Впрочем, это вопрос технический, и его должны продумать специалисты.
Нам следует принять решение лишь в главном — засыпать или нет Биби-Эйбатскую бухту. И этот вопрос я ставлю на голосование членов ЦК. Кто за? Так. Кто против? Нет. Кто воздержался? Нет... Объявляю, что решение ЦК о засыпке Биби-Эйбатской бухты принято единогласно!
Раздались дружные аплодисменты. Многие поднялись и, тесным кольцом охватив Потоцкого, стали его поздравлять.
Киров пальцем поманил сидевшего у окна рыжеватого румяного редактора «Бакинского рабочего» Чагина.
— Ты, Петр Иванович, останься, надо поговорить, — и встал, чтобы проводить Потоцкого, с которым уже говорил Серебровский...
Скоро кабинет опустел, и Киров вернулся к своему столу, где дожидался Чагин.
— Ну, что скажешь, Петр Иванович?
— Грандиозное дело задумали, Сергей Миронович! — восторженно воскликнул Чагин.
— Ага. Дошло! А ведь мне говорили, что Потоцкий писал в газету о своем проекте.
— Писал, Сергей Миронович. Но мы не решились выступить. Боялись, что пока не по силам такая задача.
— Плохо ты думаешь, Чагин, о рабочем классе Баку. Ведь на штурм бухты выйдут не только нефтяники, а все рабочие города. Слышал, как спорили директора заводов?
— Да, с огоньком говорили.
— Надо такой огонь зажечь в сердцах всего населения города, даже республики. Засыпка бухты должна стать всенародным делом. Надо поднять, всемерно распространить ленинский почин, ленинскую идею о массовых субботниках и воскресниках.
По субботам и воскресеньям все рабочие, служащие, школьники должны работать на засыпке бухты. Надо поднять сельское население. Пусть крестьяне на своих лошадях приезжают возить песок. Заведи в газете новый раздел «Засыпка бухты — всенародное дело!» И статьями, очерками, стихами поднимай народ. Иди, Чагин, и действуй! В эти горячие дни газета должна быть набатным колоколом, громовым рупором партии...
В одно из воскресений жители Баку и его пригородов были разбужены заводскими гудками в восемь часов утра.
Рабочие, служащие, студенты, мужчины, женщины, старики, подростки с лопатами, кирками, носилками, корзинами высыпали на улицы, по которым уже двигались вереницы крестьянских подвод.
Еще накануне «Бакинский рабочий» и другие газеты, печатавшиеся на русском, азербайджанском, армянском языках, вышли с красными заголовками на первых страницах: «Все на ленинский воскресник! Все на засыпку Биби-Эйбатской бухты! Покажем, на что способен пролетариат и труженики славного Баку!»
Вереницы грабарей и толпы народа потянулись к морю, к Биби-Эйбатской бухте.
Там уже громоздились холмы белого приморского песка, сновали грузовики. Серебровский, Баринов и другие инженеры «Азнефти» расставляли цепочки людей с корзинами, отправляя вооруженных лопатами ближе к горе, куда ехали грабари.
Около наспех сколоченной трибуны на высоком шесте развевался красный флаг и играл веселые марши военный оркестр.
Над небольшим фанерным домиком тоже алел флаг, а над дверями была прибита широкая доска с красными буквами: «Штаб работ по засыпке бухты».
Когда тысячи людей столпились у трибуны, из фанерного домика вышли Киров, Мусабеков, Потоцкий, представители городских организаций и руководители промыслов. К ним присоединились Серебровский и Баринов.
Все поднялись на трибуну.
Мусабеков, открывая краткий митинг, напомнил о трудовом героизме железнодорожников депо станции Москва-Сортировочная, организовавших первый коммунистический субботник, который Ленин назвал «Великим почином». Потом слово предоставил Кирову.
Киров, как всегда, заговорил громко, но просто, душевно, словно перед ним была не огромная разноязыкая толпа, а товарищи по работе:
— Мы с вами дали слово Владимиру Ильичу Ленину довести в этом году число действующих скважин до двух тысяч. И это слово сдержали с честью. Но старые скважины из истощенных горизонтов дают мало нефти. Страна задыхается без жидкого топлива. Мы превысили задание только благодаря новым скважинам на Солдатском базаре. Сейчас перед нами стоит новая грандиозная задача — овладеть богатыми кладовыми, скрытыми в морском дне.
Еще никому в мире не удавалось проникнуть во владения морского бога Нептуна. А мы, советские люди, свершим небывалый подвиг. Мы завоюем морские недра и отдадим их сокровища освобожденному народу.
Я уверен, что прославленный бакинский пролетариат не дрогнет перед морской стихией и мужественно поборется с ней!
Мы засыпем Биби-Эйбатскую бухту и построим здесь промысел Ильича. Это будет наш весомый вклад в построение социализма.
Вперед, друзья! Вперед, на славный подвиг!
Музыканты заиграли марш.
— Вперед, товарищи! Вперед, на штурм стихии! Желаю успехов! — крикнул Киров, и все, кто был на трибуне, как и он, отдали честь идущим на штурм гавани...
Тридцатого декабря 1922 года. Москва, ожившая, залечившая раны войны, наполненная шумом и гомоном новой жизни.
Большой театр отоплен, освещен электрическими огнями огромной люстры и множеством плафонов. Он переполнен делегатами Первого Всесоюзного съезда Советов, съехавшимися со всех концов страны.
В зале воодушевление, радость, торжество. Делегаты собрались, чтобы утвердить Декларацию об образовании Союза ССР.
Киров приехал с делегацией Закавказской республики вместе с Орджоникидзе, Наримановым, Мясниковым, Мусабековым.
Огромный многоярусный зал сверкал огнями и бронзой. Слышался многоязыкий говор. И когда в президиуме объявили, что слово предоставляется Кирову, он вышел на трибуну с волнением. Но это волнение было от радости, и он, быстро овладев собой, заговорил о трудовых подвигах бакинцев.
Его слушали с интересом.
— Я думаю, что сегодняшний день должен быть ознаменован особенно. Я предлагаю воздвигнуть в Москве величественный дворец, как символ грядущего торжества коммунизма!
Его слова потонули в гуле аплодисментов...
В этот день съезд образовал Союз Советских Социалистических Республик. Киров был избран членом ЦИК — высшего органа государственной власти.
На засыпанном участке Биби-Эйбатской бухты бурение началось еще недели за две до отъезда Кирова. Грунт был нетвердый, и буровая работала успешно. Серебровский, поставив сюда лучшую бригаду, надеялся, что она быстро доберется до нефтеносного горизонта. От успеха этой буровой зависели работы по засыпке бухты, с ней связывалось все будущее Биби-Эйбата.
Он сам ежедневно приезжал на буровую, справлялся, как идут дела.
Прошли больше двухсот метров, а признаков нефти не было видно. Неужели «сухая»? Этот вопрос волновал всякого, кто был связан с закладкой первой разведочной на Биби-Эйбате.
Серебровский как-то зашел к Баринову.
— Шуму мы наделали много с этой бухтой. Киров даже в Москве на съезде говорил о будущем нового промысла. А нефти-то нет. Потоцкий, видимо, от расстройства заболел, пятый день не приезжает... Что будем делать?
— Да, дела плохие. На других участках давно бы добрались до нефти.
— Может быть, бросить бурить? Перейти поближе к морю? Ведь не сегодня-завтра Киров приедет — что будем говорить?
— Нет, Александр Павлович, бросать нельзя. На Солдатском ведь тоже не сразу далась нефть. Она любит поиграть в жмурки с бурильщиками. А здесь, в бухте, вообще потемки. Ведь бурим морское дно.
— Ладно, поезжай к бурильщикам, подбодри их, скажи, чтобы продолжали работы.
Серебровский ушел к себе и долго ходил по кабинету, никого не принимая. Его мучили сомнения, и он не раз спрашивал себя: «Не проявили ли мы легкомыслия, доверившись доводам слепого инженера?..»
За этими раздумьями и застал его звонок Кирова.
— А, Сергей Миронович... С приездом! А мы вас ждем с нетерпением.
— Что-нибудь случилось? — с тревогой спросил Киров.
— Нет, ничего... Просто соскучились.
Киров почувствовал неладное и прямо спросил:
— Что в бухте?
— Пока бурим. Активных признаков нефти еще не видно.
— Сколько прошли?
— Триста с небольшим.
— И нет признаков? — с волнением в голосе переспросил Киров.
— Пока нет... Правда, я сегодня еще не был в бухте.
— Поезжай, пожалуйста, Александр Павлович и позвони мне. Я немного простудился и пока побуду дома...
Мария Львовна, получив телеграмму еще вчера, встретила мужа пирогами с капустой, которые он очень любил.
Он стал рассказывать о Москве, о съезде и вдруг почувствовал, что его знобит. Принял ванну, напился чаю с медом и, проглотив таблетку аспирина, лег в постель.
— Мария, будет звонить Серебровский. Если что важное — ты разбуди.
— Хорошо, хорошо, Сережа. Обязательно.
Подвинув поближе к кровати лампу, он взял привезенную из Москвы книжечку стихов Есенина. Улегся поудобней, стал читать.
Но скоро книжка соскользнула на пол...
Серебровский позвонил уже поздно вечером.
— Заболел? Спит? Нет, не будите, я позвоню утром.
— А если он спросит, что на буровой? — спросила Мария Львовна.
— Скажите, что без перемен. Что признаков нефти пока не обнаружено...
Около семи утра раздался телефонный звонок, прозвучавший в утренней тишине как сигнал тревоги. Киров поднял телефонную трубку:
— Слушаю. Да, Киров.
— Это я, Серебровский, Сергей Миронович. Извините, что так рано. Радость необыкновенная, потому и звоню.
— Неужели пошла нефть в бухте?
— Пошла. Мощный фонтан! Не знаем, как унять...
— Поздравляю, Александр Павлович... Поздравляю от души. Я сейчас еду...
Он постучал по рычажку и стал звонить в ЦК, чтобы прислали машину.
— Сережа, да ты же больной, — запротестовала жена. — Как можно?
— Ничего, ничего. Я уже поправился. Да такое событие кого угодно на ноги поставит.
Киров быстро оделся и вышел на улицу, где уже ждала машина.
Еще не показалась синяя гладь бухты, а уж в небе черной тучей, застывшей на одном месте, обозначился огромный нефтяной фонтан.