Новый президент
В панике ворвавшись в Овальный кабинет, Герман Дейви вздохнул. Он машинально потрогал обмороженные участки на лице, следы, которые несло на себе большинство детей, вернувшихся из Антарктики. Бинс сидела в президентском кресле с высокой спинкой, неспешно обрабатывая пилкой ногти. Увидев вошедшего Дейви, она закатила глаза и сказала:
– Господин Герман Дейви, вы отстранены от власти и не имеете права возвращаться в этот кабинет. И более того, вы не имеете права вообще находиться в Белом доме!
– Я хотел уйти, – потер виски Дейви, – но толпа громил на улице собирается меня прикончить!
– Вы это заслужили. Вы всё испортили. Вы худший президент в истории Соединенных Штатов.
– Ты… ты не имеешь права так разговаривать со мной! С какой стати ты сидишь в президентском кресле? Ты думаешь, раз меня нет, можно нарушать протокол?
– Это вам следует обратить внимание на протокол, – закатила глаза Бинс.
Дейви уже готов был взорваться, но тут вошел Воан.
– Вероятно, вы не знаете, – сказал он, – что Френсис Бинс была избрана вторым президентом Соединенных Штатов Америки в Эпоху сверхновой.
– Что? – воскликнул Дейви, изумленно взирая на светловолосую девочку, которая обтачивала пилкой ногти, восседая в священном кресле. Повернувшись к Воану, он расхохотался. – Не шути так! Эта дура не умеет даже считать! – Он фыркнул.
Бинс в бешенстве хлопнула по столу ладонью и тотчас же поднесла ее ко рту, чтобы облегчить боль.
– Заткнитесь, иначе вам предъявят обвинения в оскорблении президента! – ткнув пальцем в Дейви, резко произнесла она.
– Вы в ответе перед страной! – повернулся к Воану Дейви.
– Американские дети выбрали ее. Новый президент был избран в ходе честных выборов.
– Пока мы смотрели смерти в лицо в Антарктике, ты за нашей спиной заигрывала со средствами массовой информации! – гневно бросил Дейви.
– Оскорбление президента! – воскликнула Бинс, широко раскрывая глаза, но тотчас же ее лицо скривилось в фальшивой улыбке. – Вы знаете, почему Америка проголосовала за меня? Я похожа на Ширли Темпл[54]. Вот где я вас обошла. Пусть вы красивый, но вы не похожи на кого-либо из кинозвезд.
– Если бы эти древние черно-белые фильмы не крутили весь день по телевизору, кто бы вспомнил Ширли Темпл?
– Это была стратегия нашей избирательной кампании! – снова мило улыбнулась Бинс.
– Демократы слепы!
– На самом деле все легко объяснимо, – заметил Воан. – После военных игр народу нужен был более умеренный человек, выражающий их волю.
– И эта куколка Барби способна выражать волю Америки? – воскликнул Дейви с отвращением. – В настоящий момент вся страна поглощена неудачей в Антарктике. Существует реальная опасность скатиться обратно к играм насилия. Кризис, стоящий перед страной, гораздо более серьезный, чем Антарктическая война, поскольку в любой момент Америка может рухнуть. И на этом критическом распутье вверить народ в руки куколки Барби…
– Мистер Воан непременно найдет какое-нибудь решение, – кивнув на госсекретаря, сказала Бинс.
На какое-то мгновение Дейви опешил, но затем, подумав немного, кивнул.
– Я понял. Мистер Воан использует нас как инструмент для воплощения своих замыслов. Для него наша страна и весь мир – просто сцена, а люди лишь марионетки, которыми он управляет, дергая по своей прихоти за ниточки. Да, он так считает… – Внезапно он в отчаянии вскочил на ноги и, выхватив из кармана короткоствольный револьвер, направил его на Воана. – Ты зловещая и страшная фигура! Мне следовало бы размозжить тебе башку! Меня тошнит от одного твоего вида!
Вскрикнув, Бинс протянула руку к кнопке сигнализации, однако Воан остановил ее мягким жестом.
– Вы не нажмете на спусковой крючок. В противном случае вам не выйти из этого здания живым. Вы образцовый американец. Что бы вы ни делали, вы подчиняетесь одному железному правилу: то, что получается на выходе, обязательно должно превышать то, что поступает на входе. Вот в чем ваша фундаментальная слабость!
– Разумеется, отдача должна превышать затраты! – сказал Дейви, убирая револьвер.
– Однако история творится не так.
– Я больше не творю историю, – сказал Дейви, направляясь к двери. – Я от нее устал!
В дверях он остановился и напоследок еще раз обвел взглядом Овальный кабинет, где осталось столько его мечтаний, после чего выбежал в коридор.
С мотоциклетным шлемом в руках Дейви покинул Белый дом через черный вход. Отыскав оставленный там лимузин «Линкольн», он сел в машину, надел шлем и, достав из бардачка темные очки, водрузил их на нос. Затем завел двигатель и тронулся. На улице у самого Белого дома собралась толпа детей, жаждущих свести счеты с президентом, однако на «Линкольн» они не обратили внимания.
Проехав мимо них, Дейви обернулся и увидел, что дети развернули транспарант.
«Герман, убирайся вон! У Френсис для нас новые игры!»
Какое-то время Дейви бесцельно колесил по столице. Жителей в федеральном округе Колумбия почти не осталось, поскольку многие дети в поисках работы перебрались в другие города с развитой промышленностью, так что, если не считать немногочисленных государственных служащих, город практически вымер. Времени уже было девять утра, однако Вашингтон еще не думал просыпаться. Улицы оставались молчаливыми и пустынными, как в разгар ночи, что только еще больше усилило впечатление, сложившееся у Дейви о городе: это была гробница. Он с любовью подумал о бурлящем жизнью Нью-Йорке. Оттуда он приехал, туда и вернется.
Дейви подумал о том, что «Линкольн» слишком бросается в глаза; столь роскошная машина его больше не устраивала. Остановившись на безлюдной набережной Потомака, он достал из багажника пистолет-пулемет «Миними», который ему когда-то дал Воан. Один взгляд сквозь полупрозрачный пластик магазина показал, что он почти полон. Подняв автомат, Дейви направил его на стоящий в нескольких метрах «Линкольн» и выпустил короткую очередь. Из дула вырвалась тройная вспышка, отдача опрокинула Дейви назад. Какое-то время он сидел на земле, уставившись на машину. Убедившись, что ничего не произошло, Дейви поднялся с земли, опираясь на автомат, и перевел переводчик огня на полностью автоматический огонь. Держа в трясущейся руке тяжелый «Миними», он выпустил по машине длинную очередь, раскатившуюся эхом над рекой, и снова упал на землю, не удержавшись на ногах. «Линкольн» по-прежнему стоял целый и невредимый. Дейви опять встал, в перепачканных джинсах, и полил машину длинной очередью, опустошая магазин. На этот раз раздался громкий хлопок, «Линкольн» вспыхнул, повалил черный дым.
– Ого-го! – радостно загоготал Дейви и побрел прочь, унося разряженный автомат.
Закончив обрабатывать ногти, Бинс взяла зеркальце и принялась выщипывать брови.
– Многим любопытно узнать, что это за кнопки, – сказал Воан, указывая на две кнопки на президентском столе. – В средствах массовой информации даже высказывались предположения, что они определяют судьбу государства, и президент, нажав одну из них, мгновенно свяжется со всеми странами – членами НАТО. Нажав другую, он объявит военную готовность, поднимет в небо стратегические бомбардировщики и откроет шахты ракет с ядерными боеголовками… и тому подобное.
Однако на самом деле одной кнопкой президент просил принести ему кофе, а другой предупреждал о том, что нужно убрать в кабинете. Общаясь с Воаном, Бинс обнаружила, что временами он стремится поговорить с ней. Госсекретарь оказался хорошим собеседником, хотя обсуждал он исключительно незначительные и несущественные темы, умело уклоняясь от серьезных проблем.
– Я знаю свои сильные стороны и не разделяю заблуждения окружающего мира относительно этих кнопок, – ответила она. – Я понимаю, что не могу похвастаться особым умом, но по крайней мере, в отличие от Дейви, у меня более практичный подход.
– Вы это очень мудро заметили, – кивнул Воан.
– Я скачу верхом на коне истории, но я не держу поводья. Он может нестись, куда пожелает. В отличие от Дейви, который схватил поводья и направил коня к пропасти.
– Опять же очень мудрое замечание, – снова кивнул Воан.
Отложив зеркальце, Бинс посмотрела на него.
– Вы умный. Вы способны творить историю. Однако бо́льшую часть лавров вы должны отдать мне.
– Без проблем, – согласился Воан. – У меня нет никакого желания увековечить свое имя в учебниках истории.
