– Сюда могут войти, – попыталась она его образумить.
– Плевать на всех. Я скотина.
– Не преувеличивай. В том, что случилось, не ты виноват.
– Все равно скотина. – Он уткнулся лицом между ее шеей и плечом. – Я подозревал Ермака, а его… Ты видела пятно под ним?
– Видела.
– Какого черта он полез в подвал, что там делал?
– Я не знаю… – Маля запнулась, горячие и частые поцелуи Павла приводили ее в трепет. – Князев… остановись… Пожалуйста… Здесь не место и не… время…
– Может, у меня времени вообще нет, – подбираясь к ее губам, произнес Князев. Руки его скользили по телу Малики, расстегнули блузку, добрались до груди. – Что же, мне так и умереть, не узнав, какая ты…
В кабинет близкие люди входили без стука, ворвался бледный Колчин, да так и застыл с открытым ртом, увидев целующихся. Кашлянул. Они замерли, но не отпрянули друг от друга. Колчин догадался, что надо бы извиниться:
– Пардон… Малика, мне нужно поговорить с Пал Палычем с глазу на глаз.
Стоя меж коленей Князева, она без суеты застегнула блузку, повернулась и, не взглянув на Колчина, прошествовала к выходу. Ну а Павел Павлович остался сидеть на столе, скрестил руки на груди и нравоучительным тоном сказал:
– Стучаться надо.
– Пашка, ты офонарел? – взбеленился Колчин. Второй раз он был вне себя: что с народом творится! – Внизу лежит труп Ермака, а ты из кабинета устроил… публичный дом! Скажи спасибо, что не корреспонденты сюда заглянули.
– Не тебе читать мне мораль, – набычился Князев. – Я тебя миллион раз покрывал, ты меня заставлял врать твоей законной, а теперь проповедуешь правила хорошего тона, будто сам безгрешен.
– Пашка, я все понимаю, Малика девушка очень… но у нас труп! – Он рухнул в кресло, схватился за голову. – Ермака грохнули прямо здесь, нас всех будут подозревать, допрашивать… противно.
– Потерпишь, – бросил Князев.
– Тебя что, не волнует происшествие?
И тут вбежал взлохмаченный главный инженер:
– Пал Палыч, это правда? Ермаков убит?.. Там милиция говорит… И где?! У нас… здесь… Что делается!..
Он был насмерть перепуган, его трясло, казалось, что и жидкие волосенки на голове вздыбились от мелкой дрожи. Князев опустил глаза в пол, преодолевая откуда-то взявшееся отвращение, жестко выговорил:
– Мне не лучше вашего. Прекратите истерику. Мужики вы или бабы?
Он махнул рукой и вышел из кабинета, чтобы не сорваться.
В шесть вечера Урванцева сидела напротив Князева, рассказывала, что удалось выяснить с момента нахождения трупа:
– Его убили выстрелом в живот примерно в час-два ночи. Пал Палыч, как вы думаете, зачем он туда пошел?
– Понятия не имею.
– А вы давали задание разгрести хлам в подвале?
– Я? – удивился Князев. – Нет. Завхоз, может быть. Но он обычно ставит меня в известность о своих намерениях. Чтобы разгрести строительный мусор в подвале, нужны люди, а им надо платить, или субботник устроить, для этого мы обычно снимаем рабочих с основного места работы. Нет, без меня завхоз такие проблемы не решает. А что?
– Дело в том, что частичная уборка в подвале произведена. Скорей всего, это сделал Ермаков, на сохранившихся слоях пыли найдены следы от его туфель. А рядом словно метлой прошлись. Зачем он передвигал хлам?
Князев только руками развел в ответ.
– И почему он задержался до столь позднего времени? Не подвал же собирался привести в порядок?
– А, – вспомнил Князев. – У меня нашли «жучок», мы вычислили, что кто-то из своих его подсунул. Обязанность Ермака – безопасность завода в целом и моя в частности. Я приказал ему найти того, кто поставил «жучок». Он нашел место, где стоял приемник, принимающий сигналы, но его там уже не было.
– Где это место? – спросила Урванцева.
– Внизу. В крыле, где велись ремонтные работы, в дальней комнате, временно там оборудован склад. Ермаков обещал найти слухача. Послушайте, Елена Петровна, может, он нашел этого человека, а тот заманил его в подвал?
– Вы подозреваете кого-то конкретно?
– Круг подозреваемых очень ограничен, в него входят те, кто постоянно в курсе моих дел и чаще остальных появляется в этом кабинете.
– Их фамилии?
– Поначалу, когда я узнал, что меня заказали, я подозревал даже Клима. Но он отпал после того, как в него стреляли. Остались: Колчин, моей референт и Ермаков. Малика посоветовала взять под прицел и главного инженера. Учтите, я ни на чем не поймал ни одного из них, мои подозрения от фонаря.
– Простите, Пал Палыч, а как вы узнали, что вас заказали?
– Узнал. Сведения точные. Это все, что могу вам сказать.
Она понимающе кивнула и положила пистолет в целлофановом пакете на стол перед Князевым:
– Из этого оружия был убит Ермаков. Мы нашли его возле трупа. Вы не знаете, кому он принадлежал?
Князев наклонился к пистолету и округлил глаза:
– Так это… мой пистолет! Он зарегистрирован, можете проверить… – Павел Павлович открыл нижний ящик стола, затем резко закрыл. – М-да.
