— Да, да, голубчик Сергей Мироныч, — вмешалась Матрена Степановна, — я вас как мать прошу — не ходите больше к смутьянам. Креста на них, иродах, нет, так и губят молодых да неопытных.
Сергей перестал есть, положил вилку, отодвинул тарелку.
— Что, проняло? — с ухмылкой спросил Никонов. — Ну-ка, пойдем в комнату, блудный сын. Еще я тебе сделаю дружеское внушение.
Прошло два дня. Кононов при встречах не говорил ни о каких поручениях. Сергей вовремя приходил домой, обедал вместе со всеми и держался наивным простачком, не вмешивался ни в какие споры. Но в субботу Кононов отвел его в сторонку и заговорил шепотом:
— Меня предупредили, чтобы завтра в десять утра все дружинники собрались в лесу. Будут занятия по стрельбе, и всем раздадут оружие.
— Понял. Я приду.
— Может, ночуешь у меня?
— Нет, лучше дома. Хозяева и Никонов меня подозревают.
— Ладно. Встретимся у леса, а то заблудишься.
Сергей купил на толкучке черный дубленый полушубок, овчинную шапку и валенки. Вещи были поношенными, но зато стоили дешево. Рукавицы у него были свои, уржумские, вязанные из грубой шерсти и обшитые «чертовой кожей».
Облачившись в теплое, Сергей почувствовал себя сибиряком. Сорокаградусный мороз стал не страшен. Придя к лесу загодя, он прогуливался вдоль дороги, поджидая Кононова. Вдруг с проезжавшей мимо лошади его окликнули:
— Сережа, ты ли?
Сергей, не отвечая, подошел, всмотрелся в человека в тулупе:
— Дядя Гриша? Да, это я.
— Садись! Поедем вместе.
— Да я Осипа жду.
— Он с ребятами уже в лесу. Садись.
Костриков влез в розвальни, устроился на сене, взглядом указал на возницу, как бы спрашивая, можно ли при нем говорить.
— Свой! — спокойно кивнул Григорий.
— А это что? — Сергей тронул ногой деревянный ящик.
— Оружие! Уцелело весной при разгроме типографии. Было закопано в подвале. Ты знаешь, что послезавтра демонстрация протеста?
— Нет. Мне никто не говорил.
— Так вот, послезавтра! Нам удалось в одной типографии отпечатать прокламации-извещения. В ночь на восемнадцатое они должны быть расклеены по всему городу. Ваша задача, то есть задача дружинников-боевиков, возглавить которых поручается тебе, — охранять демонстрацию от полиции.
— Понятно! — сказал Сергей раздумчиво. — Жаль, мало нас.
— Два десятка вооруженных людей — это не так мало. Если полезут, отпор дать сумеете?
— Сумеем! Надо лишь подучиться стрелять. А оружие какое?
— Разное... Есть наганы, есть браунинги, есть и старое. Но все оно стреляет! И патронов достаточно.
Лошадь свернула на заснеженную просеку, пошла по узкой тропинке в снегу и выехала на глухую поляну, где весело шумели, толкая друг друга в бока, дружинники.
— Здорово, товарищи! — крикнул, выскочив из саней, Григорий. — Ну, как дела?
К нему подошел здоровяк в полушубке. Сергей узнал Николая Большого.
— Все собрались. Посты расставлены. Можно начинать.
— Тогда раздавай оружие, Николай, и к делу! Сегодня последняя репетиция...
Стрельба проводилась по мишеням с колена, стоя и лежа. Николай Большой, знающий стрелковое дело и сам отличный стрелок, каждого обучал индивидуально. Показывал, как прицеливаться, как держать револьвер или пистолет, как на ходу перезаряжать.
Молодые парни легко осваивали «премудрость».
— Эх, хорошо бы на полицейских попробовать! — пошутил кто-то.
— Послезавтра такой случай наверняка представится, — усмехнулся Николай Большой. — Только смотрите, если уж придется стрелять, бейте наверняка, по начальству, иначе сами дождетесь пули. Никакой пощады врагам революции!
Обучение закончилось во второй половине дня. Было еще светло. Николай Большой на лошади объехал все посты. Ребята, сидевшие в засаде довольно далеко от стрельбища, сказали, что выстрелы были слышны.
— Нехорошо. Может, было слышно и в городе? Давайте расходиться. Лучше окольными путями. Если попадете в засаду — отбивайтесь. Ежели схватят — не признаваться. Никого не знаю, и все! Помните: восемнадцатого к десяти утра все на Почтамтскую. Будете охранять демонстрацию. Командир — Костриков! Если его убьют или ранят, заменит Лисов. Все, друзья! Все! Прячьте оружие — и домой! Желаю благополучия и отваги.
Вернувшись к себе на квартиру, Сергей поужинал вместе со всеми. Ему хотелось собраться с мыслями, подумать. Он оделся и вышел на улицу. Но на ночь мороз усилился, прямо захватывало дух. Немного походив, Сергей вернулся и сразу лег спать.
Никонов, напротив, долго не ложился, читал, говорил, что попала интересная книга. Сергей не стал расспрашивать, притворился спящим...