– Это я уже заметила, – игриво улыбнулась Бинс. – В противном случае вы уже были бы президентом. Но все-таки вы должны говорить мне что-нибудь, когда хотите творить историю, чтобы я могла обратиться к Конгрессу и прессе.
– Как раз сейчас я и собираюсь вам это сказать.
– Я вас внимательно слушаю, – снова улыбнулась Бинс, откладывая щипчики и принимаясь красить ногти лаком.
– Мир вступит в период жестокой борьбы за контроль. За перераспределение территорий и ресурсов. Возврата к модели мира эпохи взрослых не будет. Но одно не вызывает сомнений: если Америка хочет и дальше занимать то положение, которое занимала в Обыкновенную эпоху, она должна пробудить свои дремлющие силы!
– Совершенно верно! – воскликнула Бинс, потрясая кулаком. – Сила на нашей стороне!
– Значит, госпожа президент, вам известен источник силы Америки?
– Вы хотите сказать, это не авианосцы и космические корабли?
– Нет… – многозначительно покачал головой Воан. – Все это постороннее. Наша сила оформилась раньше, во время освоения Запада.
– О да! Эти ковбои такие красивые!
– На самом деле жизнь у них была далеко не такой романтичной, как в кино. На Диком Западе они постоянно сталкивались с голодом и болезнями, им угрожали пожары, нападения волчьих стай и индейцев. Верхом на коне, вооруженные одним револьвером, они с улыбкой ехали навстречу суровому, жестокому миру, чтобы выковать американское чудо, написать эпическую историю Америки, черпая силы из стремления захватить господство в этом новом мире. Именно рыцари Запада были истинными американцами, носителями истинного американского духа. Вот откуда происходит наша сила. Но где эти всадники теперь? Задолго до вспышки сверхновой наши отцы и матери спрятались в твердой скорлупе небоскребов, теша себя мыслью, что весь мир у них в кармане. После покупки Аляски и Гавайских островов они больше не захватывали новые территории, не мечтали о новых завоеваниях, но становились медлительными и ленивыми, отращивали толстые животы и шеи. Они становились бесчувственными, хрупкими и сентиментальными, их охватывала неудержимая дрожь при одном лишь упоминании о военных потерях, они непристойно скулили и суетились перед Белым домом. Позднее, когда новое поколение видело в окружающем мире лишь клочок туалетной бумаги, новыми символами Америки стали хиппи и панки. Сейчас наступила новая эпоха, дети потеряли путеводную нить и стремятся отключиться от окружающего, играя в полные насилия игры.
– Но каким образом можно пробудить силу Америки? – спросила Бинс.
– Нам нужна новая игра.
– Какая?
И тут Воан произнес слова, которые Бинс никогда прежде от него не слышала:
– Я не знаю.
– Нет! – воскликнула девочка-президент. – Вы знаете! Вы знаете всё! Вы должны мне сказать!
– Я над этим подумаю, но мне нужно время. Сейчас я уверен только в одном: новая игра станет самой творческой и опасной в истории – иначе быть не может; поэтому, надеюсь, вы не слишком удивитесь, узнав, в чем она заключается.
– Постараюсь. Ну же, поскорее придумайте что-нибудь!
– Оставьте меня на какое-то время здесь одного, и пусть мне никто не мешает, – сказал Воан. Он махнул рукой, прогоняя Бинс. – И вы в том числе.
Президент молча покинула кабинет и направилась прямиком в подвал, где располагался Центр управления службы безопасности Белого дома, напичканный всевозможными мониторами системы видеонаблюдения, один из которых позволял заглянуть напрямую в Овальный кабинет. Ни одному президенту не нравилось, когда за ним подсматривают, поэтому камера использовалась только в особых случаях по прямому указанию президента. Старое оборудование не включалось годами, поэтому юным сотрудникам службы безопасности, дежурившим в подвале, потребовалось какое-то время, чтобы вывести нужную картинку на экран. Воан неподвижно стоял перед огромной картой мира, погруженный в размышления. В тесном подвальном помещении, под любопытными взглядами остальных присутствующих, президент Бинс не мигая уставилась на экран, словно ребенок, в рождественскую ночь дожидающийся Санта-Клауса с мешком подарков. Прошел час, другой… весь день Воан простоял перед картой, словно изваяние. Наконец, потеряв терпение, Бинс приказала дежурным немедленно известить ее, если Воан сделает какое-либо движение.
– Он представляет опасность? – спросил один из юных агентов с большим револьвером в кобуре на поясе.
– Только не для Америки.
Предыдущий день Бинс провела, выполняя президентские обязанности, после чего ночью не сомкнула глаз. И вот теперь ее сразил крепкий сон, и она проспала до самого вечера и проснулась только тогда, когда уже стемнело. Схватив телефон, Бинс запросила сведения о Воане, однако дети, дежурившие в подвале, смогли только сказать, что госсекретарь простоял перед картой без движения весь день; за все это время он пробормотал себе под нос только одну фразу: «Господи, если бы меня осенило, как Вегенера!»
Бинс спешно обратилась к советникам, чтобы те изучили это заявление. Один из них ответил, что Альфред Вегенер – это немецкий геолог Обыкновенной эпохи. Как-то раз, лежа больным в кровати, от скуки в который уже раз разглядывая карту мира, он вдруг сообразил, что очертания некоторых континентов совпадают, что навело его на мысль: давным-давно на Земле существовал всего один материк. Впоследствии он раскололся под воздействием каких-то неизвестных сил, и обломки расползлись в разные стороны, образовав тот мир, который был сейчас. Эта догадка ознаменовала начало эпохальной теории дрейфа материков, выдвинутой Вегенером. Бинс поняла, что в словах Воана не было никакой загадки; госсекретарю хотелось выдвинуть теорию дрейфа континентов в международной политике. Поэтому она отослала советника и снова легла спать.
Проснулась Бинс в час ночи. Схватив телефон, она позвонила в подвал и выяснила, что странный мальчик по-прежнему неподвижно стоит в Овальном кабинете.
– Мы тут гадаем – может быть, он умер стоя, – предположил один специальный агент.
Бинс приказала переключить камеру видеонаблюдения в Овальном кабинете на монитор у нее в комнате. Луч света от Туманности Розы падал в окно прямо на Воана, похожего на призрак перед смутно виднеющейся картой. Вздохнув, Бинс выключила монитор и легла спать дальше.
Она проспала до тех пор, пока не рассвело. Ее разбудил звонок телефона.
– Госпожа президент, этот тип в кабинете хочет вас видеть!
В одной пижаме Бинс выскочила за дверь и ворвалась в Овальный кабинет, где ее встретил жуткий взгляд Воана.
– У нас есть новая игра, госпожа президент, – мрачно произнес он.
– Есть? Говорите!
Воан развел в стороны руки с кусками бумаги неправильной формы. Жадно выхватив у него эти клочки, Бинс изучила их и недоуменно подняла взгляд. Это были куски, вырезанные из карты мира: Америка и Китай.
Визит
Небольшой кортеж направлялся к Центральному аэропорту. В головной машине сидел Хуахуа, а рядом с ним – переводчик в очках. Министр иностранных дел ехал в следующей машине, а в третьей был посол Соединенных Штатов, одиннадцатилетний мальчик по имени Джордж Фридман, сын бывшего военного атташе. Замыкал кортеж грузовик с военным оркестром, и даже на таком расстоянии было слышно, что некоторые мальчики настраивают свои инструменты.
Два дня назад поздно вечером юные китайские руководители, находившиеся в ГИЦ, получили по электронной почте послание от американского президента. Его содержание было простым:
Я очень-очень хочу посетить вашу страну. Мне хотелось бы выехать немедленно. Можно?
С наилучшими пожеланиями,
Френсис Бинс
Президент Соединенных Штатов Америки
Когда кортеж подъехал к аэропорту, над головой уже кружила серебристо-белая точка с мигающими огоньками. Дети в Центре управления полетами дали разрешение на посадку, и точка начала быстро увеличиваться в размерах. Через десять минут «Борт номер один» коснулся земли. Из-за недостатка опыта юного пилота большая металлическая птица подскочила несколько раз на бетонной полосе, после чего выписала опасную змейку и наконец остановилась в самом конце.