– Вы хранили оружие в столе и не закрывали его на ключ? Пал Палыч, это непростительная беспечность с вашей стороны.
– Я наделал много ошибок. Думал, что здесь у меня нет врагов.
– Извините, я должна это выяснить: в ночь убийства вы где были?
– В загородном доме.
– Кто это подтвердит?
– Да вон Малика сидит, она и подтвердит.
– Кроме меня, – подала голос Маля, – в доме находилось еще четыре человека, включая Клима.
– Вопросов нет, – кивнула Урванцева. – Должна сказать, Пал Палыч, что кто-то из ваших верных людей действительно стал предателем. Но у этого человека должен быть мотив. Кстати, завтрашнее предприятие вы не хотите отменить?
– Нет, – категорично заявил Князев.
– Ну что ж, я пойду. Завтра опрошу вахтера, дежурившего в ночь убийства, и ваших сотрудников. До свидания.
После ухода Урванцевой Малика потерянно произнесла:
– Она догадается, что тебя заказали мне. Она очень умная.
– Не переживай, Урванцева о многих высокопоставленных тузах знает грязную подноготную, а сделать ничего не может.
– Но я не высокопоставленная. Она начнет копать и…
– Ничего не бойся, – как всегда резко, когда ему противоречили, сказал Князев. – От всех тебя отобью. Поехали, Клим еще не знает…
Клима убила новость, он места себе не находил – то садился, то вставал, ходил и снова садился.
– Выпей водки, – посоветовал Бомбей.
Клим воспользовался советом, налил полстакана, выпил залпом без закуски. В гостиной царила тягостная тишина…
Малика готовила ужин, когда вдруг затрезвонил телефон – на дисплее высветился номер, а голос в трубке оказался до омерзения знакомым:
– Монтана, это я.
– Давненько тебя не слышала, собиралась сама звонить.
– Все, Монтана, сроки прошли, – сказал Гриб.
В это время вошел Князев, Маля приложила палец к губам и сказала:
– Завтра, Гриб, завтра.
– Когда завтра?
– Может, тебе и место назвать? Дай моих. Учти, если не услышу их сейчас, то ничего не сделаю, понял?
– Их нет со мной.
– Тогда позвони, когда они будут рядом. – Малика отключилась. – У меня руки чешутся, так и хочется его прихлопнуть. Как Клим?
– Переживает. – Переживал и Князев. – Одиннадцать лет назад я предложил им работать у меня, когда сам пропахал уже два года и начал поднимать завод. С Колчиным мы знакомы давно, жили по соседству, в то время его преследовали неудачи, как и многих. Клим тогда был самый зеленый, но напористый, отчаянный. Учился в институте, перешел на заочное отделение и пришел на завод. Он и привел Ермака, своего друга. А Ермак отслужил в спецвойсках, занимался спортом… лучше б он там и остался.
Приплелся Клим, плюхнулся на стул:
– Малика, дай чего-нибудь зажевать.
Она сделала бутерброд с бужениной, а Князев его предупредил:
– Ты не очень-то напивайся, завтра трудный день.
– Будь спок, – поднял ладонь Клим. – Завтра буду как вымытый огурец с грядки. Я эту гниду… я его скручу и… так! Так! Так! – Клим остервенело бил кулаком воображаемого и поверженного убийцу.
– Тоже полегче, – сказал Князев. – Один уже распознал предателя и «скрутил» его двое суток назад. И что вышло? Меня беспокоит, что я оставляю тебя одного на заводе.
– Все будет гуд, – заверил Клим. – Я стану хитрым, осторожным и коварным, как сатана. Знаешь, что во мне кипит? Это ведь кто-то… с кем мы водку пили, победы и поражения делили. Невозможно поверить, но, видимо, так есть. Интересно знать, что им двигало, когда он стрелял?.. Я пошел спать. Есть не буду. Не хочу.
Он хлопнул себя по коленям, тяжело поднялся и вышел, что-то бормоча. Князев, поглаживая затылок, двинул к Малике, но она вдруг вручила ему поднос:
– Держи. Пора всех кормить.
– Ты руки мне заняла, чтобы я не…
– Да! – ставя на поднос тарелки с закуской, сказала она с вызовом. – Не могу расслабляться, когда мои находятся у Гриба и им там плохо. По отношению к ним это подло. И твой напор не что иное, как спортивный интерес, он пройдет, и тогда будет плохо мне. Все, идем…
Раздался звонок, Малика схватила телефон:
– Да, я слушаю. Кеша?! Как ты, как Лялька?.. Скоро вас отпустят. Прости меня, Кеша, я не знала, что так выйдет. Пожалуйста, прости…
Князев едва не кинул поднос на пол и предпочел уйти, чтобы не слышать ненавистного имени Кеша. Не понимал, почему Малика благоговеет перед дистрофиком, паршивым альфонсом, который явно притворяется, чтоб она возилась с ним, как с ребенком. А Князева – здорового, богатого, умного мужика без изъянов – боится! Ему только и остается прикинуться смертельно больным, чтобы затащить ее в постель, и не ради спортивного интереса.
– Ну, Кеша, – цедил он по дороге в гостиную, – как только вытащим тебя, я с тобой поговорю. По-мужски поговорю.
Утром все были собраны и молчали – сегодня предстоял трудный день, о нем и думали. Бомбей, вернувшийся вчера позже всех, когда Малика уже спала, сообщил: