– Как успехи на ниве маркетинга? – поинтересовался продвинутый настоятель.
– Все вроде бы ничего, – без особого энтузиазма ответил Глинский.
– Я слыхал, готовится объединение вашего завода с комбинатом, – то ли спросил, то ли заявил отец Всеволод.
«Вот ведь разведка работает, – усмехнулся про себя Глинский. – Похлеще Ватикана». На самом деле предстоящие события были секретом Полишинеля: недавно о зреющем конфликте даже порассуждала газета «Коммерсант».
– Пока не вполне ясно, – уклончиво ответил он. – Просто было бы логично объединить сырьевую базу с прокатом.
– Да, это действительно логично, – согласился отец Всеволод, в той, первой своей, жизни окончивший Московский институт стали и сплавов. – Только как бы проблемы не возникли.
– Какие проблемы? – Глинский сделал вид, что не понял намека.
– Пойдемте, друг мой, у меня к вам сегодня очень серьезный разговор, – вдруг прервал беседу настоятель и проводил гостя в скромную, но аккуратную комнату.
– Так что вы имели в виду? – еще раз спросил Глинский.
– Вы знаете, что я имею в виду, – как-то сразу посерьезнев, ответил настоятель. – Мы нуждаемся в вас.
– Я не собираюсь сокращать финансирование монастыря, – сразу ответил Глинский.
– Я не об этом, Николай Мефодьевич, – мягко сказал отец Всеволод. Глинский почувствовал, как сразу задеревенели его мышцы.
– А о чем? – с хрипотцой спросил он.
– О вашей душе, – по-прежнему мягко ответил настоятель. Но Глинский знал цену этой мягкости. Отец Всеволод, так же как в свое время его собственный отец, всегда говорил только то, что думал, и никогда не отказывался от сказанного.
– А что может ей угрожать? – с какой-то даже озлобленностью громко спросил Глинский.
– Вы это знаете сами, – не обижаясь, ответил настоятель.
И Глинский сорвался:
– Легко вам рассуждать за этими стенами, – резко сказал он. – Да, я мог остановить Кузьму. Тогда комбинатские захватили бы завод. А вы уверены, что новая власть будет так же относиться и к вам, Мерефе, и к нашим пенсионерам? И к нашей больнице? Вряд ли их этому учили в Кембридже!
– Их-то, возможно, учили, – улыбнулся отец Всеволод. – Предмет называется социально-этический маркетинг. Я сам знакомился с программой по Интернету. Но я вовсе не «пятая колонна» комбинатских… – пошутил он.
– Вы думаете, мне охота всем этим заниматься? – успокаиваясь, с горечью спросил Глинский. – Вы думаете, мне нужны все эти «Мерседесы»? Мы с отцом жили в лачуге с земляным полом. Между двумя его посадками. Без холодильника, без мебели и часто без хлеба. И это было самое счастливое время моей жизни. Куда лучше детдома, где меня кормили досыта.
– С вашим другом вы познакомились в детдоме? – вдруг спросил настоятель.
– Да. Я знаю, вам он не нравится. Но у меня другого нет. И у него тоже.
– Я вижу. Он за вас жизнь отдаст.
– Да, – подтвердил уверенный в этом Глинский.
– И не только свою, – закончил мысль настоятель.
Глинского как током дернуло:
– Не обижайтесь, отец. Но когда в вас стреляют, разве не надо выстрелить в ответ? Если завтра бандиты придут грабить Мерефу, вы не встанете у них на пути?
– Встану, – серьезно ответил настоятель. – Я вообще-то и врезать могу. Я ведь кандидат в мастера по боксу.
Глинский с удивлением посмотрел на собеседника, вдруг угадав под рясой и широкие плечи, и развернутую спортом грудь.
– А убить вы можете? – спросил он, как в воду прыгнул.
– Наверное, да, – подумав, ответил священник. – На войне – да. Спасая ребенка – да. За деньги – нет.
– А вы думаете, я – за деньги? – холодея, спросил Глинский.
– Да, – спокойно ответил настоятель. – За власть. За положение. За возможность заниматься благотворительностью. За все, что дают деньги.
– Как же быть? – как-то по-детски спросил Глинский. – Я хочу монастырь восстанавливать. Я хочу Вадьке счастливую жизнь. Я не хочу, чтобы он жил в халупе с земляным полом.
– Но ведь вы-то были там счастливы?
– Потому что другой жизни не видел! Я с отцом счастлив был!
– И он с отцом счастлив. Он вас боготворит, вы просто этого не замечаете. Представляете, каково ему будет узнать, из-за чего его подружка по школе потеряла отца?
– Ну, уж это слишком! – возмутился Глинский. – Я наряды на работу киллерам не выписываю.
– Не сомневаюсь, – согласился священник. – У вас для этого есть Кузьмин.
– Что вы хотите от меня? – устало спросил Глинский.
– Я хочу, чтобы вы заняли мое место.
– Что-о? – чуть не закричал тот.
– Я хочу, чтобы вы стали настоятелем Мерефы, – спокойно повторил отец Всеволод. – Знаний у вас больше, чем у закончивших богословский университет. Человек вы в глубине души верующий. Короче, вы подходите. Прочие вопросы, думаю, я сумею решить.
– А вы куда? – ошарашенно спросил Глинский.