Открылся люк. Высунувшиеся наружу детские головы с нетерпением следили за подъезжающим трапом. Как только трап остановился, первой по нему спустилась хорошенькая светловолосая девочка, в которой Хуахуа по телевизионным выпускам новостей узнал нового президента. Следом за ней спешили высокопоставленные чиновники, которых Хуахуа не знал. Сгрудившись в кучу, они налетели сзади на Бинс, едва не сбив ее с ног. С трудом удержав равновесие, та обернулась и погрозила им кулаком, грозно выкрикнув несколько слов, и чиновники остановились. Президент изящно сошла по трапу, отчетливо представляя себе, что сейчас она творит историю. Когда она преодолела две трети ступенек, из люка вырвалась орава журналистов с фотоаппаратами на шее и устремилась вниз по трапу, сметая с пути чиновников. Самый проворный, опередив на шаг Бинс, развернулся и направил на нее объектив. В бешенстве сбежав по трапу, та схватила фотографа за шкирку и выкрикнула ему несколько неприятных слов.
– Президент говорит, – объяснил переводчик Хуахуа, – что она должна была спуститься первой, чтобы стать первым американским президентом Эпохи сверхновой, ступившим на китайскую землю. Однако журналист украл у нее этот шанс. Журналист возражает, что он спустился первым, только чтобы ее сфотографировать, но она называет его ослом и говорит, что еще на борту самолета ясно дала всем понять, что никто не имеет права ее опередить. Сопровождающие президента журналисты и так удостоились большой чести; когда Никсон прилетел в Китай, он спустился по трапу один, и пока он пожимал руку Чжоу Эньлаю[55], все остальные оставались в самолете. Но фотограф, опытный профи из «Ассошиэйтед пресс», давно работающий в Белом доме, в бешенстве. Он говорит: «Кто ты такая, черт побери? Через четыре года тебя здесь больше не будет, а мы останемся в Белом доме!» На что президент отвечает: «Сам пошел к черту! Я буду в Белом доме через четыре года! Я буду там и через восемь лет! Я останусь там навсегда!»
Все дети спустились по трапу, и спор перешел в потасовку. Выбравшись из толпы, президент устремилась навстречу китайским детям.
– Я бесконечно счастлива встретиться с вами в этот переломный момент возрождения человечества! – обратилась к Хуахуа через автоматический переводчик Бинс. – Ого, у вас на лице следы обморожения! Это отметины за мужество! Вам известно, что в Америке сейчас появилось множество специальных салонов красоты, в которых детям наносят шрамы от обморожения с помощью сухого льда? И этот бизнес процветает!
– Лично я предпочел бы обойтись без этих мужественных отметин, – ответил Хуахуа. – Они безумно чешутся, и, полагаю, теперь это будет повторяться каждую зиму. Честное слово, я не хочу снова и снова переживать то время в Антарктике. В ходе Всемирных игр на долю наших стран выпали огромные лишения, мы понесли бесчисленные потери.
– Вот почему мы здесь. Мы хотим предложить новую игру! – лучезарно улыбнулась Бинс. Она устремила взгляд вдаль. – А где Великая Китайская стена? – Она огляделась по сторонам. – А где панды? – Судя по всему, девочка ожидала, что увидит Великую Китайскую стену, как только ступит на китайскую землю, а панд в Китае не меньше, чем в Америке собак.
Тут ей пришла в голову мысль.
– Где Воан? – оглядевшись вокруг, спросила она.
Американцам пришлось кричать и подниматься в салон самолета. Наконец появился Честер Воан. Он медленно спустился по трапу, сжимая в руках толстенную книгу.
– Воан непрерывно читает, – пояснила Хуахуа Бинс. – Он даже не сообразил, что мы уже приземлились.
Покачав головой, Хуахуа посмотрел на книгу. Это были комментарии Мао Цзэдуна к двадцати четырем Династийным историям[56], китайское издание в матерчатом переплете.
Глаза у Воана были полуприкрыты, словно он находился в трансе. Он сделал жадный вдох.
– Вот воздух, о котором я мечтал, – сказал он.
– Что? – недоуменно спросила Бинс.
– Воздух древности, – пробормотал Воан так тихо, что этого никто не услышал. После чего, остановившись, молча огляделся по сторонам, отрешенный, впитывая окружающую обстановку.
Новые Всемирные игры
Дети с опаской вошли в таинственный, строгий зал. Толстые красные ковры, белоснежные кресла, расставленные большим полукругом, а за ними изящные ширмы из расшитого шелка и восхитительная ваза в человеческий рост… все безукоризненно чистое, и воздух был настолько неподвижный, что детям казалось, будто они плывут в окружении призраков.
– Ого! Это китайский «Белый дом»? – спросила вполголоса Бинс.
Шедшие следом за ней два американских мальчика несли бумажный свиток целых два метра в длину, который они осторожно положили на ковер под любопытными взглядами китайских детей.
– Совершенно верно, – подтвердила Сяомэн. – Взрослые встречали здесь глав иностранных государств. Знаете, мы сами здесь впервые.
– Вы тоже здесь впервые? А почему вы не заглядывали сюда раньше? Вы же верховные руководители страны, так что вы должны работать здесь.
– Мы работаем в Государственном информационном центре. Если честно, мне было страшновато заходить сюда, поскольку как только я сюда вошла, мне показалось, будто на нас откуда-то смотрят глаза взрослых, безмолвно вопрошающих: «Дети, ну почему вы такие глупые?»
– То же самое показалось и мне, когда я впервые попала в Белый дом, но со временем я привыкла. Мне не нравится, что за нами наблюдают взрослые, в особенности ваши взрослые. И тем не менее я благодарна вам за то, что вы привели нас сюда, поскольку наша историческая встреча должна происходить в особой обстановке, чтобы нам не было стыдно, когда это попадет в учебники истории.
Дети расселись в кресла.
– Теперь мы объясним суть новых Всемирных игр, – сказала Бинс.
– Вы не можете навязывать всему миру новые игры, – покачал головой Хуахуа. – Один раз мы уже пошли у вас на поводу, так что теперь пора послушать кого-нибудь еще.
– Естественно, мы не станем никого принуждать играть в нашу игру. Вы можете предложить свои правила, и мы будем играть в то, что интереснее. У вас есть что-нибудь?
– В настоящий момент у нас хватает других забот, – покачала головой Сяомэн. – Конец Антарктических игр вдребезги разбил мечту детей о новом мире на ледовом континенте, и теперь в обществе царит мрачное чувство разочарования и утраты. Мы наблюдаем свидетельства возврата к «Городу сладостей».
– То же самое и у нас в Соединенных Штатах, – кивнула Бинс. – На улице снова гремят выстрелы, поскольку наши дети получают удовольствие только от игр, сопряженных с насилием. И только в них они видят смысл жизни. Право, нам необходима новая игра, чтобы дать им хоть какую-то духовную опору, чтобы бежать от насущных вызовов.
– Ну хорошо, – согласился Хуахуа. – Давайте обсудим, что вы хотите предложить.
Когда Бинс увидела, что Сяомэн и Очкарик также кивнули, она больше не смогла сдерживать свое возбуждение.
– Спасибо! Спасибо! А теперь, прежде чем изложить суть новой игры, я посоветую вам вначале мысленно подготовиться к потрясению, которое вы испытаете, столкнувшись с чем-то немыслимым. Возможно, мы более восприимчивы, чем взрослые, и Эпоха сверхновой только еще больше усилила это качество, и все-таки китайские дети испытают от нашего предложения шок.
– Вы напрасно нас пугаете, – отмахнулся Хуахуа.
– Вы сейчас сами всё увидите.
– В таком случае выкладывайте, что там у вас.
Юный президент занервничала. Быстро перекрестившись, она полуприкрыла глаза и едва слышно пробормотала: «Боже, благослови Америку!» После чего вскочила с кресла и принялась возбужденно расхаживать по залу. Наконец она остановилась и прижала руки к груди.
– Во-первых, у меня к вам одна просьба, – начала Бинс. – Не хотят ли наши китайские друзья поделиться своими впечатлениями о нашей стране?
Ответы китайцев получились сумбурными.
– Америка – это небоскребы из зеркального стекла, сверкающего на солнце.
– В Америке с утра до ночи течет нескончаемый поток машин.
– В Америке есть «Диснейленд» и другие прикольные места.
– Американцы любят бейсбол.
– На американских фермах работают большие трактора, поэтому одна семья может обрабатывать большое поле!
– На американских заводах сплошь роботы и конвейеры, и за считаные секунды собирается целая машина!
– Американцы побывали на Луне и хотят полететь на Марс. Каждый год они запускают уйму ракет.
– В Америке есть много-премного ядерного оружия и огромные авианосцы. С такими шутки плохи.
Впечатления, которыми поделились китайские дети, изобразили Америку примерно такой, как того и ожидала Бинс. Все шло согласно плану, поэтому она решительно сделала следующий шаг.
– Я уже давно знаю, что Китай – великая и загадочная страна, но поскольку я здесь впервые, о вашей стране я знаю гораздо меньше, чем вы знаете о моей стране. Так что позвольте спросить прямо: есть ли у вас в стране что-либо такое, что лучше, чем у нас?
