В городе усилилась стрельба, трещали пулеметы, ухали орудия. Один за другим стали появляться связные. Бутягин вместе с Кировым и помощниками едва успевали делать отметки на карте и отдавать распоряжения.
Только часам к восьми прояснилась картина боя. Мятежники укрепились на Бакалдинских улицах, овладели несколькими мостами через Канаву. Им удалось занять и разгромить плохо защищенные здания райкомов четвертого и пятого участков. Они сумели разоружить стоящий в саду кавалерийский эскадрон и занять завод Норепа. Жестокий бой шел у Земляного моста.
Теперь, когда картина прояснилась, стало легче руководить.
На помощь Коммунистическому отряду Аристова, ведущему бой у Земляного моста, послали моряков Ульянцева. Враг был отброшен. Завод Норепа освобожден.
Железный полк стал теснить отряды мятежников, просочившиеся к центру.
Неожиданно в Совет обороны вошел раскрасневшийся Атарбеков:
— Товарищи, штаб мятежников в особняке Розенблюма. Но прорваться туда невозможно: подступы прикрывают пулеметчики с колокольни церкви Иоанна Златоуста.
Бутягин тут же отдал приказ рабочему отряду и морякам Ульянцева приготовиться к штурму особняка.
— Помните, сигнал к наступлению — удар артиллеристов, — предупредил он, — как собьют колокольню — начинайте штурм.
Морякам миноносца «Карл Либкнехт» и артиллеристам кремля было приказано открыть огонь по колокольне одновременно.
Моряки Ульянцева и рабочий отряд стали сосредоточиваться в переулках, ведущих к особняку Розенблюма. Заняли исходные позиции. Ждали сигнала. И вот по колокольне церкви Иоанна Златоуста ударили с двух точек.
И тут же огонь был перенесен на особняк Розенблюма. Как только умолкли пушки, с громовым «ура» моряки и рабочий отряд бросились на штурм. Штаб мятежников был взят.
Части мятежников, огрызаясь огнем, начали отступать на окраину, а потом в сторону села Царева. Их преследовали красные войска...
В коридоре послышались голоса, топот ног, стук прикладов.
— Пропустите! — послышался гортанный голос, и Атарбеков первым вошел в кабинет председателя ревкома.
— Вот, товарищи, полюбуйтесь на главарей заговора.
В кабинет под охраной матросов вошли шестеро пленных. Двое из них были в военной форме, остальные — в штатском. За ними, грузно шагая, вошел Чугунов.
— Шестерых пригнали, товарищ Киров, остальные направлены в тюрьму, — пояснил он.
Киров кивнул и обвел взглядом арестованных:
— Кто такие?
Арестованные молчали...
Киров в упор взглянул на высокого офицера:
— Вы, очевидно, деникинец?
— Я офицер русской армии и горжусь этим! — с достоинством ответил тот.
— Вы офицер не русской армии, а деникинского полчища, которое воюет против народа, — ответил Киров и метнул гневный взгляд на смуглого человека в черных крагах, в замшевом пальто. — А вы?
— Я не есть мятеж... Я есть корреспондент инглиш «Дейли ньюс».
— Иначе, английский эмиссар. Ясно... А вы кто? — взглянул Киров на широколицего человека с маленькими глазками.
— Это рыботорговец Зимбер, — пояснил Чугунов, — мы его хорошо знаем. Шкура!
— Понятно...
Киров вдруг шагнул к рыжеватому господину в поношенном пальто, из-под которого выглядывал крахмальный воротничок:
— Синегубов! Это же вы?
Рыжеватый опустил глаза, съежился.
— Еще три дня назад вы потрясали партийным билетом и клялись, что честно работаете в рыбтресте...
— Я случайно попал в особняк... спасался от стрельбы.
— ЧК разберется, — сказал Киров и кивнул Атарбекову. — Увести всех...
Когда арестованных увели, Киров предложил друзьям присесть.
— Все они отпетые враги. Все! Но как Синегубов смог пролезть в партию и войти в доверие?
Атарбеков достал из кармана вчетверо сложенную бумагу, расправил, подал Кирову:
— Вот список арестованных мятежников, которые носили в карманах партийные билеты.
Киров просмотрел и подал бумагу Бутягину:
— Это чудовищно! Я не раз замечал, что у нас много бюрократов, но не думал, что столько предателей... Георгий, позвони Колесниковой. Попроси прийти в ревком. Надо что-то делать...
Колесникова пришла быстро. Поздоровавшись, спросила:
— О чем спорите, товарищи?
— Садись, Надежда Николаевна, — пригласил Киров, а сам продолжал ходить. — Садись, садись. Надо поговорить по душам.
Когда Колесникова опустилась в кресло напротив Атарбекова, Киров подошел к ним, присел на краешек стола:
— Вот какое дело, Надежда Николаевна. Атарбеков докладывает, что мятежникам помогали и даже участвовали в мятеже некоторые коммунисты.
— И раньше арестовано несколько человек, замешанных в спекуляции и в пособничестве врагу, — добавил Атарбеков.
— Знаю, товарищи. Шляпников оставил нам плохое наследство. Не воспитывал людей. Ведь вспыхнул же бунт в батарее.
— Вот видишь, — помрачнел Киров, — а сколько бездушных и вредных людей, прикрываясь партийными билетами, сидят и вредят в советских учреждениях, на больших постах? Мы должны обезопасить себя, обезопасить Астрахань от вспышки нового мятежа. Я предлагаю провести чистку в партийных рядах и в соваппарате.
— В соваппарате можно и нужно. Это в нашей власти. Я одобряю, — убежденно заговорила Колесникова, — а вот в партии без разрешения ЦК нельзя. До сих пор еще нигде не проводилось подобной кампании.
— Свяжись с ЦК. Давай вместе пошлем телеграмму. Эта мера назрела. Нас поймут, — настаивал Киров.
— Согласна. Давайте составим телеграмму.
— Пожалуйста, — Киров сел за стол и, быстро написав текст, подал Колесниковой.
— Хорошо. Спасибо! Люблю, когда все делается быстро, решительно. Сейчас же отправлю...
Разрешение из ЦК было получено.
Одновременно с чисткой парторганизации Киров приказал начать чистку соваппарата.
В газетных статьях, в выступлениях он призывал покончить с бюрократизмом, беспечностью, попустительством.
«Живое дело — вместо мертвой бумаги, революционная дисциплина — вместо начальствующего кнута, творческая деятельность — вместо пассивного выполнения приказаний. Каждый работник не только гайка и винт общего советского механизма, но и мозговой центр, источник энергии, созидающий новую, социалистическую республику рабочих и крестьян».
Киров, как правило, засиживался в ревкоме до глубокой ночи, а иногда даже и оставался ночевать.
Но после подавления мятежа, когда в городе установили порядок, стали выпадать свободные минуты,
На работе деятельный, кипучий, целеустремленный, даже неугомонный, в эти свободные минуты Киров любил посидеть за книгой, унестись мыслями на Кавказ, где ждала его Мария.
Через Калмыцкие степи и окольными путями доходили с Кавказа вести от партизан, от коммунистов, ушедших в подполье. И Киров мечтал о том дне, когда вновь созданная Одиннадцатая армия начнет движение на Кавказ...
«Да, пора, пора подумать о помощи дагестанцам, которые готовят восстание. Подобрать надежных людей. Навигация вот-вот откроется — надо действовать...» — мысли Кирова перенеслись к насущным задачам дня.
Дверь тихонько приоткрылась. Вошел исхудавший, стриженный под машинку человек с большими, весело смотрящими глазами. Вошел и остановился у двери.
Киров, глянув, вскочил:
— Оскар! Дружище! — Он обнял, усадил гостя на диван. — Выкарабкался! Вот здорово! Ну, рассказывай, как? Что?.. Знаю, что ты и с больничной койки помогал нам в борьбе. Молодчина!
— Тут одна девушка была... Она узнала о восстании.
— И что же. Где она?
— Убили, сволочи... Заподозрили в связи со мной и убили в дни восстания...
— Жалко... — вздохнул Киров. — Что же ты? Как самочувствие, настроение?
— Мне бы сейчас куда-нибудь в самое пекло, вот как настроен! Мстить хочу, Сергей. В груди все кипит.
— Да ты же еле на ногах стоишь!..
— Ничего. Это только внешне. Придумай мне какое-нибудь труднейшее дело.
Киров вспомнил, что среди руководителей второй военной экспедиции на Кавказ Оскар Лещинский был самым молодым. Ему только исполнилось двадцать семь.
Статный, красивый и жизнерадостный, одетый почему-то в матросский бушлат и лихо заломленную барашковую шапку, с маузером на ремне, он бы походил на анархиста, если б не добрые, сияющие молодым задором глаза, придающие всей его фигуре романтический вид.
Киров положил руки па плечи Лещинского:
— Пойдешь в тыл врага, к Буйнакскому, руководить восстанием в Дагестане?
— С радостью, Сергей. А когда?
— Вот навигация откроется — переправим.
— Спасибо. Считай, что мы договорились.
— Буду считать. А сейчас, дружище, пойдем-ка ко мне. Попьем чайку, поговорим о делах обстоятельно.
Глава двадцать четвертая
Астраханский мятеж был подготовлен интервентами в соответствии с общим планом большого наступления их объединенных сил.
В первых числах марта 1919 года четырехсоттысячная армия Колчака двинулась к Волге, захватив Уфу, Бугульму, Стерлитамак, Бугуруслан, нацелилась на Казань, Симбирск и главным образом на Самару, где надеялась соединиться с войсками Деникина, наступавшими с юга.
Одновременно с Колчаком началось наступление Юденича на Петроград, а кавказская армия Врангеля усилила давление на Царицын. Над страной снова нависла грозная опасность.
Обострившееся военное положение в стране потребовало напряженных усилий по возрождению некогда легендарной Одиннадцатой армии.
Мануфактуру, скобяные товары, гвозди обменивали на хлеб, сало, крупу, мясо, масло, рыбу, икру, наконец, просто реквизировали продукты у богатых и направляли в госпитали, чтобы поднять на ноги тифозных и раненых красноармейцев.
К концу апреля около тридцати тысяч бывших бойцов переставшей существовать армии встали с больничных коек.
Тогда был упразднен Астраханский ревком и вновь начали комплектовать Одиннадцатую армию. Киров был назначен членом Реввоенсовета Одиннадцатой, как и его друзья Мехоношин, Бутягин, Лещинский.