– Я ухожу. На повышение, – улыбнулся он, смягчая тон беседы. – Я не любитель чинов, просто считаю, что на новом месте сделаю больше. И мне нужен человек вроде вас. Поскольку другого такого не вижу, предложил вам. – И вдруг жестко добавил: – А если вы станете убийцей или пособником убийц, я не смогу предложить вам этого, и судьба Мерефы станет неясной.
Глинского снова кинуло в жар.
– А если я уже убийца? – вдруг прошептал он.
Священник как-то разом обмяк, сник.
– Вы хотите исповедаться? – тихо спросил он.
– Не знаю, – ответил Глинский.
– Наверное, вам лучше исповедаться, – принял решение отец Всеволод. Он как будто был готов взять на себя грехи мятущегося и несчастного человека.
– Не знаю, – повторил Глинский.
Они молча сидели несколько минут. «Как бы Вадька там не замерз», – мелькнуло в голове у Глинского. А потом он заговорил.
– Кто тебя послал? – спрашивал кто-то, на экране невидимый.
– Не знаю, – простонал избиваемый. – Он сам на нас вышел.
Его лицо с огромными свежими кровоподтеками занимало почти весь экран.
– Ну, ты герой, – спокойно произнес истязатель и, видимо, еще раз ударил. Или уколол. Звука не было слышно, но лицо дернулось, и жертва вскрикнула.
Потом с человеком сделали что-то еще, ужасное, он страшно завыл. Сквозь крик прорвались слова:
– Не надо! Это Левон! Он велел!
– Давно бы так, – спокойно сказал невидимый палач. – Чем подтвердишь?
– Богом клянусь, – стонал парень. – Он велел! Что я мог? Сказал: не справлюсь – уберут меня.
– Ты не справился, – усмехнулся невидимый. – А Левон был прав.
– Не убивайте, – взмолился парень.
– Выключай! – крикнул здоровенный небритый мужик в старых тренировочных штанах, сидевший перед видеомагнитофоном.
– Не нравится? – улыбнулся невысокий смуглый, начавший седеть мужчина в ладном цивильном костюме. – Тут, Колян, либо мы их, либо они нас.
– Может, отдать ему акции? – спросил небритый. – Он же деньги платит.
– Сам знаешь. На полдороге они не остановятся. Новых пришлют. Или отдашь все и останешься голый. Мы конкурентов оставляли в деле?
– Мы не убивали.
– Нам просто повезло. Один сдох от рака, второй струсил. Но, если бы фишка легла иначе, заводу не быть нашим. Забыл, как с ружьем в обнимку спал?
– Все я помню, Кузьма. Что делать будем?
– Воевать. Сам говорил – за правое дело и монахи на войну ходили. А тут – правое. Завод работает, семь тыщ народу зарплату получают. Три сотни пенсионеров в столовке бесплатно хавают. А что завтра будет? В больничке нашей без тебя даже бинтов не станет, монастырь в жизни не восстановят. Думаешь, Левон этим станет заниматься?
– Ладно. Хрен с тобой. Воевать так воевать. – Николай неожиданно легко выбросил из кресла свое внешне неспортивное тело. – Нанимать никого не будем. Все сделаем сами.
– И я так думаю. Не дай бог, забоятся и сдадут Левону. Тогда – живыми закопают!
Через два часа план был готов. На самом деле он был готов неделю назад, даже действия предварительные произведены. Оставалось только отдать приказ. Но Николай никак не хотел поверить, что война все-таки начнется.
В имение к Левону поехали на полугрузовом фургоне «Тойота». Поехали не таясь, предупредив заранее по телефону.
– Вы едете с решением? – спросил собеседник.
– Да, – честно ответил Кузьма. – Надеюсь, инцидент будет исчерпан. Полностью.
– Я тоже на это надеюсь, – пробурчал Левон, старый вор в законе, вышедший на свободу три года назад и впавший в беспредел, задохнувшись от предоставившихся ему возможностей.
Ворота бесшумно раскрылись перед машиной. Они подъехали к парковочной площадке.
– Во дворе – двое, – тихо произнес Кузьма. – Значит, третий внутри.
Их никто не встречал, демонстрируя неуважение.
Поднявшись по ступеням крыльца, вошли в дом. Сразу за входной дверью – рамка металлодетектора, как в аэропорту. Они прошли под ней. Зажглась зеленая лампочка. И вновь – никого рядом, хотя старик или его охранник, несомненно, наблюдали за гостями.
Зато дальше уже ничего не напоминало об общественных местах. Не дом – дворец! Мраморные подогреваемые полы, мебель красного дерева, на стенах – картины. Велика тяга простого народа к искусству!
Хотя вряд ли старый уголовник понимал в живописи. Просто заплатил денег, и дипломированные специалисты сделали старожилу кичмана «красиво».
Левон в роскошном халате и шитой золотом шапочке, похожей на тюбетейку, ждал их посередине мраморной же лестницы, ведущей на второй этаж. За ним, немного справа, стоял его телохранитель, милиционер, после смены подрабатывающий охраной. Впрочем, подрабатывал он все же в милиции, поскольку его здешняя зарплата во много раз превышала государственную.
– Здравствуйте! – смиренно поздоровался Кузьма.
– Здравствуй, коли не шутишь. С чем пришел?
– Хотим закончить конфликт, – заторопился гость и сунул руку в карман брюк.
– Стоять! – рявкнул старик, а в руке милиционера, хоть и с опозданием, появился «макаров».