перемешивались между собой, после чего все начинали бросать гранаты просто туда, где скапливалось больше народа. Происходящее напоминало кошмарное безумие: густой дым и пламя разрывов на открытой местности, толпы детей, бегущих и лежащих на земле, и то и дело кто-нибудь доставал из подсумка гранату и бросал ее… Дети прозвали эту игру «футболом с гранатами».
Несмотря на шутливые названия, Антарктические игры, пожалуй, явились самыми жестокими видами боевых действий в истории. В ходе состязаний оружие использовалось на предельно малых дистанциях, поэтому потери были огромные. Так, например, в танковых сражениях даже победившая сторона недосчитывалась как минимум половины своих танков. Кровь текла рекой на всех соревнованиях Олимпийских игр. Что касается юных бойцов, они каждый раз, выходя на игру, готовились к вечности. Впоследствии это позволило определить фундаментальное заблуждение взрослых Обыкновенной эпохи насчет детей. Война Эпохи сверхновой показала, что дети ценят жизнь гораздо меньше, чем взрослые, и, следовательно, значительно терпимее относятся к смерти. При необходимости они могли быть более жестокими, холодными и равнодушными, чем взрослые. Позднейшие историки и психологи сошлись в том, что если бы такая жестокая, безумная война разразилась в Обыкновенную эпоху, порожденное ею немыслимое психологическое давление привело бы всех участников к эмоциональному срыву. Конечно, значительное число детей бежали с поля боя, однако эмоциональные срывы были редки. Последующие поколения взирали с благоговейным восхищением на мужество и стойкость, проявленные юными воинами на поле боя, восторгаясь поразительными подвигами героев, родившихся на полях сражений. Например, в играх с гранатами были дети, прозванные «пасующими», которые никогда не брали с собой гранаты, а подбирали те, которые бросил противник, и кидали их обратно. Хотя лишь считаные единицы дожили до окончания игр, быть «пасующим» считалось очень почетно. Их отвага так описана в популярной песенке:
Быть пасующим – как это классно!
Я обожаю гранаты бросать.
Граната упала, и это опасно,
Быстро поднять, перекинуть обратно,
Нет… и осколкам… в меня… не попасть!
Из всех игр Военной олимпиады самыми варварскими и жестокими по праву считаются состязания с холодным оружием. В этих играх противники сражались друг с другом штыками и другим колющим и режущим оружием, возвращая войну к ее первобытным истокам. Ниже приводятся воспоминания одного юного бойца, участвовавшего в таком соревновании:
Я нашел подходящий камень и напоследок еще раз наточил штык своей винтовки. Командир взвода увидел, как я точил штык вчера, и всыпал мне по полной. Он заявил, что штык нельзя точить, поскольку это вредит покрытию, защищающему от ржавчины. Но я плюнул на него и все равно наточил штык. Почему-то у моей винтовки штык постоянно недостаточно острый. А поскольку я все равно не надеялся остаться живым после игры, какое мне дело до того, черт побери, что у меня штык заржавеет?
Судейская бригада внимательно осмотрела наши винтовки, убеждаясь в том, что они не заряжены. На всякий случай из них вынули затворы, а нас обыскали на предмет наличия пистолетов и прочего огнестрельного оружия. Судьи обыскали всех пятьсот китайских мальчиков, но ничего не нашли, поскольку каждый из нас непосредственно перед осмотром спрятал в снегу под ногами по гранате. После того как судьи ушли, мы вырыли гранаты и спрятали их в карманах. Мы не собирались нарушать правила; просто накануне ночью к нам тайком пришел японский капитан, заявивший, что он принадлежит к антивоенной группе. Он предупредил, что японские дети в игре с холодным оружием собираются использовать какое-то устрашающее оружие. Мы спросили у него, что это за оружие, но капитан нам не ответил. Он сказал только, что мы даже представить себе не можем, какое это оружие. Оно просто ужасающее. Капитан предупредил нас быть начеку.
Когда началась игра, пехотные отряды сражающихся сторон двинулись друг на друга. В мерцающем зареве полярного сияния тысяча штыков сверкала словно лед, и я отчетливо помню завывание ветра над заснеженной равниной, похожее на заунывную, печальную песню.
Я шел в последнем ряду, но поскольку я находился с краю, мне было довольно хорошо видно то, что происходило впереди. Я видел приближающихся японских детей. У них не было стальных касок, но они повязали головы полосками белой ткани и шли, распевая песни. Я разглядел у них в руках винтовки с примкнутыми штыками, но никакого устрашающего оружия, о котором накануне говорил японский капитан, не было. Внезапно боевой порядок противника изменился, шеренги разбились на колонны, образовавшие параллельные проходы шириной в два шага. И тут позади поднялись облака снега и пыли, и из этих облаков вырвалась орда черных существ, несущихся вперед по проходам подобно потопу. Я услышал злобный вой и, приглядевшись получше, почувствовал, как у меня стынет кровь в жилах.
Это была огромная свора собак!
Собаки в считаные мгновения пронеслись сквозь боевые порядки противника и набросились на нас. Передние ряды наших солдат смешались, и послышались проникнутые ужасом крики. Я не знаю, какой породы были эти собаки, но они были огромные, на целую голову выше меня, и адски злые. Дети и собаки перемешались в одну кучу, земля оросилась свежей кровью. Я увидел одну собаку, держащую в пасти оторванную руку… Боевой строй японских детей рассыпался, они бросились на нас со штыками наперевес, присоединяясь к своим собакам. Почти все мои товарищи в первых рядах уже были растерзаны клыками и штыками.
– Гранаты к бою! – крикнул наш командир полка, и мы, не раздумывая, выдернули чеки и бросили гранаты в толпу детей и собак.
Загремели частые взрывы, разбрасывая в стороны окровавленную плоть.
Те из нас, кто остался в живых, быстро пересекли зону взрывов, топча тела наших товарищей, вражеских солдат и собак, и навалились на японское войско, безжалостно орудуя штыками, прикладами и зубами. Я сначала столкнулся с одним японским младшим лейтенантом, он с криком набросился на меня, целясь штыком мне в сердце, но я отбил его винтовку, и штык попал мне в левое плечо. Вскрикнув от боли, я выронил свою винтовку на землю и непроизвольно ухватился обеими руками за ствол винтовки лейтенанта. Я почувствовал, как моя горячая кровь течет по стали. Лейтенант несколько раз дернул винтовку взад и вперед, и каким-то образом штык отсоединился. Правой рукой, которая еще могла двигаться, я выдернул штык из своего плеча и, сжимая его в трясущейся руке, двинулся на лейтенанта. Какое-то мгновение маленький трус испуганно таращился на меня, затем развернулся и бросился бежать, сжимая в руках оставшуюся без штыка винтовку. У меня не было сил, чтобы гнаться за ним; оглянувшись вокруг, я увидел, что какой-то японский мальчишка повалил моего товарища на землю и душит его. Сделав несколько шагов, я приблизился к нему сзади и вонзил штык ему в спину. У меня не осталось сил даже на то, чтобы выдернуть его. Перед глазами у меня потемнело, и я увидел приближающуюся землю, бурую, грязную. Я упал лицом в смесь крови врага, моей собственной, а также антарктической почвы и снега.
Я пришел в себя три дня спустя в полевом госпитале и узнал, что нам засчитали поражение. По мнению судей, несмотря на то, что правила нарушили обе стороны, наше нарушение было более серьезным, поскольку используемые нами гранаты определенно никак нельзя было отнести к холодному оружию. А собаки, которыми воспользовались японские дети, были оружием теплокровным.
Цитируется по: Чжан Цяньбин. Кровавая каша: китайская армия в войне Эпохи сверхновой. Издательский дом «Куньлунь», 8 год ЭС.
Олимпийские игры продолжались, и постепенно начинал прорисовываться исход, который никак не могли предвидеть сторонники такого вида боевых действий.
С чисто военной точки зрения игра в войну ничем не напоминала обычную войну. Более или менее определенные позиции и условия, заранее установленные противоборствующими сторонами, означали то, что впервые в истории географическое положение стран оказалось несущественным. Цель военных действий заключалась не в том, чтобы захватить какой-нибудь город или стратегически важную позицию, а просто в том, чтобы истощить силы противника на поле боя. С самого начала игр все внимание детей было сосредоточено на этом ключевом моменте, и все, начиная от верховного командования и до простых солдат в окопах, говорили и думали только об одном: об относительном соотношении потерь.
В эпоху взрослых соотношение потерь от какого-то конкретного вида оружия имело некоторое значение в определении военной политики, но редко являлось наиболее важным фактором. Верховное командование могло принять решение добиться той или иной стратегической или тактической цели, невзирая на цену. Однако в войне детей соотношение потерь приобрело совершенно другое значение, в первую очередь потому, что в их мире запасы тяжелого вооружения перестали быть восполняемыми; не могло быть и речи о том, чтобы дети в столь короткое время изготовили столь сложную боевую технику. Если у какой-то армии подбивали танк, значит, у нее оставалось на один танк меньше; если сбивали самолет, значит, меньше на один самолет. Нечем было восполнить потерю даже такой относительно простой системы, как гаубица. Следовательно, относительное соотношение потерь стало единственным определяющим фактором победы.
Поскольку дети не освоили сложные технические операции, высокотехнологичные системы координирования вооружений практически потеряли смысл. Например, авиация, игравшая решающую роль в военном искусстве Обыкновенной эпохи, в войне Эпохи сверхновой оказалась на второстепенных ролях. Поскольку разведка и целенаведение были связаны со сложными технологическими вопросами в самых разных областях, бомбардировщики, поднявшись в воздух, по большей части просто не могли найти цель, а если и находили, то детям оказывалось крайне трудно поразить ее, поэтому они ограничивались бомбометанием по площадям, что можно было сравнить с аспарами[52], рассыпающими с неба цветы. Точно так же крылатые ракеты, не имеющее равных наступательное оружие, широко применявшееся Соединенными Штатами в региональных конфликтах конца Обыкновенной эпохи, не нашли своего применения в войне Эпохи сверхновой. Система глобального позиционирования в детском мире работала из рук вон плохо, что лишало крылатые ракеты основного метода наведения на цель. Второй метод, опирающийся на наземные ориентиры, связанный с еще более сложными технологиями, требовал ввод данных локатора на всем пути ракеты до цели, однако отыскать оцифрованные карты Антарктиды в море информации, оставленной взрослыми, оказалось задачей непосильной, даже если они там и имелись. Ну а о том, чтобы произвести геодезические съемки самим, речи вообще не шло.
