ажиры трамвая чувствовали себя здесь столь же уютно, как и их более коммерчески продвинутые единомышленники.
Призрачно все в этом мире бушующем…
Певец решил повторить первый куплет любимой многими песни. Увидев пересекавшего зал Ефима, он, не прекращая петь, приветливо махнул рукой.
– Здорово, Ефим! – обрадовался и подпевавший товарищ. Второй, с бородкой, тоже улыбнулся.
– Привет, мужики! – Береславский присел за их столик. Подоспевшая официантка тут же поставила еще один столовый прибор.
– Чего будешь? – спросил первый. Он был навеселе, но, конечно, еще не пьян. – Сегодня потрясающая рыба.
Ефим есть не собирался, он недавно перехватил кусок пиццы из уличного ларька. Но содержимое тарелок друзей выглядело так привлекательно и пахло так вкусно, что Береславский тоже решил подкрепиться. Сделав заказ и отдышавшись, он приступил к деловой части визита. Впрочем, ребята облегчили ему задачу: как оказалось, один смотрел эфир, в котором Ефим клеймил неведомого врага.
– Я сразу тебе начал звонить, а ты исчез! Мобильник отключен! Разорился, что ли? – атаковал шумный.
– У меня теперь другой номер. – Ефим написал на салфетке секретный мобильный. Этим гражданам он верил как себе.
– Так что стряслось? – спокойно спросил похожий на доктора второй. Он, собственно, и был доктором. Правда, еще и хозяином личной клиники. И спросил точно так же, как до этого тысячи раз спрашивал своих пациентов. Смешно, но Ефиму стало спокойнее.
– Есть проблемы, – сказал Береславский. Он не собирался втягивать друзей слишком глубоко, но одна их услуга была ему просто необходима. – Мне надо скататься в Балашиху и вернуться в Москву.
– И что тебе мешает? – радостно улыбнулся первый.
– Нужно исключить осмотр на посту ГАИ, – взял быка за рога Береславский.
Друзья посерьезнели, но по-разному.
– Полтонны героина или труп, – усмехнулся спокойный.
– Значит, во что-то влип – и молчишь? – укорил первый. – А мы уже не друзья?
– Друзья, друзья, – успокоил его Береславский. – Куда ж я без вас? Видите – приехал! Короче, мне на пару часов нужен реанимобиль. Если, не дай бог, засыплюсь, скажу, что угнал.
– Спасешь нас, значит? – ухмыльнулся шумный. – Выведешь из-под удара? А то мы такие боязливые.
– Бросьте, мужики, – отбивался Ефим. – Просто я уверен, что справлюсь сам.
– Колись, говнюк, – вдруг совершенно не по-врачебному предложил доктор.
И Береславский внезапно раскололся. А расколовшись, вдруг почувствовал колоссальное облегчение, только теперь осознав придавившую его ношу.
– Да-а, – сказал разом посуровевший весельчак. – Ты, старик, дал. А других выходов нет? Может, тебя в психушку на месяцок, а? Девчонок классных привлечем, за месяц отдохнешь и похудеешь. А этот твой урод забудет.
– На самом деле это вариант, – сказал доктор. – Я его вчера по телику видел, он долго не протянет. Нужно просто переждать.
– Сколько ждать? – спросил Ефим. – Месяц? Год?
– Точно сказать трудно, – честно ответил врач. – Но по его виду и дыханию я бы ему больше шести месяцев не дал.
– А у меня осталось два дня, – тихо сказал Береславский.
– Неужели он на это пойдет? – усомнился первый. – Фантастика какая-то!
– Пойдет, – сказал Ефим. – Я в таких вещах не ошибаюсь.
Спрашивавший кивнул: мнению Береславского в этой компании доверяли.
– Значит, будем считать фактом, – снова успокоился доктор. Он был человеком рассудительным и на вид даже слегка флегматичным: чего дергаться, если все ясно? Впрочем, Ефим знал, что, когда понадобится действовать, на доктора можно положиться так же, как и на его энергичного компаньона. Возможность проверить предоставлялась не раз.
– Ты уверен, что твой план оптимален? – спросил первый.
– У меня просто нет другого, – честно ответил Береславский. – Если не выйдет, вечером улечу в Барселону: рейс есть, виза стоит. Билеты сейчас не проблема.
– И там будешь сражаться врукопашную?
– А что делать? Но это если не выйдет.
– Кошмар! – воскликнул темпераментный. – Надо что-то придумать!
– Ладно, – спокойно перебил его доктор. – Давай обсудим детали.
К столику подошел певец. Невысокий, с сильным, необычно окрашенным голосом, он не был сверхпопулярен как исполнитель. А его замечательные композиции исполняли другие, более раскрученные музыканты. Но Ефим любил песни этого человека не за их раскрученность, а за красивые мелодии и добрые слова. И еще за что-то неуловимое, что, собственно, и отличает любимые песни от просто песен.
