Трубы меняли быстро, уверенно.
— Ловко работают! — сказал Киров Серебровскому.
Смит не расслышал и спросил:
— Что скажет русский начальник о работе американских майстеров?
— Отличная работа! Ол-райт! — улыбнулся Серебровский. — Желаем вам успеха!
— О, это ест карашо! Мы ошень рады! — сказал Смит и пошел проводить гостей до машины...
С промыслов приехали в ЦК. Усадив Серебровского в кресло у письменного стола, Киров подвинул ему пачку папирос.
— Что, Сергей Миронович, удивили американцы?
— Да, работают отменно... Однако я думаю, что и наши могли бы работать не хуже, а может быть, и лучше, если бы их обучить и предоставить в их распоряжение такую буровую. Поражают не сами американцы — хотя и им следует отдать должное — поражает техника! У них все продумано и сделано на совесть. Какая вышка! А! У нас грязь, чернота, ни света, ни удобств. Допотопность, примитив... Мы получили жалкое наследство... Американская буровая действительно напоминает техническую лабораторию, а наша — баню, которую топят по-черному. А каков бурильный станок, дизель, насосы, вся оснастка буровой! Тут невольно позавидуешь!.. Вы установили, что из оборудования они могут нам продать?
— Мы создали комиссию по закупке, но она еще не завершила работы.
— Помните, что говорил Ильич. Нам нужно закупить все, что можно, и попросить еще.
— Так и сделаем, Сергей Миронович.
— А где люди, которых я просил поставить на выучку к американцам?
— Люди отобраны, но американцы просили сегодня их не присылать, чтобы не мешали. Хотели блеснуть... А завтра наши уже будут на буровых.
— Это важно. Надо проследить. Прикрепить переводчиков к нашим рабочим.
— Все сделано. Достигнута полная договоренность.
Киров сел в кресло, положил руки на стол, опять задумался, слегка постучал пальцами по столу, как бы пробуя клавиши рояля.
— Пока мы воевали за Советскую власть, они совершенствовали бурение, совершенствовали технику и обскакали нас, может быть, на десятки лет.
Как будем догонять, Александр Павлович? И догоним ли?
Серебровский хитровато улыбнулся, его черные усики вытянулись в полоску.
— Мы их не только догоним, а и перегоним, Сергей Миронович.
— Нет, я говорю о технике бурения.
— Именно в технике бурения и перегоним. Они сейчас приехали нас учить, а через десяток лет приедут к нам учиться. Будут умолять продать им нашу, советскую технику.
— А ты фантазер, Александр Павлович, — рассмеялся Киров. — И это хорошо! Без фантазии в технике не продвинешься вперед.
— Нет, Сергей Миронович, я не фантазирую, — сдвинул темные брови Серебровский. — Один наш инженер сделал изобретение, которое совершит полный переворот в бурении.
— Как? Какое изобретение? — Киров даже привстал.
— Сейчас как бурят американцы? — придвинулся ближе Серебровский. — Ротор вращает всю колонну труб, если даже она на версту и глубже уходит в землю.
— Да, так.
— Трубы быстро стираются. Особенно на твердых породах. Две-три скважины — и их приходится выбрасывать. На вращение колонны труб затрачивается огромная энергия. Нужны мощные моторы или дизели.
— Разумеется. Что же, ваш инженер предлагает бурить без труб? — с недоверием переспросил Киров.
— Нет, трубы остаются. Но он предлагает вращать не трубы, а одно долото, один бур, который дробит породу.
— Это каким же образом? — заинтересовался Киров.
— Он изобрел подземный двигатель, который назвал турбобуром.
— Турбобуром? — переспросил Киров. — Как же он устроен?
— Весьма оригинально и чрезвычайно просто. В трубе смонтирована водяная турбина, которая приводится в действие глинистым раствором, подающимся в забой по трубам. Обратно глинистый раствор выходит, как и сейчас, в пространство между трубой и породой, укрепляя стенки скважины. Чем больше напор глинистого раствора, нагнетаемого насосами, тем быстрое работает долото. Следовательно, труб хватит на десятки скважин и не надо ни ротора, ни дизеля. Дешево и сердито.
Киров быстро встал, подошел к Серебровскому, обнял его за плечи:
— Кто же изобрел такое чудо?
— Наш инженер, Капелюшников.
— Капелюшников? Не слыхал такой фамилии. А где этот турбобур?
— У него в мастерской.
— Что же ты молчал до сих пор, Александр Павлович. Едем к Капелюшникову. Едем немедленно...
Знакомство с инженером Матвеем Капелюшниковым и осмотр его турбобура так взволновали Кирова, что он не мог уснуть почти всю ночь и утром, чуть свет, позвонил Серебровскому:
— Александр Павлович, это я, Киров. Извини за ранний звонок. Вот что я думаю... Надо по возможности быстрей провести испытание турбобура, но так, чтобы не узнали американцы. Вообще, старайтесь до поры до времени никому не говорить. Очень бы хотелось провести испытание до моего отъезда в Москву. Что, готовите? Хорошо! Желаю успехов...