В технологическом плане война Эпохи сверхновой оказалась сродни Первой мировой войне, решающую роль в которой сыграли сухопутные армии. В отличие от диспропорций высокотехнологичного оружия, в игре в войну относительное соотношение потерь явилось достаточно объективной мерой оценки эффективности применения обычного вооружения.
Таким образом, главным оружием в этой войне стали танки. Военная доктрина НАТО гласила, что бронетанковые соединения неотделимы от авиации непосредственной поддержки сухопутных войск; без огневой поддержки и воздушной разведки, обеспечиваемой боевыми вертолетами, танковые подразделения превращаются на поле боя в беззащитные мишени. Как выразился один американский генерал-танкист Обыкновенной эпохи: «Танк «Абрамс» без вертолета «Апач» все равно что без штанов». Однако дети обучались военному искусству так мало, что удары штурмовых вертолетов оказали на ход войны Эпохи сверхновой такое же незначительное воздействие, как и действия истребителей и бомбардировщиков; количество сбитых и потерпевших крушение вертолетов даже превосходило потери самолетов. «Апач», пилотируемый двумя неопытными, растерянными мальчишками, летающий взад и вперед над полем боя, становился великолепной мишенью для переносных зенитных комплексов. Поэтому самыми желанными штурмовыми вертолетами на антарктическом театре боевых действий были не американские «Апачи», а российские К-50 с соосными несущими винтами, самой примечательной чертой которых являлось первое в мире кресло пилота, оснащенное катапультой. Катапультирование сквозь вращающийся винт представляло особенно сложную задачу, которую на «Камовых» решили отстреливанием лопастей несущих винтов непосредственно перед срабатыванием катапульты, что давало пилоту высокие шансы на спасение в случае прямого попадания зенитной ракеты. Наоборот, юным пилотам «Апачей» в случае поражения вертолета в полете оставалось только покорно ждать конца. Оставшись без поддержки и прикрытия фронтовой авиации, танки различных армий демонстрировали схожие показатели относительного соотношения потерь.
Время шло, и совершенно незаметно для детей пролетели шесть месяцев. Все это время уровень Мирового океана продолжал неуклонно повышаться, вода затопляла прибрежные низменности, превращая Шанхай, Нью-Йорк и Токио в новые Венеции. Многие дети покидали эти города, перебираясь в глубь континента, а немногие оставшиеся приспосабливались к жизни на воде, передвигаясь на лодках между небоскребами, поддерживая хоть какое-то подобие жизни в этих еще совсем недавно многолюдных мегаполисах. Тем временем в Антарктике климат становился все более теплым, даже несмотря на длительную полярную ночь. Зима была мягкая, со средними температурами около минус десяти градусов по Цельсию. Умеренная погода континента еще больше подчеркнула его возросшее значение.
Скоро должны были начаться переговоры о разделе Антарктиды, ключевым козырем в которых предстояло стать результатам, показанным той или иной страной в военных играх; это обстоятельство подталкивало детей удвоить свои усилия. На ледовый континент непрерывно прибывали свежие войска, масштабы игр возрастали, и пламя войны разгоралось по всему континенту.
Напротив, Соединенные Штаты погрузились в пучину разочарования и уныния, несмотря на то, что именно они были инициатором игр. Поскольку в детских руках высокотехнологичное оружие не представляло никакой опасности, Америка не доминировала в Антарктических играх, как рассчитывали ее дети, и многополярная структура Олимпиады беспокоила их гораздо больше предстоящих переговоров о будущем Антарктиды.
Оставалось последнее состязание, поединки межконтинентальных баллистических ракет, и именно с ними связывали свои надежды американские дети.
– Ты шутишь? – спросил у своего советника маршал Завьялов. – Она действительно летит в нашу сторону?
– Так говорит Центр радиолокационного предупреждения. Вряд ли там ошибаются.
– Быть может, она изменит траекторию? – предположил президент Ильюхин.
– Об этом не может быть и речи. Боеголовка находится на заключительной стадии полета, в режиме неуправляемого свободного падения. Она летит, как камень, брошенный в воздух.
В командном центре все высшее руководство России следило за первой схваткой баллистических ракет России и Соединенных Штатов. Американские дети запустили межконтинентальную ракету со своей территории, с расстояния десять тысяч километров, прямо по командному центру Российской армии, что являлось грубым нарушением правил игры. Обе стороны заранее обозначили на своей территории цели для ударов, и российская зона находилась на удалении свыше ста километров. Ни о какой ошибке речи быть не могло.
– Чего вы боитесь? – сказал Ильюхин. – По крайней мере боеголовка без ядерного заряда.
– Обычная боеголовка – это уже страшно. Это ракета «Минитмен-3». Кажется, такие были развернуты еще в семидесятых. Каждая несет до трех тонн фугасных зарядов, – сказал Завьялов. – Если она упадет в радиусе двухсот метров от командного центра, нам крышка!
– А что если она упадет прямо нам на голову? – добавил советник-полковник. – Мы погибнем, даже если боеголовка не несет вообще никакого заряда!
– Такое также не исключено, – заметил Завьялов. – «Минитмен» является одной из самых точных баллистических ракет. Точность поражения цели в пределах ста метров.
Послышался громкий вой, словно острое лезвие рассекало небо надвое.
– Она летит! – крикнул кто-то, и все затаили дыхание, с холодной дрожью ожидая неминуемого удара.
Снаружи донесся глухой стук, земля содрогнулась. Выбежав из бункера, все увидели примерно в полукилометре осыпающийся столб земли. Ильюхин, Завьялов и советники бросились к машинам и поспешили на место. Там уже работали экскаватор и взвод солдат с лопатами.
– Судя по всему, на высоте около десяти тысяч метров боеголовка выпустила небольшой тормозной парашют, – предположил полковник авиации, – поэтому она не углубилась в землю.
Через полчаса из земли показалась хвостовая часть боеголовки, стальная сфера диаметром 2,3 метра с тремя обгорелыми следами по периметру от отстрелившихся креплений. Вставив в щель железный прут, дети разъединили стальную оболочку. Их недоуменным взглядам открылось изобилие коробочек, всех форм и размеров, обвернутых защитной пленкой. Они очень осторожно развернули одну из коробок. Внутри лежали кусочки какого-то коричневого вещества, завернутого в фольгу.
– Взрывчатка! – испуганно воскликнул один мальчик.
Взяв одну «взрывчатку», Завьялов внимательно осмотрел ее, затем понюхал и откусил кусок.
– Шоколад, – сказал он.
Дети открыли остальные коробки, в которых лежали не только шоколад, но и сигары. Пока остальные дети делили шоколад, Ильюхин засунул в рот толстую сигару и раскурил ее, но не успел он сделать и несколько затяжек, как сигара взорвалась, выбросив разноцветные конфетти. Дети рассмеялись, глядя на ошеломленного президента с окурком сигары во рту.
– Через три дня, – выплюнув окурок, заявил Ильюхин, – настанет наш черед запустить ракету по командному центру американских детей.
– У меня дурное предчувствие, – сказал Очкарик на совещании в командном центре Китайской армии.
– Согласен, – подхватил Лю Ган. – Нам нужно немедленно перенести командный центр в другое место.
– Без этого никак не обойтись? – спросил Хуахуа.
– В игре с межконтинентальными баллистическими ракетами американские дети нанесли удар по российской базе, нарушив правило неприкосновенности баз. Наш командный центр также может стать целью, и боеголовка окажется начинена уже не шоколадом и сигарами.
– У меня более глубокое предчувствие, – сказал Очкарик. – Мне кажется, что ситуация резко изменится.
За окном командного центра на горизонте показалась первая белая полоска приближающегося рассвета. Долгая полярная ночь заканчивалась.
В безлюдной унылой тундре на северо-западе России, за полярным кругом, с передвижной пусковой установки в воздух с ревом взмыла ракета СС-25 увеличенной дальности действия, чтобы за сорок минут описать половину окружности вокруг земного шара. Оказавшись в небе над Антарктидой, боеголовка спустилась по пологой параболе и врезалась в снег на территории американской базы, всего в двухстах восьмидесяти метрах от командного центра. После пуска российской ракеты американские системы тактической и стратегической противоракетной обороны выпустили на перехват шесть ракет. Завороженные дети следили по экрану локатора, как светящиеся точки сближались друг с другом, готовые вот-вот столкнуться. Однако все шесть зенитных ракет прошли мимо цели: их суборбитальные траектории в верхних слоях атмосферы разошлись всего на какие-то десятки метров. Когда первый шок прошел, американские дети выкопали боеголовку из земли и обнаружили, что их российские сверстники переслали им за двадцать тысяч километров солидные запасы водки в небьющихся бутылках и красивую коробку с подписью, что внутри подарок лично для президента Дейви. В коробке оказалась матрешка, внутри нее была другая, и так далее, всего десять штук, и все с лицом Дейви, нарисованным очень правдоподобно. На внешней, самой большой матрешке американский президент смеялся, но постепенно его лицо становилось все менее веселым и все более встревоженным, и, наконец, на последней матрешке размером с мизинец Дейви вопил благим матом, раскрыв рот.
Дейви в бешенстве швырнул матрешки в снег и обхватил одной рукой генерала Скотта, а другой генерала Харви, командующего стратегической противоракетной обороной.
– Вы оба уволены! Идиоты! Вы заверяли меня в том, что наша противоракетная оборона непробиваемая! Вы… – Недоговорив, он повернулся к Скотту. – Кажется, ты говорил, что наши системы прочнее сейфов в швейцарских банках! Ну а ты… – Повернувшись к Харви, президент перешел на крик: – Черт побери, где твои хваленые вундеркинды? Толку от них не больше, чем от горстки хакеров, неспособных взломать страничку в соцсетях!
– Сэр… – начал оправдываться побагровевший Скотт. – Все шесть ракет прошли на волосок от цели!
Харви, не спавший трое суток, забыв об уважении к президенту, толкнул Дейви в грудь.
– Это ты идиот! Ты что, думаешь, эти системы – игрушка? В программном обеспечении одной только тактической противоракетной системы почти два миллиона операторов!
Подошедший советник протянул Дейви распечатку.
– Это от мистера Ейгю. Здесь повестка дня Антарктических переговоров.
Юные члены верховного командования Соединенных Штатов молча стояли на краю огромной воронки, на дне которой лежала боеголовка, прилетевшая с противоположного конца земного шара.
– Прежде чем начать переговоры, – помолчав, сказал Дейви, – мы должны захватить в играх абсолютное превосходство!
– Это невозможно, – возразил Воан. – Игры практически завершились.
– Вы прекрасно понимаете, что это возможно, – сказал Дейви, развернувшись к госсекретарю и глядя ему прямо в лицо. – Вы просто не хотите мыслить в таком ключе!
– Не хотите ли вы сказать, что нужно затеять новые игры?
– Совершенно верно! – возбужденно воскликнул Скотт, опережая президента. – Новые игры! Вот что нам нужно! Их следовало начать гораздо раньше!
– Невозможно предугадать, чем это обернется для Антарктических игр, – заметил Воан. Он устремил взор вдаль, и в глубинах его глаз отразилась белая полоска рассвета на горизонте.
– Вам нравится усложнять простейшие вещи, только чтобы похвалиться своими знаниями. Даже полному дураку понятно, что новая игра позволит нам достичь абсолютного превосходства по всему континенту одним ударом. Она предопределит исход Олимпиады. – Взяв распечатку, принесенную советником, Дейви ткнул ею в лицо Воану. – Это так же ясно, как вот этот меморандум! Тут не может быть никаких сомнений!
Воан отобрал у него лист бумаги.
– Вы полагаете, в этой бумаге все четко и ясно?
Озадаченно посмотрев на него, Дейви перевел взгляд на документ.
– Разумеется.
Своими заскорузлыми руками Воан сложил лист пополам и сказал:
– Вот один раз. – Затем сложил снова. – Вот два раза. – Еще раз. – Три раза… Итак, господин президент, вы считаете это однозначно определенным? Понятным и предсказуемым?
– Конечно.
– В таком случае предлагаю вам сложить эту бумагу тридцать пять раз. – Воан протянул сложенный втрое лист.
– Не понимаю.
– Ответьте на мой вопрос. Вы сможете это сделать?
– А почему бы и нет?
Дейви потянулся за распечаткой, однако Воан перехватил его руку. От этого холодного, скользкого прикосновения президенту показалось, будто у него по спине ползет змея.
– Господин президент, вам принадлежит верховная власть, каждое ваше решение войдет в историю. Вы действительно возьметесь за это?
Дейви молча смотрел на него, окончательно сбитый с толку.
– У вас есть последний шанс. Прежде чем принять решение, быть может, вы попробуете предсказать результат, как вы только что предсказали результат этой новой игры?
– Результат? Результат того, чтобы сложить тридцать пять раз пополам лист бумаги? – насмешливо произнес Скотт. – Не смешите меня!
– Например, какой толщины получится этот сложенный лист?
– Полагаю, толщиной с Библию, – ответил Дейви.
Воан покачал головой.
– Высотой до колена, – предположил Харви.
И снова Воан лишь молча покачал головой.
– Высотой с командный центр?
Воан покачал головой.
– Не хотите ли вы сказать, что он будет высотой с Пентагон? – с издевкой поинтересовался Скотт.
– Этот лист бумаги имеет в толщину около одной десятой миллиметра. Исходя из этого значения, после тридцати пяти сложений пополам он будет иметь толщину 6 871 950 метров, то есть около 6872 километра. Это примерно равно радиусу Земли.
– Что? – воскликнул Скотт. – Да он шутит!
– Воан прав, – пробормотал Дейви.
Он не был дураком и быстро провел аналогию с индийской легендой о радже и шахматной доске.
Засунув сложенный лист бумаги в нагрудный карман Дейви, Воан обвел взглядом потрясенных юных командиров и медленно промолвил:
– Никогда не относитесь излишне оптимистично к своим собственным суждениям, особенно когда речь идет о ходе мировой истории.
Дейви склонил голову, нехотя признавая поражение.
– Готов признать, что по сравнению с вами мы мыслим более примитивно. Если бы у всех людей ум был таким, как у вас, наш мир превратился бы в очень страшное место. Тем не менее мы не можем быть уверены в успехе, как мы не можем быть уверены в поражении. Почему бы не попробовать? Мы хотим этого! И никто не сможет нас остановить!
– Господин президент, – холодно произнес Воан, – это ваше право. Я сказал все, что хотел сказать.
В первых лучах рассвета, озаривших антарктическую пустыню, Эпоха сверхновой вошла в самую опасную фазу своей недолгой истории.
Тысяча солнц
Перед тем как начать состязание межконтинентальных баллистических ракет с американскими детьми, китайские руководители тайно переместили свой командный центр. Они загрузили весь персонал и связное оборудование на четырнадцать транспортных вертолетов и перелетели на сорок с лишним километров в глубь материка. Здесь ландшафт несколько отличался от прибрежного, конусообразные сопки были покрыты снегом. Командный центр развернули в палатках, установленных у подножия одной из сопок, лицом к широкой равнине, простирающейся в направлении базы.
– Командующий первым артиллерийским корпусом спрашивает, что загрузить в боеголовки, – обратился к Хуахуа Лю Ган.
– Гм… как насчет тангхулу[53]?
После чего дети нацелили бинокли на небо над побережьем. Молодой советник в наушниках с микрофоном указал общее направление, ориентируясь по данным радиолокационной станции дальнего обнаружения, предупредившей о приближающейся американской баллистической ракете.
– Внимание! Ракета на подлете. Азимут 135, угол возвышения 42. Она вон там. Вы должны уже видеть ее!
На темно-синем утреннем антарктическом небе еще были видны россыпи звезд, однако оно казалось чернее, чем во время долгой полярной ночи, так как яркость полярного сияния значительно ослабла. В синеве показалась светящаяся точка, которая приближалась быстро, но все-таки медленнее падающей звезды. В бинокль можно было разглядеть короткий огненный хвост, порожденный трением о воздух при входе в плотные слои атмосферы. Затем свет исчез, и на синем небосводе не осталось ничего, что можно было бы различить хоть невооруженным глазом, хоть в бинокль. Казалось, светящаяся точка растворилась в бесконечном мраке. Однако китайские дети понимали, что боеголовка ракеты под воздействием силы тяжести летит строго по назначенной траектории, направляясь точно в цель.
– Отлично! – доложил советник. – Ракета нацелена на базу. Точнее, в командный центр!
– Чем снаряжена боеголовка на этот раз?
– Быть может, куклами Барби?
Внезапно антарктический рассвет озарился полуденным светом.
– Вспышка сверхновой! – испуганно воскликнул один мальчик.
Это знакомое зрелище глубоко засело в каждом ребенке. И действительно, яркое зарево очень напоминало вспышку сверхновой, и в ослепительном сиянии окружающая местность на мгновение стала видна в мельчайших деталях. Но на этот раз небо, вместо того чтобы посинеть, стало темно-багровым. Свет исходил со стороны океана, и дети, посмотрев в ту сторону, увидели над горизонтом новое солнце. В отличие от сверхновой, это солнце представляло собой шар размерами больше настоящего солнца и такой ослепительный, что дети ощутили на лицах исходящий от него жар.
– Не смотрите туда! – осознав, что произошло, крикнул Лю Ган. – Вы сожжете себе глаза!
Дети зажмурились, однако нестерпимый свет проникал сквозь веки, оставаясь болезненно-ярким, и им казалось, будто они очутились в сияющем океане. Дети закрыли лица руками, но свет все равно пробивался в щели между пальцами. Они стояли так до тех пор, пока окружающий мир не померк, и только тогда с опаской убрали руки. Их обожженным глазам потребовалось какое-то время, чтобы освоиться.
– Как вы думаете, как долго горело это новое солнце? – спросил Лю Ган.
Подумав, дети предположили, что ослепительное свечение продолжалось по меньшей мере десять секунд.
– И я тоже так думаю, – кивнул он. – Судя по тому, сколько времени продержался огненный шар, это было что-то около мегатонны.
Теперь, когда зрение вернулось к детям, они устремили взоры в ту сторону, где появилось и исчезло новое солнце. На горизонте стремительно разрасталось белое облако.
– Зажмите уши! – крикнул Лю Ган. – Быстрее! Зажмите уши!
Зажав уши руками, дети стали ждать, однако грохота взрыва так и не было. Грибовидное облако на горизонте, серебристо-белое в утреннем свете, поднялось к небу. Оно прямо-таки противоестественно контрастировало с окружающей местностью, словно на реалистическое живописное полотно наложили гигантское фантастическое изображение. Дети молча смотрели на него, и кое-кто непроизвольно отнял руки от ушей.
– Зажмите уши! – снова крикнул Лю Ган. – Звуку требуется две секунды, чтобы дойти до нас!
Дети снова плотно зажали уши, и вдруг земля у них под ногами задрожала, словно кожа барабана. Вверх до уровня колена взлетели комья снега и земли; снежная шапка сорвалась с сопки, мгновенно оголив ее. Звук проникал в мягкие ткани и кости, вгрызался в черепную коробку, и детям казалось, будто их тела разорвало на части и разметало на все четыре стороны, и остались только их объятые ужасом трепещущие души.
– Всем укрыться за сопкой! – крикнул Лю Ган. – Сюда вот-вот придет ударная волна!
– Ударная волна? – удивленно покосился на него Хуахуа.
– Совершенно верно. Будем надеяться, когда она дойдет до нас, то ослабнет до просто сильного ветра.
Дети поспешили укрыться за сопкой, и вдруг налетел шквал, срывая палатки и разбрасывая находившееся внутри оборудование. Половину вертолетов опрокинуло, после чего все вокруг побелело от снега, однако еще долго слышался стук камней по фюзеляжам. Ураган продолжался около минуты, затем резко ослабел и наконец совсем затих, позволяя кружащемуся в воздухе снегу опуститься на землю. Когда пелена спала, на горизонте показалось огненное зарево. Грибовидное облако расползлось, заполнив собой полнеба. Ветер отнес верхнюю часть в сторону, придав ему вид огромного косматого чудовища.
– База уничтожена… – угрюмо пробормотал Лю Ган.
Вся связь с базой была нарушена, а когда дети посмотрели в ту сторону сквозь завесу еще не опустившейся пыли, они увидели на горизонте лишь смутное зарево.
Подошедший к Хуахуа советник доложил, что ему звонит американский президент.
– Если я отвечу, это выдаст наше местонахождение? – спросил Хуахуа.
– Нет. Передатчик находится в другом месте.
– Эй, Хуахуа, похоже, твоего имени на этой атомной бомбе не было! – донесся из беспроводной трубки голос Дейви. – А вы правда толковые ребята, раз у вас хватило ума переместить командный центр. Я рад, что вы живы. Хочу сообщить вам, что мы начинаем новую игру! Ядерные бомбы! – Он рассмеялся. – Это будет лучшая игра! Как вам понравилось новое солнце?
– Вы бесстыжие обманщики! – гневно воскликнул Хуахуа. – Вы растоптали все правила игр! Вы сломали саму основу игр!
– Какие правила? – рассмеялся Дейви. – Единственное правило – это веселье!
– А ваши взрослые – порядочные сволочи, раз они оставили вам стратегическое ядерное оружие!
– Так, послушайте, они только по забывчивости оставили нам всего несколько зарядов. У нас имелся огромный ядерный арсенал. Когда ешь кусок хлеба, на стол неизбежно падают крошки. К тому же, вы не задумывались, сколько крошек осталось от здоровенной российской буханки?
– Это решающий момент, – шепнул на ухо Хуахуа Лю Ган. – Американцы не посмеют нанести ядерный удар по России, поскольку опасаются возмездия. Имея же дело с нами, они могут не беспокоиться об этом.
– Да не заморачивайтесь вы по поводу мелочей! – сказал по рации американский президент.
– А мы и не заморачиваемся, – холодно ответил Очкарик. – В этом безумном мире нет смысла переживать из-за нравственных проблем. Это чересчур утомительно.
– Так-так. Ты к нему прислушайся, Хуахуа. У него правильная позиция. Только так можно получать удовольствие.
С этими словами Дейви разорвал связь.
Китайские дети незамедлительно связались с остальными участниками Антарктических игр для того, чтобы заключить союз и наказать американских детей за грубое нарушение правил, однако последствия оказались неутешительными.
Первым делом Хуахуа и Очкарик связались с руководителями России.
– Мы знаем о том, что произошло, и выражаем глубочайшее сочувствие, – равнодушно заявил Ильюхин.
– Подобное отвратительное нарушение правил необходимо наказать, – сказал Хуахуа. – Если не остановить этого подлого президента, американцы будут и дальше сбрасывать ядерные бомбы на базы других стран и даже на страны, находящиеся за пределами Антарктиды! Ваша страна должна организовать ответный ядерный удар по базе нарушителя. Возможно, вы единственные, кто сохранил эту возможность.
– Разумеется, подобное нарушение заслуживает наказания, – ответил Ильюхин. – Полагаю, все страны надеются на то, что вы организуете ответный ядерный удар, чтобы сохранить незыблемость правил. Моя страна также желает покарать нарушителя, однако Россия не обладает ядерным оружием. Наши многоуважаемые родители запустили все ядерные заряды в сторону солнца.
Переговоры с руководством Евросоюза оказались еще более удручающими. Действующий на настоящий момент председатель Европейского совета премьер-министр Великобритании Грин спросил невинным тоном:
– Почему вы думаете, что мы сохранили ядерное оружие? Это бесстыдная клевета на единую Европу. Сообщите нам вашу позицию, и мы подготовим заявление протеста.
Хуахуа положил трубку телефона.
– Эти молокососы просто хотят переждать на вершине горы, пока тигры будут драться между собой.
– Очень мудрая позиция, – кивнул Очкарик.
Были налажены временные линии связи между командным центром и базой, и непрерывным потоком хлынули пугающие известия. Армейской группе «Г», находившейся на территории базы, был нанесен сокрушительный удар; точное количество потерь еще предстояло установить, но, скорее всего, группа полностью лишилась боеспособности. Практически все сооружения базы были уничтожены. К счастью, по мере нарастания географических масштабов игр, две другие армейские группы, прежде размещавшиеся на базе, были передислоцированы больше чем на сто километров, что позволило сохранить две трети антарктических сил китайских детей. Однако порт, на возведение которого потребовалось два месяца, серьезно пострадал от ядерного взрыва, что грозило обернуться проблемами со снабжением.
Экстренное совещание высшего руководства состоялось в палатке, наспех установленной у подножия сопки. Перед самым его началом Хуахуа вдруг объявил, что вынужден ненадолго отлучиться.
– Это срочно! – напомнил ему Лю Ган.
– Я всего на пять минут, – ответил Хуахуа, выходя из палатки.
Где-то через полминуты Очкарик также покинул палатку. Увидев Хуахуа, неподвижно распростертого на снегу, устремившего взгляд в небо, он подошел к нему и присел на корточки. Пыль улеглась, дул теплый, мягкий ветерок, приносящий влагу таящего снега и терпкий запах сырой земли. В небе над океаном расширяющееся грибовидное облако полностью потеряло свои очертания, увеличившись до таких пределов, что невозможно уже было определить, где заканчивается оно и начинаются тучи. Вторая половина неба была раскрашена лучами рассвета, поднимающегося над противоположным горизонтом.
– Честное слово, я больше не могу! – пробормотал Хуахуа.
– Все мы в таком же состоянии, – небрежно произнес Очкарик.
– Тут совершенно другое дело. Это просто невыносимо!
– А ты рассматривай себя как компьютер. Ты лишь холодное железо, а реальность – это данные, которые тебе приходится обрабатывать. Принимай то, что поступает на вход, и производи вычисления. Только так и можно держаться.
– Ты пользуешься этой стратегией со времени вспышки сверхновой?
– Я занимался тем же самым и до нее. Это не стратегия. Это моя натура.
– Но у меня не такая натура!
– Выйти из игры проще простого. Просто побеги в любую сторону, не взяв с собой ничего. Беги не останавливаясь, и очень быстро ты заблудишься, после чего замерзнешь или умрешь от голода в антарктической пустыне.
– Неплохая мысль. Вот только я не хочу становиться дезертиром.
– Тогда будь компьютером.
Усевшись на снегу, Хуахуа поднял взгляд на Очкарика.
– Ты правда полагаешь, что всего можно добиться исключительно благодаря вычислениям и холодному расчету?
– Да. За тем, что кажется человеку его интуицией, на самом деле скрываются сложные вычисления и расчет. Настолько сложные, что их не замечаешь. В настоящий момент нам нужны всего две вещи: спокойствие и еще раз спокойствие.
Поднявшись на ноги, Хуахуа отряхнул со спины снег.
– Идем обратно.
– Тщательно обдумай то, что собираешься сказать, – бросил ему вдогонку Очкарик.
Хуахуа слабо улыбнулся.
– Уже обдумал. Для компьютера нынешнее наше положение – это всего лишь простая арифметическая задача.
Какое-то время дети молчали, все еще оглушенные тем, как круто спикировало вниз и без того удручающее положение дел.
Наконец тишину нарушил командующий армейской группой «Д».
– Неужели наши взрослые были настолько честными? – стукнув кулаком по столу, воскликнул он. – Почему они ничего нам не оставили?
Остальные дети выразили схожие чувства:
– Правильно! Ну хотя бы несколько зарядов!
– Мы оказались с пустыми руками!
– Если бы у нас был хотя бы один заряд, ситуация была бы в корне другой!
– Точно! Хватило бы и одного!
– Довольно! – остановил присутствующих Лю Ган. – Прекратите эти бесполезные разговоры. – Он повернулся к Хуахуа. – Что будем делать?
– Двум армейским группам, находящимся в глубине континента, – встав, сказал тот, – нужно срочно перебазироваться на новое место, чтобы сберечь силы в случае нового ядерного удара противника.
Вскочив с места, Лю Ган принялся возбужденно расхаживать по палатке.
– Ты должен понять, что это означает. Если все наши войска, находящиеся в полной боеготовности, снимутся с места и рассредоточатся, потребуется очень много времени, чтобы снова их собрать. И мы полностью лишимся боевых возможностей в Антарктике?
– Это все равно что переформатировать наш жесткий диск, – добавил Очкарик.
– Совершенно верно, – кивнул Лю Ган.
– Но я согласен с Хуахуа, – твердо произнес Очкарик. – Необходима немедленная эвакуация.
– Иного пути нет, – склонив голову, сказал Хуахуа. – Если армейские группы сохранят плотный боевой порядок, следующий мощный ядерный удар противника полностью уничтожит всю нашу армию.
– Но если разделить наши войска на маленькие группы, рассредоточенные по обширной территории, будет крайне непросто организовать снабжение, – заметил Лю Ган. – А без снабжения долго они не продержатся.
– Будем решать проблемы по мере поступления, – вмешался командующий армейской группой «Б». – Сейчас нет времени на долгосрочное планирование. Угроза возрастает с каждой лишней секундой, которую мы теряем здесь. Отдавайте приказ!
– Над нашими головами на тонком волоске висит меч, – подхватил командующий армейской группой «Д». – И он может обрушиться в любую минуту!
Большинство детей поддержали срочную эвакуацию.
Хуахуа перевел взгляд с Очкарика на Лю Гана. Те оба кивнули. Тогда он встал во главе стола.
– Хорошо. Отдавайте приказ об эвакуации двух армейских групп. Нет времени на проработку деталей; пусть войска разделятся на отдельные батальоны. Быстрота является решающим фактором. И, пожалуйста, кристально прозрачно разъясните последствия этого решения. Пусть каждый солдат будет морально готов к тому, что с этого момента антарктическая операция переходит для нас в очень сложную фазу.
Дети встали. Советник зачитал проект приказа, но ни у кого не возникло никаких возражений. Всем нужна была только скорость, и по возможности максимальная. Советник уже собрался идти в центр связи, чтобы зачитать приказ по радио, как вдруг раздался решительный голос:
– Одну минутку, пожалуйста!
Дети оглянулись на говорившего. Это был старший полковник Ху Бин, один из пяти специальных наблюдателей. Козырнув Хуахуа, Очкарику и Лю Гану, он сказал:
– Товарищи, Группа специальных наблюдателей выполнит свою последнюю задачу.
Эта загадочная группа, оставленная взрослыми перед своим уходом, состояла из пяти старших полковников, трое из которых представляли сухопутные войска, а двое – военно-воздушные силы. В случае войны они обладали полномочиями знакомиться с любой секретной информацией и присутствовать на всех совещаниях верховного командования. Однако взрослые обещали, что наблюдатели не будут вмешиваться в деятельность верховного командования. На протяжении всех игр, во время совещаний высшего руководства эти пятеро мальчиков сидели в стороне и молча слушали. Они даже не вели никаких записей. А только слушали. Они ничего не говорили и даже после окончания совещаний почти ни с кем не общались. Постепенно остальные дети забыли про их существование и перестали обращать на них внимание.
Однажды, когда Хуахуа спросил у Ху Бина, кто у них в группе старший, тот ответил:
– Товарищ председатель, все мы обладаем равными полномочиями. Среди нас нет старшего, но в случае необходимости я буду говорить от лица всех.
Это только усугубило общую атмосферу таинственности.
И вот пятеро офицеров встали кру́гом, лицом внутрь, вытянувшись по стойке «смирно», словно в середине поднималось знамя.