Разумеется, это был очень дерзкий вопрос.
– Наша страна большая! – воскликнул Хуахуа. – Она занимает площадь 9,6 миллиона квадратных километров!
– Наша страна тоже большая: 9,36 миллиона квадратных километров, – торжественно возразила Бинс. – Но обрабатываемой земли у нас больше, чем у вас, и лесов также больше. А это очень важно.
– У нас в недрах много-много нефти и много-много угля, – сказала Сяомэн. – И много-много железной руды.
– У нас тоже. Нефть есть в Мексиканском заливе, на Аляске и в Калифорнии. И у нас много месторождений угля. В Пенсильвании, Западной Вирджинии, Кентукки, Иллинойсе, Индиане и Огайо его завались. А железной руды полно к югу от озера Верхнее, медь есть в Аризоне, Юте, Монтане, Неваде и Нью-Мексико, а в Миссури много свинца и цинка. Тут вам нас не опередить.
– Ну… у нас есть река Янцзы. Это самая длинная и полноводная река во всем мире!
– Абсолютная неправда. Миссисипи более полноводная. А один из ее притоков, река Огайо, в самом широком месте имеет ширину свыше тысячи метров. Вы когда-нибудь видели реку шириной в тысячу метров?
– А на вашей Миссисипи есть Три ущелья?
– На Миссисипи нет, но зато есть на Колорадо. Мы называем его Большим Каньоном, он просто потрясающе красивый!
– Вы просто заучили наизусть учебник географии и пришли к нам хвалиться, так? – разозлился Хуахуа.
Тут Бинс опустилась на корточки перед рулоном бумаги, развязала зеленую тесемку и аккуратно его развернула. Это была карта мира, такая большая, что, полностью расправленная, она заняла половину пола. Но карта эта была странной: на ней были изображены только Соединенные Штаты и Китай, а все остальное пространство занимала вода, придавая двум странам вид островов, плавающих в бескрайнем океане. Запрыгнув на карту в район Тихого океана, Бинс указала на обе территории.
– Взгляните на наши страны. Мы располагаемся в противоположных концах земного шара, имеем практически равную по площади территорию, более или менее одинаковой формы. Это словно два отображения одного и того же предмета на поверхности Земли. И действительно, в этих зеркальных отражениях так много общего и диаметрально противоположного. Например, мы с вами – древнейшая и самая молодая страна в мире; жители одной страны обладают глубокими корнями и древним наследием, население же другой страны состоит практически целиком из иммигрантов; в одной стране делают упор на традиции, в другой на первое место ставят все новое; одна страна тихая и замкнутая, другая бурная и открытая. Мои китайские друзья, господь сотворил на Земле только две такие страны. Вам не кажется, что между ними должна существовать некая таинственная связь?
Этими словами Бинс полностью приковала к себе внимание слушателей, и те молча ждали, когда юная президент откроет свою последнюю карту.
Подойдя к карте Соединенных Штатов, Бинс достала из кармана маленькие сверкающие ножницы и, ползая по бумаге словно ящерица по стене, вырезала сначала Соединенные Штаты, затем Китай. Карта была такая большая, что ей потребовалось какое-то время, чтобы аккуратно обрезать границы двух стран под взглядами изумленных китайских детей. Взяв вырезанный Китай, она пересекла карту и протянула его Хуахуа.
– Это ваша территория. Возьмите ее.
Затем Бинс забрала вырезанный контур Соединенных Штатов и вернулась к китайским детям.
– Смотрите, а это наша территория, – протянув им карту, сказала она.
После чего президент вручила Хуахуа вырезанные Соединенные Штаты, а другой рукой забрала у него Китай.
– Мы ими обменяемся, – сказала она.
Потрясенный китайский переводчик уставился на нее.
– Прошу прощения, я вас не понял?
Бинс не повторила свое заявление – слова, предназначенные для учебников истории, нельзя произносить дважды. К тому же она знала, что не только переводчик понял ее, но даже Хуахуа, имея за плечами лишь два полугодия изучения английского языка, также понял смысл этого простого предложения. Президент молча кивнула китайским официальным лицам, подтверждая свое немыслимое предложение.
Обмен
– Что? Обмен? – спросили китайские дети.
– Все китайские дети переселятся на нашу территорию, а все американские дети переселятся на вашу территорию, – подтвердила Бинс.
– То есть наша территория будет принадлежать вам?
– Совершенно верно. А наша территория будет принадлежать вам.
– Но… а как же насчет всего того, что находится в стране? Ведь нельзя же переправить через Тихий океан на кораблях целый город?
– Мы обменяем всё на всё.
– Вы хотите сказать, вы придете сюда с пустыми руками, и мы уйдем отсюда тоже с пустыми руками?
– Вот именно! В этом и заключается игра с обменом территориями!
Китайские дети переглянулись с широко раскрытыми глазами, не в силах поверить в то, что это предложение сделано совершенно серьезно.
– Но… это означает, что все ваши… – Хуахуа осекся.
– Все наши заводы, – поспешно произнесла Бинс, не давая ему договорить. – И все наши фермы. Все наши лакомства и развлечения. Все, что есть в Америке, будет вашим! Разумеется, это означает, что все, что есть в Китае, станет нашим.
Китайцы уставились на американского президента как на сумасшедшую. Наконец министр иностранных дел расхохотался, и вскоре его смех подхватили все китайские дети.
– Ваша шутка зашла слишком далеко, – сказала Сяомэн.
– Ваши сомнения вполне объяснимы, но я готова торжественно поклясться, как глава государства, что пересекла Тихий океан исключительно с целью сделать вам это предложение, – искренне произнесла Бинс. – Я прекрасно понимаю, мне будет крайне нелегко доказать серьезность наших намерений, но мы готовы сделать все, что от нас потребуется.
– И как вы намереваетесь это осуществить? – спросил Хуахуа.
– Этим займется мистер Воан, – сказала президент, жестом приглашая выйти вперед госсекретаря, который стоял в последних рядах, с восхищением разглядывая огромный гобелен.
Услышав свою фамилию, Воан не спеша развернулся, прошел вперед и остановился на пустом пространстве на карте, которое когда-то занимали Соединенные Штаты.
– Доказать серьезность этого честолюбивого замысла – в международной политике это то же самое, что доказать основополагающие законы квантовой механики или теории относительности, – сказал он. – Для этого нужны сверхчеловеческие ум и мозг. Здесь есть только один человек, с кем я могу говорить.
Все это время Очкарик молчал, но теперь он встал и прошел к пространству на карте, которое раньше занимал Китай. Два юных мыслителя с Востока и Запада встали, глядя друг на друга через Тихий океан.
– В этом мире только два истинных героя – вы и я. Оглушительный раскат грома[57].
– Вы хорошо знакомы с китайской культурой, – одобрительно заметил Очкарик.
– Гораздо лучше, чем вы думаете, – заявил Воан, вызвав у китайских детей изумление. Не своими словами, а тем, что они прозвучали не через автоматический переводчик, а от самого Воана, произнесшего его на классическом диалекте китайского языка.
Их потрясение нисколько его не тронуло.
– Мне всегда хотелось выучить какой-нибудь восточный язык, но я долго колебался между японским, санскритом и китайским, прежде чем сделал выбор.
– Нам нужно сохранять объективность, – заметил Очкарик.
– Для того чтобы доказать свою искренность, нам нужно быть предельно открытыми, – кивнул Воан.
– В таком случае излагайте свои доказательства.
Помолчав несколько секунд, Воан сказал:
– Во-первых, новый мир подобен брошенному ребенку. Он никогда не повзрослеет, или, точнее, он уже повзрослел и принял такой облик.
Очкарик молча кивнул.
– Во-вторых, у вас есть свои сильные стороны, у нас – свои. Но нам необходимо пробудить свои сильные стороны. – Воан умолк, давая Очкарику возможность осмыслить его слова. – Следующий момент является крайне важным, и осмыслить его сможет только выдающийся ум. Различие наших сильных сторон заключается в том… – Он с вызовом бросил взгляд на Очкарика.
– Что мы черпаем силы в нашей древней родине; ваша сила обусловлена освоением новых территорий, – ответил тот.
Какое-то время мальчики стояли каждый на своем материке, глядя друг на друга.
– Нужны вам еще какие-либо доказательства? – наконец спросил Воан.
Очкарик покачал головой. Затем, сойдя с карты, он обратился к своим товарищам:
– Это серьезно.
– Разговор с вами явился отрадной отдушиной, – учтиво кивнул Очкарику Воан, стоя в вырезе на карте.
Очкарик вернул ему поклон.
