«К черту! Лучше голодный прохожу, лишь бы не видеть ее...» Сергей вошел в комнату и на кровати, на подушке, увидел сразу несколько писем. Взглянул и радостно зашептал: «Из дома от Лизушки, от Веры, от Ани, а это — от Юлии Константиновны...» Раздевшись, присел, стал жадно читать.
Письма были ободряющие, радостные. Все поздравляли его с поступлением на курсы. Желали успехов.
Вера писала из деревни, сообщала, что начала учительствовать и была счастлива этим. Скучала, но радовалась, что его приняли на курсы.
Юлия Константиновна извещала, что она с сестрой переехала в слободу Кукарку, на реке Вятке. Обе учительствуют.
Сергей сложил письма в стопку, прошелся по комнате.
«Мне бы только перебиться это тяжелое время. Ведь найду же я в конце концов работу. Ведь жалко бросать курсы и ехать в какой-нибудь промышленный город. Но где перехватить? У Никонова нет. У Кононова и спрашивать неловко: большая семья, отца нет, бедствуют... Эх, если б здесь были такие ссыльные, как у нас, — они бы последнее продали, а выручили. А что, если послать телеграмму Юлии Константиновне? Ведь она мне как мать. Не раз выручала, когда я был в Казани.
Сергей вырвал из тетради листок бумаги и быстро написал: «Вятка Кукарка Юлии Глушковой прошу Вас сколько можете Томск технологический студенту Никонову Сергей».
Перечитал и тут же пошел на почту...
После потасовки с семинаристами Костриков и Кононов душой потянулись друг к другу. По окончании занятий почти всегда домой шли вместе и, если было не очень зябко, долго гуляли по сонным улицам.
Сергей рассказывал об Уржуме, о своей дружбе со ссыльными, даже признался, что они с приятелем сами сделали гектограф и отпечатали листовки.
Кононов вспоминал о типографских рабочих и под большим секретом сообщил, что он иногда ходит на занятия тайного марксистского кружка.
— Ты, Оська, мне не доверяешь? — в упор спросил Сергей.
— Почему так думаешь?
— Вижу, не доверяешь. А ты бы сказал своим товарищам, что за меня могут поручиться уржумские ссыльные. Пусть снесутся с ними.
— Да уж я и то говорил...
— Ну и что же? Даже в кружок не приглашаешь. А ведь я в Казани в демонстрации студентов участвовал. В карцере сидел, и чуть было не исключили из училища.
— Я верю тебе, Сергей. Крепко поверил, что ты наш человек. И завтра поведу тебя в марксистский кружок.
— Завтра? — переспросил Сергей. — Не обманешь?
— Да что ты, Серега... Раз сказал — все! Сегодня идем ночевать ко мне.
Мать Осипа, Ульяна Веденеевна, тихая, заботливая женщина с седоватыми прядями под платком, встретила гостя радушно, как сына. Обоих накормила ужином и постелила Сергею на кровати Егора — старшего брата Осипа.
— Егорку я положу у себя, придет поздно из ночной.
Сергей, целый день ничего не евший, после ужина пришел в блаженное настроение.
— Давай, Осип, почитаем что-нибудь на сон грядущий.
— Давай. Я любитель до чтения.
— А что ты любишь?
— Больше Некрасова, а ты?
— А я люблю Чехова. Смешное. Развеселишься — и совсем другое настроение.
— Это верно! Нам, рабочим, унывать никак нельзя. Если раскиснешь — согнут в бараний рог. Давай почитаем Чехова, у меня две книжки его хранятся...
На занятия марксистского кружка Кононов, как показалось Сергею, нарочно привел его с опозданием, чтобы ни с кем не знакомить.
Они сели на последнюю скамейку и слушали, как бородатый молодой человек, очевидно студент, читал какую-то брошюрку, где речь шла о борьбе с народниками. Потом он отвечал на вопросы, и на этом занятие закончилось.
— Ну, что ты скажешь, Сергей? — спросил Осип, когда они вышли на улицу.
— Конечно, интересно. А кто занимается в кружке?
— В основном рабочие. Но приходят и студенты.
— Осип, а нельзя ли у тебя опять переночевать? Хозяйке пора платить, а мне еще не прислали... день-два надо перебиться.
— Вот чудак! Да конечно же можно. Мать, хоть и нелегко ей, будет рада. Она у нас славная.
— Да я уж знаю. День-два — так и скажи...
— Ладно, ладно, не беспокойся.
Переночевав у Кононовых, Сергей с утра отправился на поиски работы. До полудня бродил по городу, изрядно промерз и, оказавшись в центре, зашел погреться в городскую управу.
Швейцар, внимательно посмотрев на слоняющегося молодого человека, поманил его к себе:
— Вы, молодой человек, не насчет ли работы желаете осведомиться?
— Какой работы?
— А чертежник требуется... Мне сказали, что если будут спрашивать, чтобы направлял в седьмую комнату.
— Да, я насчет этого, спасибо! — сказал Сергей и поспешил в седьмую комнату.
Облысевший чиновник, просмотрев его документы, в раздумье пощипал усы, пошел доложить начальству и скоро вернулся.
— Ну-с, молодой человек, вы родились в рубашке. Сейчас же пишите прошение о зачислении на должность чертежника. Будете служить здесь, в управе...