Через несколько дней на одной из буровых Киров присутствовал на испытаниях турбобура. Были приглашены лишь несколько видных специалистов.
Турбобур спустили в забой вместе с колонной труб. Включили насосы. Никакого грохота, сотрясающего вышку, не было слышно, а квадрат уходил и уходил в скважину.
— Работает? Лихо! Что я говорил, — восторженно воскликнул Серебровский.
— Погоди, Александр Павлович, — цыплят по осени считают, — охладил его Киров.
Прошел час, другой. Несколько раз наращивали колонну труб, а турбобур работал как и прежде.
Киров и все члены комиссии отказались от обеда. Ждали...
Лишь через пять часов работы турбобур извлекли из скважины и разобрали. Лопасти рабочего колеса турбины были сточены, как на наждачном круге.
— Это песок! — заявил Серебровский. — В глинистом растворе много песку. А скорость подачи раствора большая. Он и срезал лопасти...
— Возможно! — согласился Киров. — Я прошу членов комиссии изучить основательно причины сработки лопастей и составить акт о действии турбобура...
Перед самым отъездом Кирова на Двенадцатый съезд партии Серебровский привез ему акт комиссии.
Киров, внимательно прочтя, взглянул на него ободряюще:
— Чувствую, что акт расстроил и тебя, и Капелюшникова. Но напрасно. Турбобур — отличнейшее изобретение, и, я уверен, он будет усовершенствован и заменит роторное бурение. Однако на это потребуется время. Пока я в отъезде, продумай со специалистами, какие заводы в Баку можно переключить на производство нефтяного оборудования. Американцы вряд ли нам окажут большую помощь. Нужно все: и вышки, и двигатели, и роторы, и лебедки — делать самим! Это главная задача ближайших месяцев.
В конце января 1924 года весь трудовой мир потрясла горькая весть о смерти Ленина.
Особой болью она отозвалась в сердце Кирова, знавшего и горячо любившего Ильича.
Он был в то время в Москве: приехал на Второй съезд Советов. Ему довелось вместе с соратниками Ленина сопровождать траурный поезд из Горок в Москву, прощаться с Ильичем во временном Мавзолее...
Все это время Кирова не оставляли думы о Владимире Ильиче, о его доброте и сердечности, о его великом деле. Даже записал свои мысли:
«Он заложил фундамент будущего социалистического строя... И если мы сумеем сохранить в партии душу Ильича, то мы доведем его постройку до конца. Нам все же теперь уже легче. У нас надежный, проверенный партийный компас, и мы дорогу найдем...
Из его наследства мы создадим ленинизм. Только один путь к будущему — изучение ленинизма».
Неузнаваемо преображались промыслы. На смену деревянным буровым строились стальные вышки. Ударное бурение заменялось роторным. Убирались дымные кочегарки, устанавливались электродвигатели. Стала уходить в прошлое самая уважаемая в Баку профессия тартальщика. Желонка отслужила свой век. Нефть выкачивали из скважин станки-качалки.
Баку опять обрел славу нефтяной столицы.
Он преображался, ширился, обзаводился новыми рабочими кварталами с красивыми клубами, театрами, больницами, школами.
Преображались, духовно росли люди. Некогда глухой край становился цветущей республикой. Киров радовался этим успехам.
Жизнь становилась совсем другой. Даже у него больше оставалось свободного времени. И порой он мог съездить на охоту, прочесть хорошую книгу, побывать в театре...
Как-то ранней осенью в ЦК пришел редактор «Бакинского рабочего» Чагин. Киров был один и очень обрадовался.
— Ну, какие новости, Петр Иванович? Журналисты должны идти впереди событий.
— Есть одна новость, Сергей Миронович, да не знаю, как вы к ней отнесетесь...
— Выкладывай, что за новость?
— В Баку приехал известный поэт Сергей Есенин.
— Есенин? Любопытно... Пишут о нем по-разному... Знаю. Но стихи его берут за душу, волнуют... Одним словом, я вашу новость приветствую и готов встретиться с Есениным. Только надо это не официально, а по-домашнему.
— Да, конечно, Сергей Миронович. И Есенин будет очень рад. Скажите, где и когда — я его привезу.
— Хорошо, спасибо. Я подумаю... — сказал Киров.
Встреча состоялась тогда же осенью на даче. Есенин казался усталым и немного стеснялся. Но простота, душевность, обаяние Кирова тронули его. Есенин почувствовал, что он в кругу друзей и истинных ценителей поэзии, воодушевился, много и увлеченно читал, был весел.
Его поместили в Мардакянах, в одной из ханских дач с большим садом, фонтаном, каменным забором.
Прожив в Баку полгода, Есенин написал много стихов. И вот теперь, весной 1925 года, опять они встретились с Кировым в нефтяных Балаханах на торжественной закладке рабочего поселка.
Киров, уже как старого знакомого, пригласил Есенина к себе на дачу. Был приглашен Чагин и еще несколько друзей...
Вечером сидели на открытой веранде. Было тихо и лучезарно. Деревья дремали. Вдалеке было видно море.