– Я отношусь с большим уважением к вашему предложению. Такая глубокая и дерзкая мысль заслуживает честь именоваться великой.
– Мы уверены в том, что как только новость о новой игре получит широкую огласку, запустится процесс, остановить который будет уже крайне трудно. Если кто-либо из присутствующих здесь не согласен с предлагаемым обменом, боюсь, устоять под давлением страны детей будет невозможно.
Хуахуа молчал.
– Возможно, именно в этом все дело, – сказал он наконец. – Но как насчет вас? Я сомневаюсь, сможете ли вы осуществить свой план. Вам удастся убедить американских детей?
– У нас есть решение, – уверенно произнес Воан. – Новый мир обладает одинаковой притягательностью как для китайских детей, так и для американских. В конце концов, в их жилах течет кровь первооткрывателей. Они самые любопытные дети в мире, ревностно относящиеся к своей собственности. Для них перетасовка общества и государства явится самым желанным событием.
– По вашим оценкам, сколько будет продолжаться новая игра? – спросила Сяомэн.
Воан улыбнулся, на этот раз более заметно.
– Согласно моим прогнозам, по прошествии трех-пяти лет мы будем иметь дело с незащищенной страной и сможем без труда забрать обратно все, что обменяли.
Решение
Совещание, на котором обсуждалась игра с обменом территорий, состоялось в тот же вечер, через три часа после первых американо-китайских переговоров. На последнем этаже ГИЦ, в сиянии Туманности Розы китайские дети делали выбор, далеко превосходящий все, что они могли себе представить.
– Взгляните на то, в каком состоянии находится весь мир, – сказала Сяомэн. – Для того чтобы защищаться, нам нужны сильная промышленность и армия.
– Но сможем ли мы получить все это, просто перебравшись в Америку? – спросил Очкарик.
– Почему мы должны поддаваться запугиваниям Воана? – спросил Хуахуа, расхаживая взад и вперед. – Почему не рассмотреть другую возможность? Разве мы, переправившись через Тихий океан, не сможем сохранить нашу нынешнюю организованность и дисциплину? Не сможем сосредоточиться на работе и учебе? Разве китайские дети не заставят все эти огромные заводы выпускать сталь, машины, авианосцы и космические корабли? Разве в наших руках эти обширные фермы не будут производить пшеницу и кукурузу? Мы сможем сделать так, чтобы города снова бурлили жизнью, как это было в Обыкновенную эпоху. Если мы будем усердно трудиться, то в кратчайшие сроки станем самым могущественным государством в мире! С какой стати мы должны себя недооценивать? В минувшей войне мы продемонстрировали мужество и решимость. Теперь нам предстоит новое сражение. Если мы вложим в него всю свою энергию, нас не остановят никакие преграды!
Его заявление встретило одобрение со стороны всех детей.
– Но души наших отцов и матерей спросят у нас: «Как вы могли потерять землю многих поколений своих предков?» – возразила Сяомэн. – Что мы им ответим?
– Что ты имеешь в виду под словом «потерять»? – изумленно посмотрел на нее Хуахуа. – Вот если бы враг вторгся в наши пределы, а мы сдались бы без сопротивления и потеряли свою родину, тогда мы заслуживали бы проклятия! Но мы меняемся с другой страной, и это честный обмен. Все то, что могут американцы, можем и мы. Если бы здесь присутствовали взрослые, мы бы смогли посмотреть им в глаза с сознанием полной своей правоты!
– Но речь идет не только о сделке, – заметил Очкарик. – Мы отдаем не только свою территорию, но и кое-что гораздо более важное.
– Неужели наша сила действительно привязана к земле наших предков?
Очкарик молча кивнул.
– И ты полагаешь, последствия будут серьезными?
И снова кивок.
– Что произойдет? – спросила Сяомэн.
– Не знаю, – покачал головой Очкарик. – Думаю, и Воан также не знает, а он значительно глубже обдумывал этот вопрос. В Америке запасы товаров и сырья многократно превосходят то, что есть у нас, поэтому дети смогут невероятно долго жить в полном достатке, не работая. Это сладостная, радужная трясина. Как и во время «Города сладостей», мы, вероятно, будем лишь наблюдать, как история движется в каком-то направлении, не в силах этому помешать.
Упоминание о «Городе сладостей» на какое-то мгновение отрезвило детей, и они молча выглянули в окно на неоновые огни.
– У нас нет выбора, – сказал Хуахуа. – Американские дети обязательно раскроют характер игры, и, когда это случится, наши дети непременно захотят в нее сыграть. Мы не сможем их остановить.
– Это был дьявольский ход, – пробормотала Сяомэн.
– У нас действительно нет выбора, – кивнул Очкарик. – Я вынужден признать, что Воан выдающийся мыслитель и стратег.
На следующий день американских детей известили, что они могут возвращаться домой и ждать ответа китайской стороны. Подобный исход следовало ожидать; такие ответственные решения не принимаются в одночасье горсткой людей.
Вернувшись в Соединенные Штаты, американцы первым делом обнародовали план игры с обменом территорий. Эта новость породила огромное оживление среди китайских детей; первоначальное потрясение перешло в восторг, прогнавший депрессию «Города сладостей» и подавленное настроение Антарктических игр. Чудесный мир мечты манил к себе. Подавляющее большинство детей горячо поддерживали обмен, возбужденно делясь своими мнениями в «Цифровом пространстве». Как и предсказывал Воан, перенаправить процесс оказалось невозможно.
Месяц спустя, когда американские дети уже не могли больше ждать, Бинс доложили, что с ней хочет говорить Хуахуа.
Пара карих глаз с противоположного конца земного шара пристально смотрела с экрана в пару голубых глаз так невыносимо долго, что воздух, казалось, застыл.
– Мы согласны на обмен, – наконец сказал Хуахуа.
Американская делегация вылетела в Китай на следующий день. Главная цель визита заключалась в том, чтобы обсудить подробности обмена территориями и официально подписать соглашение об обмене. Переговоры снова состоялись в том древнем зале, и на них присутствовало множество юных экспертов с обеих сторон.
Первоначально предполагалось, что в ходе переговоров будут подробно определены все важные детали, однако сразу же выяснилось, что величайшее международное соглашение в истории поднимает бескрайнее море вопросов, поэтому после трех дней жарких споров дети пришли к выводу, что могут описать процедуру обмена лишь в самых общих чертах. Все остальные вопросы будут решаться уже в ходе обмена. Наступил четвертый день переговоров. У детей был свой собственный путь решения международных проблем, и они быстро и легко уладили вопросы, от которых во времена взрослых старались держаться подальше дипломаты и главы государств, причем порой это происходило настолько стремительно, что самые опытные дипломаты Обыкновенной эпохи лишились бы дара речи. За одну неделю было решено столько вопросов и достигнуто столько соглашений, сколько не удалось бы добиться за сотню Ялтинских или Потсдамских конференций. В конце этого срока дети двух стран подписали соглашение о территориальном обмене, известное как «Соглашение Эпохи сверхновой».
Соглашение Эпохи сверхновой
1. Китай и Соединенные Штаты Америки принимают решение обменяться своими территориями.
2. Дети обеих стран покинут свою территорию и откажутся от суверенитета над ней; дети обеих стран переселятся на территорию другой страны и приобретут суверенитет над ней.
3. Покидая территорию своей страны, дети обеих стран могут захватить с собой следующее:
а) Самое необходимое для переезда на новое место в количестве до 10 килограммов на одного ребенка.
б) Все правительственные документы.
4. Для руководства процессом обмена будет создана объединенная американо-китайская комиссия по территориальному обмену.
5. Стороны будут производить обмен между отдельными штатами и провинциями. В ходе обмена все жители штата или провинции в назначенный срок покинут территорию. Те, кто не может освободить территорию в назначенный срок, будут иметь право временно переехать в соседний штат или провинцию, где обмен еще не проводился, после чего покинуть их вместе с остальным населением территории. Во всех штатах и провинциях должны быть сформированы региональные комиссии по передаче, которые по прибытии новых жителей проведут церемонию официальной передачи, после чего суверенитет над штатом или провинцией полностью перейдет в руки новых жителей.
6. Перед обменом все региональные комиссии по передаче должны предоставить противоположной стороне полный список собственности и обеспечить представителю комиссии по передаче противоположной стороны возможность ознакомиться с ней.
7. Умышленное уничтожение сельскохозяйственного или промышленного оборудования, а также средств обороны на своей территории перед передачей его другой стороне запрещается. Если одна сторона обнаружит, что другая сторона предприняла такие действия, она может в одностороннем порядке выйти из игры, и вся ответственность за это ляжет на виновную сторону.