Глава восьмая
Ох, Сергей Мироныч, батюшка, да где же это вы две ночи-то пропадали? — спросила хозяйка не то с упреком, не то с тревогой, поднимаясь от ведра и опуская подоткнутые под пояс юбки.
— Извините, Матрена Степановна, никак не мог предупредить. У товарища по курсам был, вместе готовили уроки.
— Стало быть, ничего не случилось... А уж мы-то тут беспокоились и не знали, чего подумать.
— Все хорошо, Матрена Степановна, — весело продолжал Сергей. — Меня взяли на службу.
— Слава те господи! Куда же?
— В городскую управу чертежником.
— В самую управу?
— Да, в управу.
Матрена Степановна бойко смахнула тряпкой пыль со стула.
— Да вы садитесь, Сергей Мироныч. Чай, ведь давно не емши. Я сейчас обед соберу. Давно вас поджидаю, — засуетилась хозяйка, вытирая фартуком мокрые руки, — экое дело, а? В управу взяли...
— Взять-то взяли, а жалованье еще когда заплатят... — вздохнул Сергей. — Да и из дому что-то не шлют. А уж вам пора платить.
— Что вы, Сергей Мироныч. Да разве я прошу. Обойдемся как-нибудь. И думать об этом не думайте. Раз в управу взяли — при деньгах будете. Раздевайтесь, мойте руки да садитесь за стол. Сейчас Иван и мой благоверный пожалуют — будем обедать. А коль задержатся, и без них поедим.
После обеда Сергей вдруг почувствовал усталость, стало клонить в сон. Он прошел в свою комнату и лег.
Им овладело благодушие и лень, чего раньше никогда не бывало. Слегка кружилась голова и хотелось спать.
«С голодухи, что ли, я почувствовал себя разбитым. Ощущение такое, будто поле перепахал, — все тело гудит...»
Поудобней развалясь, распластавшись, Сергей стал думать о будущем. «Со службой устроилось. Жилье и харч обеспечены. Теперь «трудись — не ленись!» — и все пойдет как по маслу. Кончу курсы, поступлю в институт, получу отсрочку от рекрутчины.
Студент! Какое слово-то гордое! Сколько славных дел числится в истории за студентами...»
Сергей повернулся па бок, сомкнул веки: «А революционер? Слово возвышенное, отважное! Настоящим революционером быть несравнимо почетней и важней, чем студентом. Революционеры борются за счастье и свободу народа! Это самоотверженно и красиво! Это подвиг! Истинные революционеры — все герои! Все! Возьмем того же Степана Халтурина. Его жизнь, его борьба должны стать примером для нашего поколения. А ведь Степан не был студентом. Он был рабочим-революционером. Тогда рождался новый тип революционера. Теперь много таких. Рабочие учатся. Я сам видел молодых рабочих в марксистском кружке. Тот же Кононов! Он же типографский рабочий, а учится на курсах вместе со мной. А у нас, в Уржуме, ссыльный Зоткин? Он простой слесарь.
Чтобы стать настоящим революционером, не обязательно быть студентом. Не обязательно...»
Сергей потянулся, вскочил:
— Не знаю, буду ли я студентом, но революционером буду обязательно!
Как только Сергей Костриков начал работать, у него не стало хватать времени для встреч с Кононовым.
Сергей мог бы иногда почитать кое-что из брошюр после занятий на курсах, но дома это было совершенно невозможно. Никонов стал посматривать на него подозрительно, опасаясь, чтобы Сергей не навлек и на него беду. Держался он как-то отчужденно...
На службе в управе, где каждый человек был на виду, и думать было нельзя об этом. Сергей даже не брал у Осипа ни книжек, ни брошюр. Читать удавалось друзьям только по воскресеньям, до занятий в марксистском кружке, да изредка ночью, когда Костриков оставался у Кононовых.
Так было и в это воскресенье. С занятий марксистского кружка они пришли раньше. Было темно и зябко: от мороза трещали ворота. Пообедав, закрылись в комнате у Осипа. Из тайника в полу извлекли изрядно зачитанную и помятую книжку Ленина «Что делать?». Уселись в углу у печки, поставив лампу на тумбочку.
— Ну что, Осип, начнем все сызнова?
— Мы же не вожди, чтобы вчитываться в каждое слово. Надо усвоить главное.
— Я это главное понял. Еще в Уржуме читал в «Искре» статью Ленина «С чего начать?». Здесь развиваются те же мысли... Не помешает, если перечитаем еще раз. Надо запомнить накрепко.
— Согласен. Читай!
Сергей раскрыл книжку и начал полушепотом:
— «...С каждым годом все больше и больше недовольных, желающих протестовать, готовых оказать посильное содействие борьбе с абсолютизмом, невыносимость которого еще не всеми сознается, но все более широкой массой и все острее ощущается».
— Как это верно. У нас в типографии очень много недовольных.
— А вот слушан дальше: «И в то же время людей нет, потому что нет руководителей, нет политических вождей, нет организаторских талантов».
— Сейчас бы Желябова! — воскликнул Осип.
— И Халтурина! — поддержал Сергей. — Ну, слушай. Тут Ленин как бы про Халтурина пишет.
— Ну-ка, ну-ка, интересно.
— «...Самая первая, самая настоятельная наша обязанность — содействие выработке рабочих-революционеров... Поэтому главное внимание должно быть обращено на то, чтобы поднимать рабочих до революционеров...»