Поручение Григория командовать дружинниками-боевиками явилось для него большой неожиданностью. «Конечно, дело ответственное и важное, но почему поручили мне? Ведь я не служил в армии, не учился в военном заведении и вообще не изучал военного дела. Стрелять и то до сих пор не научился как следует. Неужели нет опытных людей? Может быть, и есть такие, что служили в армии, да боятся... И нельзя ставить на это людей, обремененных семьями, детьми. Убьют — кто станет кормить сирот? А меня и ухлопают, так горя мало... Видно, Григорий все учитывает.
Это не то, что листовки распространять. За них если и посадят, то ненадолго. А здесь, если оплошаешь, сразу пуля в лоб... Даже если не убьют, а схватят с оружием — виселицы не миновать...
Обидно, конечно, если убьют и дома не узнают об этом. Сяду-ка я за письма. Пусть намеками, но все же скажу, ради чего я пошел на гибель в восемнадцать лет». Сергей поднялся, достал тетрадь, подложил под нее книгу и стал писать...
Восемнадцатого числа Сергей встал, как всегда, рано.
Одевшись потеплей в дубленый полушубок и валенки, спрятал на груди револьвер и, сказав хозяйке, что решил пройтись по морозцу, вышел на улицу.
Было морозное, солнечное утро. Но солнце казалось каким-то матовым, словно бы завьюженным, запушенным снегом. Его лучи светили тускло.
Пройдя квартала два, он повернул к центру и, увидев у небольшого темного домика белую, всю в инее, березку, остановился. Березка, как невеста, стояла вся в кружевах и переливалась на солнце мириадами мельчайших бисерных искр.
Сергею показалось, что он никогда не видел такой сказочной красоты в природе. Почему-то вспомнилась Вера, Уржум, прогулка на «Камни». И он подумал: «Как красива, как радостна, как увлекательна жизнь...» Но мысль о предстоящем деле оборвала сладкие грезы. «Наверное, на Почтамтской уже собираются», — подумал он и решительно зашагал в сторону центра...
На Почтамтской толпился народ. Рабочие собирались кучками, прогуливались, курили, разговаривали. Небольшие группки студентов, курсисток, гимназистов были видны по обеим сторонам улицы.
Вчера по городу были расклеены извещения, а на заводах, фабриках, на железной дороге, в типографиях, в учебных заведениях все знали о предстоящей демонстрации за несколько дней.
Сергей направился к почте. По пути он всматривался в лица «прогуливавшихся» — все были в приподнятом настроении, говорили оживленно. Чувствовалось — ожидали чего-то важного, значительного.
Пройдя мимо почты, Сергей не встретил никого из руководителей. Это его встревожило. «Неужели полиции удалось устроить новую облаву на комитет?» — подумал он и стал по ступенькам подниматься на широкое крыльцо почты. В дверях столкнулся с Лисовым.
— Ну что, Иван, наши собираются?
— Как же! Все собрались. Часть здесь, на почте, «пишут открытки», другие пошли греться в церковь.
— Ты сбегай, скажи, чтобы стягивались сюда. Но держались поодаль.
— Есть!
— Погоди. А Осип пришел?
— Он тут, но прячется в чьем-то дворе, — шепнул Лисов, — у него знамя.
Сергей немного потоптался на почте, делая знаки своим, чтобы выходили, и сам вышел на улицу, направился по правой стороне Почтамтской. Навстречу шли дружинники вместе с Лисовым. Лица веселые, глаза так и горят.
Сергей скоро вернулся. У почты собралась большая толпа.
На крыльце появились три человека в шубах и меховых шапках. Один из них сделал знак Сергею — это был Григорий. Другой, повыше ростом, зычно крикнул:
— Товарищи! Стройтесь в колонны, демонстрация начинается.
Люди стали строиться в ряды, образуя колонну. Григорий подошел к Сергею, спросил строго:
— Где дружинники?
— Все здесь, товарищ Григорий.
— Несколько человек с боков, остальные — вперед! — и шепотом: — Если бросятся жандармы или казаки, сделать предупредительные выстрелы. Но остановятся — стрелять!
— Понял! — побледнев, ответил Сергей.
— Кононов пусть развернет знамя и с песней — вперед!
— Есть! — прошептал Сергей и быстро пошел в голову колонны демонстрантов.
Народ все прибывал и прибывал, валил из всех переулков. Колонна растянулась на два квартала. Лисов и студент-дружинник Лепидевский стояли впереди колонны и о чем-то перешептывались.
Сергей подошел:
— Где Осип?
— Во дворе с Поповым прибивают знамя к древку, — шепнул Лисов. — Да вон уж идут.
Из соседнего двора вышли двое со знаменем, и оно взвилось над колонной. На нем белые буквы: «Долой самодержавие!».
Сергей стал рядом с Кононовым, пожал ему руку. И тотчас раздалась команда:
— Колонна, ша-гом марш!
Огромная пестрая процессия, хвоста которой не было видно, вдруг пришла в движение, заколыхалась и двинулась вперед, спускаясь к площади.
— Песню! Песню! — пронеслось по рядам. И чей-то сочный, густой голос был подхвачен десятками других:
Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут...
Стоголосо, тысячеголосо, раскатисто разлилась призывная песня по всей Почтамтской.
В бой роковой мы вступили с врагами,