8. Транспорт для перемещения населения стороны предоставят совместно с участием третьих стран, привлеченных для помощи.
9. Все вопросы, возникающие в ходе обмена, будут решаться объединенной американо-китайской комиссией по территориальному обмену.
10. Объединенная американо-китайская комиссия по территориальному обмену оставляет за собой право толковать смысл пунктов этого соглашения.
Подписано главами двух государств
7 ноября 2 года ЭС
Великое переселение
Поздно вечером Императорский дворец купался в голубом сиянии Туманности Розы. Ночные птицы, кружившие над Восточными воротами, давно уже разлетелись по своим гнездам. В бесконечной тишине древние залы крепко спали и видели сны.
Во всем дворце оставались только Хуахуа, Очкарик и Сяомэн. Дети не спеша прогуливались по выставочному залу. Вдоль стен тянулись экспонаты, больше не принадлежащие их стране, древние изделия из бронзы и глины, согретые мягким светом туманности, и казалось, будто на их поверхности видны отдельные прожилки; души далеких предков обрели плоть, окружая своим беззвучным дыханием проходящих мимо детей. Бесчисленные бронзовые и керамические сосуды словно наполнились жизненной энергией; длинный свиток с текстом «По реке в день памяти поминовения усопших»[58] в стеклянном футляре сиял в голубом свете, и все еще слышались обрывки разговоров; терракотовый воин впереди будто светился изнутри, и детям казалось, что не они идут к нему, а он плывет им навстречу… Дети проходили по галереям, и мимо них в свете Туманности Розы протекали династия за династией, время и история…
Великое переселение народов двух стран началось.
Дети быстро переселились из первых двух регионов, подлежавших обмену, провинции Шэньси и штата Южная Дакота. Они наземным и воздушным транспортом добрались до портов на побережье или же, если пропустили возможность уехать, временно переместились в соседние регионы. Две комиссии по перемещению, прибывшие на место, наблюдали за процессом переселения. Юные эмигранты собирались в крупных портах в ожидании прибывающих океанских лайнеров, военных кораблей и танкеров, китайских, американских, а также из других стран, в основном европейских и Японии. Эта новая игра двух крупнейших стран мира вызвала огромный восторг у детей всего земного шара, и они старались сделать все возможное, чтобы посодействовать величайшей межконтинентальной миграции в истории человечества. Пожалуй, дети и сами не смогли бы внятно объяснить, что подтолкнуло их отрядить свои корабли. Громадные океанские флоты собрались по обеим сторонам Тихого океана, однако ни в Шэньси, ни в Южной Дакоте церемоний передачи еще не было, поэтому эмигранты ждали, когда им разрешат подняться на борт кораблей и отправиться в транстихоокеанское путешествие.
А трое юных руководителей шли по выставочному залу к последней галерее.
– Сегодня утром я еще раз говорил в аэропорту с американскими детьми, но они упорно отказываются, – вздохнув, сказал Очкарику и Сяомэн Хуахуа.
В ходе третьего раунда переговоров, во время которого обсуждались детали перемещения, китайская сторона не раз заводила речь о том, чтобы китайским детям разрешили при обмене забрать с собой наиболее ценные исторические реликвии и древние рукописи, однако американские дети твердо отвергали это предложение. Бинс и ее окружение показали себя опытными дипломатами: вместо того чтобы сказать категорическое «нет», они выражали свою позицию всевозможными уклончивыми отговорками, однако когда был поднят этот вопрос, они изменили своему правилу. Как только китайские дети заговаривали об исторических реликвиях, их американские сверстники вскакивали с места и повторяли: «Нет! Нет!» – отчаянно качая головой. Сначала китайские дети думали, что это лишь жадность, поскольку реликвии были практически бесценные, однако позднее они обнаружили, что дело в другом. Американские дети получили бы точно такое же право забрать свои ценности, и если за несколько столетий своей короткой истории Соединенные Штаты и не накопили значительное количество исторических реликвий, если не считать поделок индейцев, коренных жителей американского континента, то музеи, такие как «Метрополитен», были битком набиты ценнейшими произведениями искусства со всего мира. Однако когда китайские дети предложили своим американским сверстникам забрать со своей территории ценности, эквивалентные тому, что заберут они сами, американские дети по-прежнему оставались непреклонны. В ходе подготовки к переселению жителей провинции Шэньси американские члены комиссии по территориальному обмену предложили начать с Исторического музея Шэньси, созданного в 80-е годы, и «Терракотовой армии»[59], интересовавших их гораздо больше, чем авиастроительные заводы и космодромы. Они продемонстрировали поразительно точные познания насчет содержимого всех крупных китайских музеев и библиотек и по первому слову предъявляли распечатанные каталоги культурных реликвий. Позднее китайская сторона предложила, чтобы американские дети, свободно владеющие английским и китайским языками (в основном американцы китайского происхождения), временно остались на территории Соединенных Штатов обучать китайских сверстников английскому языку. Бинс согласилась, но с одним условием: в этом случае американским детям разрешат захватить с собой китайские реликвии из собраний ведущих американских музеев, в первую очередь рукописи и иконы, похищенные в конце XIX века в Дуньхуане искателями приключений[60]. По их утверждению, это желание объяснялось любовью к китайской культуре, однако выражено оно было так уклончиво, что китайские дети наотрез отказались.
Но если эти события вызывали у китайских детей недоумение, еще более странным было то, что нередко происходило во время передачи территорий.
Трое бывших одноклассников Хуахуа, почтальон Ли Чжипин, парикмахер Чан Хуэйдун и повар Чжан Сяолэ входили в первую группу детей, которым предстояло покинуть родину. Трое приятелей не разлучались со времени «Города сладостей». Этой группе детей относительно повезло, поскольку им предстояло пересечь Тихий океан на двух транспортных «Геркулесах», избежав мучительной качки в море. Юные пилоты только что получили лицензии и в небе пьянели от счастья, что делало воздушное путешествие крайне опасным, однако это мало беспокоило детей, которым не терпелось поскорее попасть в новый мир. Получив уведомление, трое приятелей восторженно собрали свои пожитки, живо рисуя в своем воображении чудесное, загадочное будущее, распускающееся ярким цветком.
По дороге в аэропорт Ли Чжипин заскочил домой, чтобы забрать кое-какую одежду. Все еще в приподнятом настроении, он подошел к двери, но когда уже собрался уходить, его охватили сомнения. Это чувство оказалось таким неожиданным, что мальчик растерялся, не зная, как быть. Его квартира в одном из бесчисленных многоквартирных жилых домов Пекина, как и многие другие, была скудно обставлена. Воздух все еще хранил знакомый запах, на стене висел календарь, оставшийся от Обыкновенной эпохи. Ли Чжипина захлестнула теплая волна детских воспоминаний, перед глазами возникли жизненные образы отца и матери. Ему показалось, кошмара сверхновой не было, а он просто пришел домой, вечером в один из несчетных дней Обыкновенной эпохи, и сейчас должны были вернуться с работы его родители. Все это было настолько явственным, что мальчик буквально мог убедить себя в том, что настоящее ему только снится, что он никогда не покинет свой дом. Затем, взяв себя в руки, Ли Чжипин смахнул слезы, захлопнул дверь и поспешил к автобусу, направляющемуся в аэропорт. Всю дорогу ему казалось, что в доме что-то осталось, какой-то невидимый предмет одежды, который ему непременно нужно захватить с собой, но он понимал, что эта вещь неразрывно срослась с домом и ее невозможно забрать оттуда. А без этой невидимой одежды мальчик вдруг ощутил леденящий холод, пропадавший на время, когда он старался чем-нибудь развеяться, и украдкой возвращавшийся назад, как только его внимание оказывалось отвлечено чем-то другим.
Первое поколение китайских детей Эпохи сверхновой так и не смогло полностью изгнать из души этот холод.
Настроение трех приятелей оставалось плохим до самого аэропорта. Постепенно и другие дети затихли, перестали шутить и смеяться, погрузившись в молчаливую задумчивость. Автобус остановился под огромным черным фюзеляжем «Геркулеса»; чуть дальше застыли в ожидании другие лайнеры. Большая дальность полета «Геркулеса» означала то, что для дозаправки он приземлится уже на Гавайских островах. Подхватив свои скудные пожитки, Ли Чжипин, Чан Хуэйдун и Чжан Сяолэ присоединились к длинной веренице детей, которые поднимались по заднему трапу и скрывались в черном чреве воздушного гиганта. У люка стояли американские дети из комиссии по территориальному обмену с белыми удостоверениями на шее, тщательно проверяющие все то, что проносили на борт китайские дети, на предмет соответствия соглашению об обмене. Когда Ли Чжипин был уже всего в нескольких шагах от трапа, его внимание привлекло какое-то зеленое пятнышко – несколько былинок, пробившихся сквозь трещину в бетоне. Не задумываясь, мальчик поставил на землю свою сумку, подбежал к кустику травы, выдернул его и убрал в карман рубашки, после чего вернулся в очередь. Тотчас же к нему подскочили американские дети и закричали: «Нет! Нет!» – после чего последовали возбужденные фразы на английском. Автоматический переводчик перевел: американцы требовали, чтобы Ли Чжипин оставил траву, поскольку она не попадала в перечень предметов, необходимых для путешествия, и не значилась в списке соглашения об обмене. Ли Чжипин и окружавшие его китайские дети взорвались от возмущения: неужели эти мелочные скупердяи не позволят ему захватить с собой пучок травы в память о земле предков? Это же просто подло!