– У нас ситуация «А», – сказал Ху Бин. – Голосуем.
Все пятеро подняли руки.
Обернувшись к ящикам из-под снарядов, служившим импровизированным столом, старший полковник достал из кармана кителя белый конверт. Торжественно держа конверт обеими руками, он положил его на стол и сказал:
– Это письмо последнего Председателя КНР Обыкновенной эпохи адресовано нынешнему руководству страны.
Взяв конверт, Хуахуа вскрыл его. Внутри был один-единственный лист бумаги, исписанный от руки чернильной ручкой. Хуахуа зачитал письмо вслух:
Дети!
Если вы читаете это письмо, значит, сбылись наши худшие опасения.
В последние дни Обыкновенной эпохи мы можем лишь строить предположения относительно будущего, основываясь на своем собственном опыте, и на основании этих предположений делать то, что в наших силах.
И все-таки эти опасения гложут наши сердца. Дети мыслят и действуют совсем не так, как взрослые. Возможно, мир детей двинется совсем не по тому пути, как мы предполагаем. Этот мир окажется чем-то таким, чего мы не могли даже предположить, и мы будем бессильны вам помочь.
Мы можем оставить вам только одно.
Нам совсем не хотелось оставлять вам это. Мы чувствовали себя так, словно снимаем пистолет с предохранителя и кладем его на подушку рядом со спящим младенцем.
Мы старались соблюсти все меры предосторожности и назначили Группу специальных наблюдателей, состоящую из пяти самых бесстрастных мальчиков, которым предстоит оценить уровень опасности и, в зависимости от этого, голосованием решить, вручать ли вам то наследие, которое мы оставили. Если в течение десяти лет оно не будет передано вам, то автоматически самоуничтожится.
Мы надеялись, что специальным наблюдателям никогда не придется принимать это решение, но вот теперь вы вскрыли этот конверт.
Мы пишем это письмо в конечном сборном пункте. Жизнь наша подошла к концу, но рассудок остается ясным. Мальчик, дежурящий в конечном сборном пункте, доставит этот конверт Группе специальных наблюдателей. Мы полагали, что сказали вам всё, но пока мы писали это письмо, нам захотелось сказать еще очень многое.
И вот вы вскрыли конверт.
Это означает, что ваш мир вышел далеко за рамки того, что мы себе представляли. И все то, что мы хотим сказать, не имеет больше никакого смысла, за исключением одного:
Дети, будьте осторожны!
В последний день Обыкновенной эпохи
конечный сборный пункт № 1, Китай
(подпись)
Дети переключили свое внимание на Ху Бина.
– Группа специальных наблюдателей передает вам то, что оставили взрослые, – козырнув, сказал тот. – Это одна межконтинентальная баллистическая ракета «Дунфэн-101», имеющая максимальную дальность полета двадцать пять тысяч километров, оснащенная одной термоядерной боеголовкой мощностью четыре мегатонны.
Потрясенный Лю Ган уставился на пятерых старших полковников.
– Где она? – наконец спросил он.
– Мы не знаем, – сказал Ху Бин. – И нам необязательно это знать.
Тут второй старший полковник из ГСН поставил на стол переносной компьютер и открыл его. Компьютер уже работал, на экран была выведена карта мира.
– Любую часть карты можно увеличить до нужного разрешения, максимальный масштаб 1:100 000. Если дважды щелкнуть «мышью» по цели, беспроводный модем передаст сигнал через спутник в шахту, и осуществится автоматический пуск ракеты.
Дети сгрудились вокруг компьютера, трогая его. У многих в глазах появились слезы, словно они прикасались к теплым рукам взрослых, протянувшимся к ним издалека.
Мина, заложенная в Обыкновенную эпоху
Вспышка сверхновой принесла разительные перемены далеко не во все уголки земного шара. Например, в одной маленькой деревушке в горах на северо-западе Китая жизнь практически не изменилась. Разумеется, взрослых не осталось, но их и в Обыкновенную эпоху было немного, поскольку по большей части они работали вдали от дома. И сельскохозяйственные работы, которые выполняли дети, были ненамного тяжелее тех, к которым они привыкли. Повседневная жизнь оставалась такой же, как и прежде: с восходом солнца проснуться и приняться за работу, после захода солнца поужинать и ложиться спать, хотя теперь дети обращали на окружающий мир еще меньше внимания, чем во времена взрослых.
Однако в какой-то период перед уходом взрослых детям казалось, что в их жизни наступят разительные перемены. Мимо деревни в горы было проложено шоссе, ведущее в долину, обнесенную колючей проволокой. Каждый день туда проезжали в большом количестве полностью нагруженные тяжелые машины, возвращавшиеся порожняком. Груз был накрыт зеленым брезентом или лежал в больших ящиках, содержащих неизвестно что, и если бы его весь сложили в одном месте, он, вероятно, поднялся бы вровень с одной из тех гор, что окружали деревню. Днем и ночью нескончаемый поток грузовиков двигался по шоссе, груженных в одну сторону и порожних обратно. Так продолжалось почти полгода, после чего вновь наступила тишина. Бульдозеры разрушили дорожное покрытие, и дети и немногие смертельно больные взрослые, остававшиеся в деревне, ломали голову: почему нельзя было просто оставить шоссе как оно есть, вместо того чтобы тратить столько сил, чтобы его разрушить? Вскоре развороченная земля снова заросла травой, более или менее слившись со склонами окрестных гор. Ограждение из колючей проволоки вокруг долины также сняли, и дети получили возможность снова охотиться и собирать дрова в ней. Придя в долину, они обнаружили, что там ничего не изменилось. Те же самые старые деревья, та же самая трава. Дети не могли взять в толк, зачем тысяча чужаков, в военной форме и в гражданском, бесцельно суетилась здесь на протяжении шести месяцев, и уж тем более куда делся груз, доставленный сюда бесконечной вереницей машин. Теперь все это казалось сном и постепенно забывалось.
Дети не могли знать, что в горной долине было погребено спящее солнце.
Историки называют это «миной, заложенной в Обыкновенную эпоху». Межконтинентальную баллистическую ракету окрестили так по двум причинам. Во-первых, потому, что она размещалась в самой глубокой шахте в мире. Шахта глубиной сто пятьдесят метров была накрыта сверху слоем земли толщиной еще двадцать метров, поэтому ее было невозможно обнаружить даже во время раскопок. Непосредственно перед запуском направленный взрыв должен был разрушить слой земли, открывая люк шахты. Во-вторых, потому, что она без всякого обслуживания ждала сигнала пуска, подобно притаившейся под землей мегамине, ждущей приближения жертвы. «Мина, заложенная в Обыкновенную эпоху», имела в высоту девяносто метров и, будучи поставленной на землю, поднялась бы вверх высоким шпилем. Теперь она спала глубоким сном в шахте, работали только таймер и приемник. Безмолвно прослушивая свою выделенную частоту, приемник получал из окружающего мира самый разный шум, но он ждал длинную последовательность цифр, ключ такой стойкий, что самому быстродействующему компьютеру в мире пришлось бы трудиться до скончания века, чтобы его взломать. И существовала еще только одна копия этого огромного числа, сохраненная на компьютере пяти специальных наблюдателей. Когда таймер отсчитал бы 315 360 000 секунд, то есть десять лет с момента своего запуска, «мина, заложенная в Обыкновенную эпоху», пробудилась бы ото сна, чтобы окончить свою жизнь: включить все свои системы, вылететь из шахты и уйти на орбиту высотой пять тысяч километров, где она бы самоуничтожилась, оставив яркую звезду, видимую при свете дня в течение приблизительно десяти секунд.
Однако когда таймер досчитал лишь до 23 500 817 секунд, приемник получил длинный ключ, а следом за ним еще два числа с точностью до третьего знака после запятой. Приемник проверил оба числа: если бы первое выходило из диапазона от нуля до ста восьмидесяти или второе – из диапазона от нуля до девяноста, не произошло бы ничего и приемник продолжил слушать. Однако в данном случае оба числа, хотя и были близки к граничным значениям, попали в допустимые диапазоны; больше программе ничего не требовалось. Приближался рассвет, горы на северо-западе страны все еще дремали, долина была окутана легким туманом, однако «мина, заложенная в Обыкновенную эпоху», пробудилась ото сна во всей своей мощи.
По всему ее огромному телу разлилось тепло электрического тока. После пробуждения она первым делом извлекла из приемника значения двух координат и ввела их в базу данных системы целенаведения, которая тотчас же добавила на карту Земли масштаба 1:100 000 новую точку. За считаные мгновения центральный процессор рассчитал параметры траектории полета и, установив по базе данных, что цель находится на равнине, настроил боеголовку на воздушный взрыв на высоте 2000 метров. Если бы ракета обладала сознанием, она обратила бы внимание на одну странную деталь, поскольку во всех бесчисленных моделированиях запуска после установки в шахту, в ходе которых проверялась надежность системы, континент, на котором находилась цель, единственный не был задействован ни разу. Однако это не имело значения. Все прошло так, как было заложено в программе. Для электронного мозга ракеты мир представлялся предельно простым, и важно было только то, что цель находилась в далекой Антарктиде. Весь остальной земной шар представлял собой лишь координаты, описывающие траекторию полета до цели, мигающей точки на самой макушке прозрачной сферической координатной сетки, манящей ракету к себе, чтобы та завершила свою крайне простую задачу.
«Мина, заложенная в Обыкновенную эпоху», включила систему нагрева топливных баков. Подобно большинству межконтинентальных баллистических ракет, она использовала жидкое топливо, однако для обеспечения долгосрочного хранения баки заполнили специальным составом, находящимся в желеобразном состоянии, который требовалось предварительно растопить.
Направленный взрыв сорвал слой земли над шахтой, открывая «мину, заложенную в Обыкновенную эпоху», взору предрассветного неба.
Глухой грохот взрыва услышали чутко спавшие жители деревушки, которые определили, что донесся он со стороны долины, но посчитали его далеким раскатом грома и не придали ему значения.
Однако следующий звук, дошедший до деревушки, уже не позволил им снова заснуть и разбудил остальных детей. Теперь это был низкий рык, словно в недрах земли пробудилось какое-то исполинское чудовище или далеко в горах хлынул стремительный поток, грозящий затопить весь мир. Задрожала бумага в забранных частыми переплетами окнах. Звук нарастал, переходя от низкого рыка к пронзительному реву, от которого содрогнулись крытые черепицей дома.