– Я возьму с собой эту траву! – крикнул Ли Чжипин. – Вы меня не остановите! Кто дал вам право распоряжаться здесь? Это пока что китайская земля!
Он застегнул карман, упрямо отказываясь вернуть пучок травы, однако американские дети были непоколебимы. Выход из патовой ситуации предложил Чжан Сяолэ, обративший внимание на только что поднявшегося на борт самолета мальчика, играющего в приставку.
– Вам нет никакого дела до того, что кто-то захватил с собой игровую приставку! – крикнул он американским детям. – Какое вам дело до пучка травы?
Американские дети оглянулись, затем посовещались вполголоса, после чего повернулись к Ли Чжипину и сказали:
– Вы можете вернуться домой или куда угодно, прямо сейчас, и забрать свою игровую приставку, однако трава должна остаться здесь!
Китайские дети подумали сначала, что переводчик ошибся. Ли Чжипин никак не мог взять в толк, на чем основана система ценностей американских детей, однако делать было нечего и он молча воткнул траву туда, где нашел.
Поднявшись в самолет, китайские дети почувствовали, будто позади осталось что-то неотделимое, и, обернувшись, увидели трепещущую на ветру траву, словно манящую их вернуться, и наконец самообладание изменило им и появились слезы. Полумрак грузового салона, оборудованного длинными скамьями, освещался лишь тусклыми люминесцентными лампами под потолком. Иллюминаторов не было; дети оказались полностью отрезаны от своей родины. Они заняли места на скамьях, и слезы хлынули рекой. Кто-то бросился к выходу, но люк уже закрылся, и все сгрудились у единственного маленького окошка. Американскому экипажу потребовалось какое-то время, чтобы усадить всех обратно и заставить пристегнуться. Через полчаса взревели ожившие двигатели и самолет начал рулежку. Неровности бетонки передавались через шасси легкой тряской, словно материнская рука легонько хлопала детей по спине. Затем раздался толчок, и тряска прекратилась: порвалась последняя ниточка, связывавшая детей с родиной. Кто-то воскликнул: «Мама!» Другие начали всхлипывать. Ли Чжипин почувствовал, как кто-то дергает его за рукав. Сидящая рядом с ним девочка украдкой вложила ему в руку несколько зеленых травинок, которые она, вероятно, сорвала на аэродроме, воспользовавшись общей суматохой. На мгновение их взгляды встретились, и Ли Чжипин снова расплакался.
Вот как Ли Чжипин покинул землю своих предков, унося с собой пучок травы. Этот пучок оставался с ним во время его странствий по Северной Америке; сколько раз мальчик просыпался по ночам, когда ему снилась родина, и сжимал в руках засохшие былинки, покрытые живым зеленым светом Туманности Розы. Он неизменно ощущал, как по всему его онемевшему телу разливается тепло, и под ласковым, нежным взглядом бесконечно далеких родителей в его измученном сердце звучали песни детства.
В ходе первого раунда территориального обмена подобное происходило сплошь и рядом. Как только китайские дети пытались забрать с собой самые непримечательные напоминания о своей родине – траву, листья, цветы и даже камешки и горсти земли, – американские дети откликались на это с ужасом, постоянно требуя провести переговоры с целью запретить эмигрантам брать с собой любые напоминания о своей родине. Формально они мотивировали это стремлением остановить распространение болезней, и по большей части китайские дети верили им, за исключением немногих, понимавших истинные побуждения американских детей.
Первые две территории, подлежащие обмену, были освобождены к седьмому июня, и перед прибытием иммигрантов там состоялись церемонии официальной передачи.
Церемония передачи Шэньси прошла не в административном центре провинции, а в маленькой деревне. Вокруг нас раскинулись лёссовые холмы и овраги, вдоль склонов которых тянулись террасами поля, оставленные нашими предками. Холмы простирались вдаль до самого горизонта. Сочная, плодородная почва столетиями кормила многие поколения китайцев, но теперь последние дети, родившиеся на этой земле, прощались с ней навсегда.
В церемонии принимали участие десять членов комиссии по передаче, пятеро китайских и пятеро американских. Она получилась довольно будничной. Мы спустили наш флаг, затем американские дети подняли флаг Соединенных Штатов, после чего стороны подписали соглашение. Американские дети все как один были одеты как ковбои. Судя по всему, они относились к этому как к новому продвижению на Дикий Запад.
Вся церемония заняла не больше десяти минут. Трясущимися руками я спустил наш флаг и прижал его к груди. Теперь мы впятером стали здесь чужаками. Мы молчали, оцепенев от изнурительной работы по переселению. Потребуется какое-то время, чтобы полностью осмыслить произошедшее. Бескрайняя желтоватая земля напоминала морщинистое лицо моего дедушки; и вот это огромное лицо, простирающееся до самого горизонта, безмолвно взирало на небо. Не было слышно ни звука. Все то, что земля хотела сказать нам, осталось навеки погребено в ней, и она молча наблюдала за нашим отъездом.
Невдалеке ждал китайский вертолет, чтобы доставить нас в Ганьсу, следующую провинцию, назначенную для обмена, и увезти с этой земли, больше не принадлежащей нам. Повинуясь внезапному порыву, я спросил у американских детей, можем ли мы отправиться к месту назначения пешком. Юные ковбои были потрясены. «Это же больше двухсот километров!» Но в конце концов они уступили и, выдав специальные пропуска, пожелали нам счастливого пути.
Вдруг из обезлюдевшей деревни к нам бросился щенок. Нагнувшись, я взял его на руки. Вертолет поднялся в воздух без пассажиров, и вскоре его гул затих вдали. Мы впятером, и щенок, родившийся на этой же самой земле, начали долгий путь. Мы сами не смогли бы объяснить, почему так поступили. Причиной тому была тоска? Или раскаяние? Нам просто казалось, что до тех пор, пока наши ноги ступают по этой земле, как бы мы ни проголодались, как бы ни устали, как бы ни хотели пить, наши души по-прежнему получали подпитку…
Цитируется по: «Хроника великого переселения, китайская редакция», том 6. Объединенная американо-китайская комиссия по территориальному обмену, Новый Шанхай, 7 год ЭС.
В Южной Дакоте церемония передачи состоялась у подножия горы Рашмор[61]. Громадные лица четырех величайших президентов в истории Соединенных Штатов молчаливо взирали на то, как на флагштоке поднялся красный флаг с пятью звездами; впоследствии участники церемонии будут вспоминать, какое выражение было на этих лицах, однако в тот момент наше внимание было сосредоточено на другом.