Дети выбежали на улицу и увидели, как из долины в небо медленно карабкается гигантский огненный дракон. Пламя, отбрасывающее на окрестные горы оранжевое зарево, было таким ярким, что на него нельзя было смотреть. На глазах у детей огненный шар поднимался, набирая скорость, все выше и выше, превращаясь в светящуюся точку, а рев становился все более приглушенным. Наконец яркая точка устремилась строго на юг и вскоре растворилась в предрассветном небе.
Ответный удар
С утра небо над Антарктидой было затянуто низкими тучами, затем повалил сильный снег, однако настроение Дейви оставалось приподнятым. Коктейль-вечеринка, устроенная на базе накануне вечером по случаю победы в Олимпийских играх, затянулась далеко за полночь, однако Дейви прекрасно выспался. Полностью отдохнувший, он завтракал в обществе генералов и старших офицеров, прибывших в Антарктику. Президент высоко ценил возможность, предоставляемую завтраком, поскольку по утрам дети обыкновенно пребывали в хорошем настроении, а к вечеру после долгого утомительного дня становились раздраженными и сварливыми. За завтраком можно было многое обсудить.
Дети собрались в герметичном ангаре. Военный оркестр исполнял приятные мелодии, ублажая слух завтракающих. Настроение у всех было отличное.
– Предсказываю, что сегодня китайские дети объявят о своем выходе из игр, – сказал Дейви.
Семизвездочный генерал Скотт, разреза́вший бифштекс, ухмыльнулся.
– Это ожидаемый шаг. После вчерашнего удара какой выбор им остается?
Дейви приветственно поднял бокал.
– Теперь выпихнуть Китай из Антарктиды будет значительно проще.
– Еще нужно оглушить русских детей и также выгнать их отсюда, – предложил Скотт. – А затем Японию и Евросоюз…
– С русскими нужно быть осторожными. Как знать, не осталось ли и у них в сумке каких-нибудь хлебных крошек?
Все закивали, понимая значение этих крошек.
– А разве мы можем быть уверены в том, что у китайских детей не осталось никаких крошек? – спросил Воан, насаживая на вилку живую креветку.
– У них ничего нет! – потряс кулаком Дейви. – Я же вам говорил! Их каравай был слишком маленьким, и от него ничего не осталось! Мы рискнули и победили, говорю вам!
– Ну когда ты перестанешь быть таким пессимистом? – искоса взглянул на Воана Скотт. – Ты повсюду приносишь с собой покрывало уныния и отчаяния.
– На своем смертном одре я буду оптимистом в отличие от всех вас, – холодно промолвил Воан, отправляя в рот креветку целиком.
В этот момент к столу подошел полковник с переносным телефонным аппаратом и, шепнув что-то на ухо Дейви, поставил телефон перед ним.
– Это китайцы! – со смехом возбужденно произнес Дейви, снимая трубку. – Говорил я вам – они обязательно выйдут из игры! – Он поднес трубку к уху. – Это Хуахуа? Как у вас дела?
Внезапно президент застыл, его лицо стало мертвенно-бледным, а неизменная обаятельная улыбка, задержавшись еще на мгновение, бесследно исчезла. Положив трубку, Дейви стал искать взглядом Воана, как поступал всегда в минуты кризиса. Отыскав его, он сказал:
– Хуахуа сообщил, что Китай остается в игре и только что запустил по нашей базе ракету с боеголовкой мощностью четыре мегатонны, которая поразит цель через двадцать пять минут.
– Больше он ничего не добавил? – спросил Воан.
– Нет. Сказав это, Хуахуа сразу же положил трубку.
Все взгляды сосредоточились на госсекретаре. Тот аккуратно отложил нож и вилку и спокойно произнес:
– А вот это действительность.
В этот момент в ангар вбежал еще один возбужденный офицер, доложивший, что центр дальнего предупреждения обнаружил неопознанный объект, летящий в эту сторону. Система засекла его, еще когда он поднялся в воздух на северо-западе Китая, однако к тому времени как это известие прошло через все инстанции, объект уже пересек экватор.
Все юные генералы и чиновники вскочили с места, бледные, с широко раскрытыми глазами, словно к ним в роскошный ресторан ворвалась банда вооруженных грабителей.
– Что нам делать? – в ужасе воскликнул Дейви. – Мы можем укрыться в подземном бункере, который только что построили?
– В подземном бункере? – презрительно бросил семизвездочный генерал. – Вздор! От заряда мощностью четыре мегатонны от базы останется воронка глубиной сто метров, а мы в самом эпицентре! – Схватив Дейви за грудки, он заорал в бешенстве: – Безмозглый осел! Это по твоей милости мы в заднице! Из-за тебя мы все здесь умрем!
– Вертолеты, – спокойно произнес Воан. Это простое замечание мгновенно протрезвило детей, и они бросились к выходу. – Подождите! – окликнул их госсекретарь, и все застыли, словно пригвожденные к месту. – Немедленно прикажите всем самолетам подняться в воздух, захватив на борт как можно больше оборудования и людей. Но не объясняйте, в чем дело. Необходимо сохранять спокойствие.
– А остальные рода войск? – воскликнул Дейви. – Нужно отдать приказ о срочной эвакуации всей базы!
– В этом нет смысла, – мягко покачал головой Воан. – За тот короткий промежуток времени, который у нас остался, ни одна машина не успеет покинуть зону поражения. Такой приказ только породит всеобщую панику, и в конечном счете спастись не удастся никому.
Дети устремились на улицу. Все, за исключением Воана, оставшегося сидеть за столом. Вытерев руки о салфетку, госсекретарь медленно встал и направился к выходу, знаком показав оркестру, что все в порядке.
На бетонной площадке дети, отталкивая друг друга, спешили к трем «Черным ястребам». Скотту удалось забраться в кабину одного из вертолетов, и когда начали вращаться винты, он взглянул на часы и всхлипнул:
– Осталось всего восемнадцать минут! Нам не успеть! – Затем он повернулся к Дейви. – Это из-за твоей глупости мы застряли здесь! Ты не уйдешь отсюда, даже мертвый!
– Держите себя в руках, – холодно произнес Воан, поднявшийся на борт вертолета последним.
– Нам не успеть! – сквозь слезы выдавил Скотт.
– Что страшного в том, чтобы умереть? – На лице у Воана появилась редкая для него улыбка. – Генерал, если хотите, у вас есть еще семнадцать минут на то, чтобы стать настоящим философом. – Затем он повернулся к другому офицеру. – Передайте пилоту, чтобы он не набирал высоту, поскольку заряд, скорее всего, взорвется на высоте две тысячи метров. Пусть летит по ветру, на максимальной скорости. Если нам удастся отлететь километров на тридцать, мы окажемся вне зоны поражения.
Наклонившись вперед, три вертолета полетели в глубь материка, набирая скорость. Дейви посмотрел в иллюминатор на раскинувшуюся внизу Антарктическую базу, постепенно превращающуюся в выполненный с мельчайшими подробностями объемный макет местности, и зажмурился.
Вертолеты вошли в полосу тумана, и видимость полностью пропала; казалось, они неподвижно зависли в воздухе. Но Дейви понимал, что они уже покинули пределы базы. Он взглянул на часы. С момента получения предупреждения прошло двенадцать минут.
– Быть может, китайские дети просто пытаются нас запугать? – обратился он к сидящему рядом Воану.
– Нет, – покачал головой тот, – это правда.
Прижавшись лбом к стеклу иллюминатора, президент снова посмотрел наружу, но там не было ничего, кроме тумана.
– Всемирные игры закончены, Дейви, – сказал Воан. После чего закрыл глаза, откинулся назад к переборке и умолк.
Впоследствии выяснилось, что вертолеты находились в воздухе около десяти минут, прежде чем раздался ядерный взрыв; за это время они успели пролететь примерно сорок пять километров, что позволило им покинуть зону поражения.
Сначала американские дети увидели, как весь окружающий мир потонул в ярком свете. Выражаясь словами одного юного пилота, не посвященного в положение дел: «Это было все равно что лететь внутри неоновой лампы». Сияние продолжалось приблизительно пятнадцать секунд и сопровождалось оглушительным ревом, словно взорвалась Земля внизу. Внезапно показалось чистое синее небо, круглое пятно вокруг взрыва, стремительно расширяющееся во все стороны. Как впоследствии узнали дети, это ударная волна рассеяла облачность в радиусе ста километров от эпицентра. В самом центре голубизны возвышалось грибовидное облако. Оно образовалось сразу в двух местах – один огромный шар из огня и белого дыма, сформировавшийся на высоте две тысячи метров после того, как погасло пламя взрыва, и второй внизу, где ударная волна взметнула в воздух конус земли и камней, вытянувший свою вершину в тонкий шпиль, соединившийся с гигантским дымовым шаром. Белый шар мгновенно потемнел, впитывая в себя пыль конуса, и внутри засверкали огненные искры. Теперь, когда ударная волна разогнала туман под вертолетами, стала отчетливо видна земля. Впоследствии пилот вспоминал: «Внезапно земля расплылась, словно став жидкой, как будто по ней разлился бесконечный потоп, а все невысокие сопки превратились в острова и рифы. Я увидел, как машины на дорогах опрокидываются одна за другой, словно спичечные коробки…»
Вертолеты швыряло из стороны в сторону, словно листья в ураган. Несколько раз они опасно снижались к земле, и на них обрушивался град камней и комьев земли, после чего их подбрасывало высоко вверх. Но вертолеты не разбились. Когда они наконец благополучно совершили посадку на заснеженной земле, дети выскочили из кабин и оглянулись в сторону моря на высокое грибовидное облако, теперь уже темное, почти черное. Утреннее солнце, еще не поднявшееся над антарктическим горизонтом, озарило лишь самый верх облака, окрасив его колышущийся силуэт золотом на фоне медленно расширяющегося темно-синего круга неба.
Буран
– Вот это настоящая Антарктида! – воскликнул Хуахуа, стоя на пронизывающем ветру в сплошной пелене снега.
Видимость была отвратительная, вокруг простиралась сплошная белизна, и, хотя дети стояли на берегу, отличить сушу от океана было невозможно. Юные руководители всех стран сбились в тесную кучку посреди бушующего бурана.
– На самом деле это не совсем точно, – заметил Очкарик. Ему пришлось кричать, чтобы перекрывать завывание ветра. – До вспышки сверхновой в Антарктиде снегопады были редкостью. Континент был одним из самых засушливых мест на Земле.
– Совершенно верно, – подтвердил Воан. Он по-прежнему был в легкой одежде и не обращал внимания на ледяной ветер, в то время как остальные дети кутались в куртки и все равно ежились от холода. – Повышение температуры наполнило воздух в Антарктике влагой, а теперь резкое похолодание превращает эту влагу в снег. Возможно, этот снегопад станет самым сильным на континенте в ближайшие сто тысяч лет.
– Давайте вернемся назад, – клацая зубами пробормотал Дейви, зябко притоптывая ногами. – Мы тут окоченеем!
И главы государств вернулись в герметичный ангар, идентичный тому, который был уничтожен на американской базе ядерным взрывом «мины, заложеное в Обыкновенную эпоху». Дети собрались здесь, чтобы обсудить будущее Антарктического региона, однако теперь эта столь ожидавшаяся конференция лишилась всякого смысла.
Взрыв «мины, заложенной в Обыкновенную эпоху», положил конец Антарктическим военным играм. Дети всех стран наконец согласились встретиться за столом переговоров, чтобы обсудить вопрос территориального размежевания Антарктиды. Все страны в военных играх заплатили большую цену, но теперь, когда состязания внезапно вернулись в исходную точку, где ни одна из ведущих мировых держав не обладала решающим преимуществом, переговоры казались невозможны в обозримом будущем. Дети не имели четкого представления: то ли на южном континенте разразится новая война, то ли события пойдут совершенно другим путем. Но в конце концов все проблемы были разом решены резким изменением климата.
На самом деле первые признаки появились еще больше месяца назад, когда после двухлетнего отсутствия в Северное полушарие снова вернулась осень, сначала в виде намеков на похолодание, а затем дождей, холода и опавшей листвы, усыпавшей землю. Изучив климатические данные по всему миру, метеорологические ведомства всех стран единодушно пришли к выводу, что воздействие вспышки сверхновой на глобальный климат было лишь временным, и теперь погода возвращалась в состояние Обыкновенной эпохи.
Хоть уровень Мирового океана и прекратил подниматься, опускался он значительно медленнее, чем повышался, что подтолкнуло многих юных ученых предсказать, что он больше никогда не вернется к прежнему значению. И тем не менее всемирный потоп завершился.
В Антарктике температуры изменились не так сильно, и незначительное понижение было воспринято большинством детей как последствия длинной полярной ночи. Они ожидали, что взошедшее солнце прогреет холодный воздух и Антарктика встретит свою первую весну. Дети даже не подозревали, что на бескрайнем ледовом континенте совсем рядом маячит белая фигура Смерти.
Как потом выяснилось, страны приняли мудрое решение, начав вывозить людей и оборудование из Антарктиды сразу же, как было установлено, что климат станет прежним. Военные игры стоили жизни пятистам тысячам детей, половина из которых погибла в обычных состязаниях, а половина – при ядерных взрывах; однако потери были бы в четыре-пять раз больше, если бы эвакуация не началась сразу же, как только погода вернулась к нормальным показателям. Военные базы по большей части возводились так, чтобы выдержать температуры до –10 градусов, и не предназначались для температур –30 градусов и ниже, вернувшихся на континент. В первый месяц температура понижалась постепенно, что позволило вывезти из Антарктиды 2,7 миллиона детей с быстротой, которая поразила бы взрослых. Однако требовалось еще вывезти оборудование, к тому же все страны хотели сохранить хоть какое-нибудь присутствие на континенте, поэтому почти триста тысяч детей оставались в Антарктиде на тот момент, когда климат стремительно изменился. Температура понизилась больше чем на двадцать градусов за одну-единственную неделю, и над континентом пронеслись снежные бураны, выкрасив ландшафт в однообразную белизну.
Спешная эвакуация оставила на берегу свыше двухсот тысяч детей, поскольку ухудшившиеся погодные условия приковали к земле всю авиацию, а порты за какую-то неделю затянулись льдом, не позволяющим причалить грузовым судам. Поскольку юные главы большинства государств оставались в Антарктиде для переговоров о территориальном размежевании, они автоматически взяли на себя руководство эвакуацией. В первую очередь главы государств хотели собрать своих юных сограждан, однако на побережье граждане всех стран смешались в одну толпу. Оказавшиеся в тупике руководители не знали, как им быть.
– Теперь, когда вы все увидели, как здесь обстоят дела, – обратился к собравшимся в герметичном ангаре президент Дейви, – нам нужно найти какое-то решение, и срочно. В противном случае больше двухсот тысяч детей замерзнут на берегу.
– В крайнем случае можно будет перебраться на базы в глубине материка, – предложил Грин.
– Нет, – возразил Очкарик. – Значительную часть оборудования на них уже разобрали и отправили домой. А поскольку запасы горючего минимальные, все наши люди долго не продержатся. Разъезжая туда и обратно, мы только потратим впустую уйму времени и потеряем все шансы на спасение.
– Возвращаться назад нельзя, – подхватил другой мальчик. – Даже если бы базы находились в полном порядке, в такую погоду в этих сооружениях мы замерзнем.
– Теперь все наши надежды на океан, – сказал Хуахуа. – Времени везти столь большое количество людей по воздуху нет, даже если бы погода позволила самолетам летать. Главный вопрос заключается в том, как быть с замерзшими причалами.
– Когда вы сможете перебросить сюда свои ледоколы? – обратился к Ильюхину Дейви.
– Сейчас они посреди Атлантики. Сюда они доберутся в лучшем случае через десять дней. Рассчитывать на них нельзя.
– Как насчет того, чтобы пробить в толще льда канал бомбами? – предложил Ониси.
Дейви и Ильюхин дружно покачали головой, а Скотт пояснил:
– В такую погоду бомбардировщики даже не смогут подняться в воздух.
– Разве американский Б-2 и российский Ту-22 не всепогодные? – спросил Лю Ган.
– Пилоты не всепогодные.
– На самом деле взрослые не думали, что понятие «всепогодный» будет относиться к таким жутким условиям, – кивнул маршал Завьялов. – К тому же, даже если бомбардировщики и взлетят, видимость настолько отвратительная, что проложить сплошной канал будет невозможно. Бомбы просто проделают во льду отдельные дыры, и корабли все равно не смогут подойти к берегу.
– Как насчет крупнокалиберных морских орудий? – предложил французский президент Пьер. – Или мин?
Генералы покачали головой.
– Та же проблема с видимостью. Даже если проделать канал можно, времени все равно недостаточно.
– К тому же, – добавил Хуахуа, – взрывы разрушат поверхность льда и сделают невозможным единственное осуществимое решение.
– Какое решение?
– Идти по льду пешком.
Несколько километров продуваемого всеми ветрами побережья были густо усеяны брошенными машинами и наспех возведенными палатками, покрытыми таким толстым слоем снега, что эта местность сливалась с заснеженной равниной позади и замерзшим океаном по обеим сторонам. Увидев приближающихся вдоль берега юных руководителей, дети выскочили из палаток и машин и устремились к ним, окружив их плотной толпой. Дети что-то кричали, однако ветер уносил прочь их слова. Китайские дети, оказавшиеся рядом с Хуахуа и Очкариком, окликнули их:
– Староста класса, зам по учебе, что нам делать?
Хуахуа ответил не сразу. Он забрался на башню погребенного в снегу танка и крикнул стоящей перед ним толпе:
– Друзья, мы пойдем по льду пешком. Дойдем до края ледового шельфа, где нас ждут корабли! – Осознав, что его голоса не слышно за воем бурана, Хуахуа наклонился к ближайшему мальчику. – Передай мои слова тем, кто сзади!
Его слова разнеслись по толпе, распространяясь между детьми разных национальностей через устройства-переводчики, а иногда и посредством жестов, передающих общий смысл достаточно ясно, без искажений.
– Староста класса, ты что, спятил? Ветер над океаном такой сильный, а лед такой скользкий, что нас сдует, как песчинки! – крикнул один мальчик.
– Если всем взяться за руки, нас не сдует, – возразил Очкарик. – Передай это остальным.
И вот цепочки детей вышли на лед. В каждой было примерно по сто человек, все держались за руки и шли сквозь буран. Удаляясь по льду от берега, дети напоминали упрямых дрыгающихся жуков. Впереди двигалась цепочка из глав государств. Слева от Хуахуа шел Дейви, справа Очкарик, а следом за ним Ильюхин. Плотный, наметенный ветром снег кружился у ног детей, отчего им казалось, что они бредут в белой пене стремительного горного потока.
– Значит, вот как заканчивается этот исторический период, – включив громкость на максимум, обратился через переводчик к Хуахуа Дейви.
– Совершенно верно, – ответил тот. – У наших взрослых была одна древняя поговорка: «И это тоже пройдет». Неважно, как бы ни было трудно, время все равно продолжает движение вперед.
– Разумно. Но дальше будет еще труднее. Та искра страсти, которую разожгла в сердцах детей Антарктида, обернулась разочарованием, и, возможно, американское общество снова погрязнет в пучине игр насилия.
– А китайцы, вероятно, вернутся в состояние безразличного ступора, и снова начнется нескончаемый «Город сладостей». – Хуахуа вздохнул. – Будет очень нелегко.
– Но я, возможно, уже не буду принимать в этом участия.
– Конгресс действительно собирается отстранить вас от власти?
– Подлые ублюдки!
– Но, быть может, в конечном счете вы окажетесь счастливее меня. Возглавлять государство – с этим далеко не каждый справится.
– Точно. Кто бы мог подумать, что эта тоненькая страничка истории сложится в такую толстенную махину?
Хуахуа не совсем понял смысл последнего высказывания американского президента, а тот не потрудился объяснить. Пронизывающий ледяной ветер с океана не давал детям говорить, и они молча двигались вперед, лишь изредка останавливаясь, чтобы помочь подняться на ноги поскользнувшемуся и упавшему товарищу.
Чуть больше чем в сотне метров от Хуахуа по льду наперекор бурану шел второй лейтенант Вэй Мин. Во время одного внезапного затишья он услышал мяуканье. Сначала Вэй Мин решил, что это лишь плод его воображения, но, оглянувшись, он увидел на льду носилки. Они были занесены снегом, и он принял их за сугроб. Мяуканье раздавалось из-под снега. Отделившись от цепочки, Вэй Мин приблизился к носилкам и увидел на снегу дрожащего от холода кота. Мальчик взял его на руки и узнал: Арбуз. Отдернув одеяло, которым были накрыты носилки, Вэй Мин увидел полковника Моргана, судя по всему, тяжело раненного. Его лицо покрылось белой коркой изморози, глаза лихорадочно блестели. Похоже, американский мальчик не узнал Вэй Мина, а когда он заговорил, его голос прозвучал в завывании ветра тоненькой ниточкой. Впрочем, без переводчика Вэй Мин все равно не смог бы понять, что он говорит. Он засунул кота под одеяло, взял носилки за ручки и потащил вперед. Двигался он медленно, и когда его нагнала следующая цепочка детей, несколько мальчиков отделились от нее и помогли ему нести носилки.
Казалось, целую вечность дети видели вокруг только безликую белую пустыню, и, хотя они упорно двигались вперед, им казалось, будто они примерзли ко льду. Но когда силы у них были уже на исходе, впереди в пелене снега показались неясные черные силуэты кораблей, и они получили по радио приказ остановиться. Сплошной ледовый шельф закончился, впереди лед уже был непрочным, и можно было в любой момент провалиться. Кораблям предстояло направить им навстречу десантные суда и суда на воздушной подушке. К тому времени как пришло это сообщение, больше тысячи детей уже провалились в трещины во льду, но подавляющей массе удалось добраться до кромки шельфа.
Небольшие черные тени, отделившись от далеких кораблей, приблизились, постепенно приобретая четкие очертания: это десятки десантных судов пробирались между отдельными льдинами. Подойдя к сплошному льду, они открыли свои прямоугольные пасти, принимая на борт толпы озябших детей.
Вэй Мин вместе с другими детьми занес носилки на одно из десантных судов. Это судно предназначалось для раненых, поэтому товарищи китайского мальчика сразу же ушли, и он так и не узнал, из каких стран они были. В тусклом желтоватом свете каюты лежащий на носилках Морган недоуменно таращился на Вэй Мина. Судя по всему, он его не узнал, поэтому китайский мальчик взял на руки Арбуза и сказал:
– Ты все равно больше не можешь о нем заботиться. Полагаю, мне лучше забрать его с собой в Китай. – Он опустил кота, дав ему лизнуть лицо хозяина. – Не беспокойся, полковник! Мы прошли сквозь столько дьявольских игр и остались в живых, и жизнь продолжается. Мы пережили невозможное, так что впереди нам уготовлено блаженство. Прощай!
Засунув Арбуза в рюкзак, он покинул судно.
Хуахуа и несколько генералов из других стран руководили погрузкой, наблюдая за тем, чтобы дети не скапливались большими толпами у самой кромки льда, который мог проломиться под их весом. Дальше от кромки дети из разных стран в ожидании погрузки собирались в большие кучки, укрываясь от холода. Вдруг Хуахуа услышал, как его окликнули по имени, и, обернувшись, увидел Вэй Мина. Бывшие одноклассники обнялись.
– Ты тоже был в Антарктиде? – изумленно спросил Хуахуа.
– Я прибыл сюда год назад в составе передового отряда армейской группы «Б». Несколько раз я видел издалека вас с Очкариком, но посчитал, что лучше вас не отвлекать.
– Кажется, из нашего класса Ван Жань и Цзинь Юньхуэй также пошли в армию.
– Правильно, – дрогнувшим голосом подтвердил Вэй Мин. – Они тоже были в Антарктиде.
– Где они сейчас?
– Ван Жаня эвакуировали месяц назад с первой партией раненых, но я не знаю, добрался ли он домой. Он был тяжело ранен в танковых играх. Ван Жань выжил, но у него поврежден позвоночник, так что он, скорее всего, больше никогда не сможет ходить.
– О… ну а Цзинь Юньхуэй? Насколько я помню, он стал летчиком-истребителем?
– Точно. Летал на Цзянь-10 в Первой авиационной дивизии. Его судьба сложилась гораздо удачнее. В игре истребителей он врезался в русский Су-30, и оба самолета развалились прямо в воздухе. Цзинь Юньхуэя посмертно наградили медалью «Туманность», хотя все понимали, что во вражеский самолет он врезался чисто случайно.
Желая скрыть свою печаль, Хуахуа поспешил сменить тему:
– Ну а другие ребята из нашего класса?
– Первые несколько месяцев мы поддерживали связь друг с другом, но с началом «Города сладостей» большинство, подобно остальным детям, бросили работу. Я не знаю, что с ними стало.
– Кажется, товарищ Чжэн оставила младенца?
– Верно. Сначала за малышом ухаживали Фэн Цзин и Яо Пинпин. Сяомэн прислала няню, но последним распоряжением товарища Чжэн было: «Вы не должны использовать свои связи и положение, чтобы обеспечить моему ребенку особый уход, поэтому девочки не отдали младенца. В самом начале «Города сладостей» ясли поразила эпидемия, у мальчика была высокая температура. Он выздоровел, однако болезнь отняла у него слух. Под конец «Города сладостей» ясли были расформированы, и при последней встрече Фэн Цзин сказала, что ее перевели в другие ясли. Где теперь ребенок товарища Чжэн, никто не знает.
У Хуахуа подкатил комок к горлу, не давая ему говорить. Его охватила глубокая печаль, и защитный покров нечувствительности, приобретенный на вершине власти, мгновенно растаял.
– Хуахуа, – спросил Вэй Мин, – ты помнишь наш выпускной вечер?
Хуахуа кивнул.
– Разве можно его забыть?
– Очкарик говорил о том, что будущее нельзя предсказать. Может произойти все что угодно. Он доказал это с помощью теории хаоса.
– Правильно. Он также упомянул принцип неопределенности…
– Кто бы мог тогда подумать, что мы с тобой встретимся в таком месте?
Хуахуа больше не мог сдерживать слезы. На ледяном ветру они практически сразу же замерзли у него на лице. Хуахуа поднял взгляд на своего одноклассника. Брови Вэй Мина побелели от инея, кожа на лице потемнела и огрубела, покрывшись шрамами, следами от обморожений и видимыми и невидимыми ссадинами и царапинами, оставленными жизнью и войной. Детское лицо преждевременно состарилось.
– Мы повзрослели, Вэй Мин, – сказал Хуахуа.
– Правильно. Но тебе пришлось взрослеть быстрее, чем нам.
– Мне очень трудно. Как и Очкарику и Сяомэн.
– Но только никому это не говорите. Нельзя допустить, чтобы дети нашей страны это узнали.
– А с тобой я могу поговорить?
– Я ничем не смогу тебе помочь, Хуахуа. Передавай от меня привет Очкарику и Сяомэн. Вы лучшие в нашем классе. Мы вами гордимся.
– Береги себя, Вэй Мин, – с чувством произнес Хуахуа, протягивая руку бывшему однокласснику.
– И ты тоже.
Подержав мгновение руку друга в своей, Вэй Мин развернулся и скрылся в снежной пелене.
Президент Дейви поднялся на борт авианосца «Джон С. Стеннис». Стоящий на якоре у самого берега, этот огромный корабль, спущенный на воду в конце девяностых, казался в буране черным стальным островом. Стоя на занесенной снегом полетной палубе, Дейви услышал звуки выстрелов и спросил у командира корабля, встречавшего его, в чем дело.
– Дети из других стран хотят подняться на борт авианосца. Морские пехотинцы их сдерживают.
– Мерзавец! – взревел Дейви. – Немедленно пустить на борт всех детей, из каких бы стран они ни были!
– Но… господин президент, это невозможно!
– Это приказ! Передай морпехам, пусть убираются к черту!
– Господин президент, я отвечаю за безопасность вверенного мне корабля.
Дейви отвесил капитану затрещину, сбив у него с головы фуражку.
– А ты не отвечаешь за жизнь детей, оставшихся на льду? Ты преступник!
– Прошу прощения, господин президент. Как командир корабля я не могу выполнить ваш приказ.
– Я Верховный главнокомандующий Вооруженными силами Соединенных Штатов Америки, по крайней мере пока что. Если я захочу, я могу прямо сейчас вышвырнуть тебя за борт, как я поступил с твоей фуражкой. Рискнешь попробовать?
Поколебавшись, капитан обратился к командиру морских пехотинцев:
– Передайте своим людям, чтобы они отошли. Пусть все, кто хочет, поднимутся на борт.
По сходням на полетную палубу хлынул нескончаемый поток детей из разных стран. Здесь дул пронизывающий ветер, укрыться от которого можно было только за стоящими истребителями. Многие дети, поднимаясь на десантные суда, провалились в воду, и их промокшая насквозь одежда замерзла, превратившись в сверкающие ледяные доспехи.
– Распределите их по каютам, – обратился к командиру корабля Дейви. – На таком морозе все эти дети околеют!
– Это невозможно, господин президент. Все каюты полностью забиты американскими детьми, которые первые поднялись на борт.
– А ангары? Там же полно места, хватит на несколько тысяч человек. Они тоже забиты?
– Там же самолеты!
– Так поднимите самолеты на полетную палубу!
– Невозможно! На полетной палубе и без того уже много чужих самолетов, которые вынуждены были совершить посадку из-за ужасной погоды. Взгляните сами, проходы к лифтам в ангары полностью перегорожены!
– В таком случае сбросьте самолеты в море!
И вот один за другим истребители стоимостью по десять миллионов долларов каждый сбросили с полетной палубы «Джона С. Стенниса» в океан, и обширное пространство быстро заполнилось другими самолетами, поднятыми из ангаров на огромном лифте. Дети всех стран мира покинули палубу и укрылись в тепле просторных ангаров, вместивших несколько тысяч человек. Отогревшись немного, дети стали с восхищением осматривать внутреннее пространство громадного авианосца. И все-таки на полетной палубе свыше сотни промокших детей замерзли насмерть.
Эвакуация заняла три дня, после чего огромный флот, состоящий более чем из полутора тысяч кораблей, с последними тремястами тысячами детей на борту разделился на две группы, которые взяли курс на Аргентину и Новую Зеландию. В этом походе еще свыше тридцати тысяч детей погибли от холода, став последними жертвами войны Эпохи сверхновой в Антарктике.
Море Амундсена освободилось от заполнявших его судов. Снегопад прекратился, однако свирепый ветер продолжал гонять над водой холодный воздух. Небо прояснилось, и в появившуюся в облаках прореху на горизонте взошедшее солнце залило Антарктиду золотистым светом, озарившим полог глубокого снега, снова накрывшего обнажившиеся на короткое время камни и землю. Возможно, когда-нибудь в отдаленном будущем люди снова ступят на этот ледовый континент и увидят занесенные снегом останки пятисот тысяч детей, бесконечные остовы подбитых танков и две десятикилометровые воронки, оставленные ядерными взрывами. За время короткой весны свыше трех миллионов детей со всего мира сражались друг с другом среди взрывов и пламени, выплескивая жажду жизни. Но теперь страшная трагедия войны Эпохи сверхновой казалась лишь кошмарным сном, миражом, порожденным ярким полярным сиянием. При свете дня земля превратилась в бескрайнюю белую пустыню. Казалось, здесь ничего не произошло.