В отличие от промозглого одиночества на противоположном конце земного шара здесь за церемонией наблюдали несколько сотен американских детей; военный оркестр исполнил два государственных гимна. Как только китайские дети подняли свой флаг, представители сторон приготовились подписать соглашение. Китайский представитель поставил свою подпись, и наступила очередь Джорджа Стивена, губернатора Южной Дакоты. На глазах у сотен детей Стивен неторопливо приблизился к столу, снял с плеча рюкзак и достал из него коробку с ручками, чернильными и шариковыми, общим числом больше ста. Он начал выводить свою подпись, делая каждой ручкой лишь крохотную черточку, после чего откладывая ее и беря новую. Документ Стивен подписывал целых пятнадцать минут, и только когда ропот толпы стал слишком громким, он выпрямился и отошел от стола. Губернатор использовал для своей подписи около ста ручек; по-видимому, он был недоволен лишь тем, что родители не дали ему более длинное имя. После чего он громогласно объявил о распродаже своих ручек, назначив начальную цену по пятьсот долларов за каждую. Глядя на то, как цена на ручки взлетает до небес, я вдруг спохватился и подумал про стол! Но я раздумывал слишком долго; с десяток мальчишек бросились к столу и разломали его на части, и в какие-то считаные мгновения несчастный стол превратился в груду деревяшек. Я перевел взгляд на флаг у меня в руках, однако он мне не принадлежал. Я огляделся по сторонам, и внезапно меня осенила одна мысль. Развернувшись, я бросился со всех ног в ближайшее кафе, и удача мне улыбнулась: в кладовке я нашел то, что искал, – пилу. Когда я вернулся, последние ручки Джорджа Стивена распродавались уже по пять тысяч долларов за штуку! Передо мной возвышались два флагштока; на одном трепетал ярко-красный китайский флаг, очевидно, неприкосновенный. Но второй, на котором прежде развевался звездно-полосатый флаг, теперь опустел. Подбежав к флагштоку, я заработал пилой и за считаные мгновения спилил его. Как только флагшток упал, к нему устремилась толпа детей, которые принялись драться между собой за право отломить кусок, несмотря на то, что дерево было прочным и не поддавалось. Пилой мне удалось отпилить два куска где-то по три фута длиной, но я так устал, что больше не мог драться. Впрочем, и двух кусков оказалось достаточно! За пару тысяч я продал пилу какому-то мальчику, который тотчас же нырнул в толпу, возящуюся вокруг поваленного флагштока, словно футболисты вокруг спорного мяча. Один кусок я продал за сорок пять тысяч долларов, но другой оставил себе в надежде на то, что впоследствии цена еще вырастет. После этого музыканты стали распродавать свои инструменты, и на какое-то время наступил полный хаос. Дети, которым ничего не досталось и у которых не было денег что-нибудь купить, двинулись к китайскому флагу, и только когда вооруженные автоматами солдаты Китайской армии заявили, что будут не жалея жизни защищать флаг и землю, на которой он стоит, американские дети в унынии отступили. Впоследствии все сожалели о том, что устроили распродажу на месте, поскольку реликвии первого территориального обмена быстро взлетели в цене в десять раз. К счастью, я сохранил свой кусок флагштока; несколько месяцев спустя я продал его и использовал вырученные деньги как стартовый капитал транспортной компании в Синьцзяне.
Цитируется по: «Хроника великого переселения, американская редакция», том 6, Объединенная американо-китайская комиссия по территориальному обмену, Нью-Йорк, год 7 ЭС.
Три юных руководителя дошли до последней галереи, в которой были выставлены доисторические реликвии истоков китайской цивилизации. В предыдущих залах дети с благоговейным трепетом смотрели на артефакты минувших столетий. Они испытывали некоторое недоумение, поскольку им казалось, будто невидимая стена отделяет их от экспонатов. Особо остро дети прочувствовали это, когда вошли в зал новой эпохи. На какое-то мгновение мужество покинуло их, и они не имели сил идти дальше. Уж если не такая уж отдаленная эпоха династии Цин для них совершенно неизвестный мир, смеют ли они надеяться на то, чтобы понять более древние эпохи? Однако вопреки их ожиданиям, чем дальше в прошлое они уходили, тем менее острым становилось ощущение отчужденности, и вот сейчас, дойдя до самых отдаленных истоков, дети внезапно оказались в знакомом, радушном мире. Казалось, после долгой дороги через странные, непонятные земли, населенные одними непостижимыми взрослыми, говорящими на непонятном языке и ведущими другой образ жизни, словно они пришли с другой планеты, дети дошли до конца земли и нашли мир детей, такой же, как их собственный. Все эти восхитительные, утонченные произведения искусства новой эпохи не принадлежали детям; человечество, создавшее их, уже было взрослым. И пусть детство человечества было таким отдаленным, оно разговаривало с детьми на их языке. Хуахуа, Очкарик и Сяомэн внимательно осмотрели реликвию культуры Яншао[62]: глиняный горшок. Грубый, примитивный предмет напомнил им, как они, еще совсем маленькие, после грозы лепили такие же горшки из глины под радугой на прояснившемся небе. Впереди их ждала эпоха Пань-гу, разделяющего небеса и землю, Нюй-вы, заделывающей дыры на небосводе, Цзинвэй, заполняющей море, Куа-фу, догоняющего солнце[63]. Человечество повзрослело, однако мужество покинуло его, и никто больше не создавал такие мифы.
Отодвинув стекло, Хуахуа осторожно достал горшок из витрины. Казалось, теплая глина завибрировала у него в руках. Этот предмет обладал необычайной энергией. Хуахуа приложил ухо к отверстию.
– Я слышу что-то! – воскликнул он.
Прижавшись ухом к отверстию, Сяомэн тщательно вслушалась.
– Это шум ветра!
Ветер гулял над первозданной пустыней. Хуахуа поднял горшок к Туманности Розы, и в голубом сиянии глина приобрела слабый красноватый блеск. Мальчик смотрел на изображение рыбы, на сочетание простейших неровных линий, и вдруг из черного круга, изображавшего глаз, вышла душа; на грубой поверхности горшка заплясали тени, неясные, но в них чувствовались обнаженные фигуры, сражающиеся с чем-то огромным. Древние солнце и луна, заключенные в горшке, отбрасывали на фигуры золотистое и серебряное сияние. Рисунки древнего гончара двумя глазами взирали сквозь многие тысячелетия, и дети, встретившись взглядом со своим далеким предком, ощутили прилив первобытной энергии. Им захотелось кричать, смеяться, плакать, сорвать с себя одежду и побежать навстречу завывающему ветру. Наконец они почувствовали в своих жилах кровь предков.
Дети стояли в старинном дворце в сиянии Туманности Розы, крепко держа древний горшок, самую старую реликвию, сохранившуюся со времен младенчества китайской цивилизации. Они пошли, медленно, осторожно, держа горшок так, словно это были их глаза – словно это была сама жизнь. Когда они пересекли мост через Золотую реку, за ними с грохотом захлопнулись ворота дворца. Дети знали, что отныне, где бы они ни очутились, их жизнь будет неразрывно связана с этим глиняным горшком. Это был одновременно исток и конечная цель, источник их новообретенной силы.
Генезис
Бушевавший на протяжении двух дней ураган наконец стих, однако по морю все еще гуляли высокие волны, а небо по-прежнему оставалось затянуто тучами. В кромешной темноте были видны лишь белые барашки на воде.
Первый флот с эмигрантами вышел в море шестьдесят дней назад, и этот шторм стал на его пути первым. Самый сильный ветер дул накануне ночью, и два транспортных судна небольшого водоизмещения, шедшие позади, погибли в пучине. Еще один сухогруз устремился к ним на помощь, но, когда его капитан отдал опрометчивый приказ развернуться и поставить корабль боком к волнам, удар мощного вала опрокинул судно. После того как два вертолета, поднявшихся в воздух с военного корабля, бесследно исчезли в океане, командующий флотом вынужден был прекратить спасательную операцию, оставив двенадцать с лишним тысяч детей погибать в иссиня-черных глубинах Тихого океана. Оставшиеся тридцать восемь кораблей продолжили мучительно трудный путь наперекор ветру и волнам. Но дети уже успели привыкнуть к невзгодам путешествия по морю. Сначала жуткая теснота кают и постоянные приступы морской болезни, затем нехватка еды, с дневными рационами, едва достаточными для одной полноценной трапезы, без свежих овощей и фруктов. Даже витаминов не хватало. Половина детей слегла с куриной слепотой, росло количество расстройств желудка, но даже в таких сложных условиях дети сохраняли дисциплину. Они разделились на маленькие, средние и большие группы, и начальники всех уровней оставались на посту, с беззаветной отвагой выполняя свой долг. Но когда флот достигнет берегов Америки, поддерживать дисциплину и порядок будет гораздо сложнее, чем бороться со штормом и голодом.
Два дня назад китайские дети разминулись с шедшим навстречу американским флотом. Корабли разошлись молча, не замечая друг друга. Судя по всему, у американских детей дела были не лучше.
Наконец волнение улеглось. В течение двух дней флот отклонялся от курса, стараясь выбрать наиболее безопасный маршрут, и вот теперь все корабли разом повернули в сторону. Боковая качка усилилась.
Черные тучи над головой рассеялись, свет Туманности Розы упал на волны, разбежавшись во все стороны и превратив Тихий океан в море голубого огня. Дети выбежали на палубу, с трудом держась на ногах от морской болезни и голода, и прильнули к ограждению. При виде величественного зрелища пустынный океан огласился восторженными криками.
Заканчивался последний день второго года Эпохи сверхновой.
Наступила полночь.
Военные корабли выстрелили холостыми зарядами в воздух, над другими судами вспыхнули фейерверки. Грохот выстрелов, шум волн и восторженные крики детей слились воедино, разносясь над волнами.
На востоке блеснули первые лучи рассвета, сливаясь с сиянием Туманности Розы в восхитительное буйство красок.
Наступило первое января. Начался третий год Эпохи сверхновой.