– Что такие испуганные? – поинтересовался певец. – Как пионеры в публичном доме.
– Да тут такое дело, – сказал доктор. – Ефим на войну собрался.
– Это серьезно, – хохотнул тот. Но, увидев собранные лица друзей, предложил в ополчение и себя.
– Отказать, – сказал Ефим. – Мне нужно только одно: втащить ее в студию.
– Кого? – не понял музыкант.
– Винтовку. Она весит двенадцать кило и, главное, длинная, сволочь. Хоть и пополам складывается. Плюс патроны.
– Какую студию? – профессионально встрепенулся тот.
Ефим назвал адрес. Певец аж подпрыгнул:
– Я тоже там пишусь!
При более подробном выяснении оказалось, что его студия располагалась этажом выше, но в том же подъезде. В этом не было ничего удивительного: рыбак рыбака видит издалека. В корпусе, где трудился «Беор», кроме него было еще два рекламных агентства.
– Короче, – сказал музыкант. – В твою студию волыну занесу я. В чехле от контрабаса.
– А ты играешь и на контрабасе? – изумленно спросил Береславский.
– Я играю на всем, – хохотнул тот и лихо отбарабанил пальцами чечетку по столу. – Все, договорились.
Он снова двинулся к сцене, когда его перехватила бледная, интеллигентного вида фанатка, терпеливо ожидавшая кумира поодаль.
– Ваши творческие планы? – пролепетала она заранее заученную фразу.
– Перевод «Хава Нагиле» на арабский язык! – важно заметил музыкант и через минуту уже заполнил зал новой песней.
Я не видел, как «Скорая», пробивая сиреной дорогу в пробках, мчалась в Балашиху. Мне об этом уже позже рассказал Ефим. Втолкнув винтовку в столицу, он перегрузил «В-94» в свой очередной шарабан – раздолбанный «Иж»-«каблук».
Я, когда увидел его аппарат, чуть не всплакнул от жалости: это после «Ауди»-то! И предложил Ефиму Аркадьичу денег: ясно же, что «Беор» нашу войсковую операцию не потянет. Береславский отказался, даже не спросив меня про их источник. Неужто догадался?
Но более всего меня поразил парень, притащивший мою винтовку в студию. Я несколько раз видел его веселую физиономию в телевизоре, и, кроме того, половина Чечни распевала его солдатские песни. Конечно, та половина, которая была в форме Российской армии.
Дверь я открыл лишь потому, что был предупрежден Береславским. Парень снял с плеча громадный чехол с контрабасом, но в нем лежал вовсе не главный инструмент джаз-банды, а моя долгожданная «В-94». Только теперь я вдруг понял, что из безумной затеи Ефима Аркадьича что-то, может, и получится. И еще одна мысль заполнила мой многострадальный мозг: «Теперь держись, Жаба!»
– Больше ничего не изволите? – спросил меня музыкант.
– Спасибо, – ответил я. Обстановка не располагала к разговорам. И еще я очень не хотел, чтобы нас с ним засекли вместе.
– Счастливой охоты, – хохотнул тот и, выглянув сначала в глазок – не поднимается ли кто по лестнице? – вышел из комнаты.
Меня вдруг поразила легкость, с которой нам помогали. Да, друзья. Да, свои в доску. Но видно, что-то не так в нашем королевстве, если бандиты, пришедшие к власти, дожимают нас до состояния, когда штатские берутся за оружие.
Мы с Ефимом и по этому поводу много спорим. Он считает, что прогресс неотвратим, как старческая импотенция. По этому поводу он постоянно находит все новые и новые положительные признаки. Я имею в виду прогресса, а не импотенции. И уверяет меня, что все у нас будет хорошо.
Марина Ивановна говорит, что он всегда был, как она выразилась, «романтическим полудурком».
Я же утратил романтику навеки. Если не считать вчерашнего часового катания вокруг дома Прицкера. Страшно вдруг захотелось, чтобы в окошко выглянула моя Аля. И сам же себя обругал: если увижу я, значит, могут увидеть и другие. Развернулся и уехал.
Короче, что-то не верится в перемены к лучшему. Хотя с «В-94» мое мироощущение стало куда как лучше.
Студию я арендовал на три дня, с оплатой вперед. Даже паспорта не потребовали. Несколько бумажек с ликом американского президента заменили удостоверение личности. Я добавил еще три, и парень, который должен был помогать и присматривать за дорогой аппаратурой, исчез на три дня. Бумажка за день.
Теперь руки развязаны. Здесь, в этой студии, мне выпало исполнить свою лебединую снайперскую песню. Лишь бы Ефиму удалось добиться аудиенции у Прохорова. Но теперь я почему-то гораздо больше верю в него.
Я, кстати, тоже вошел сюда с чехлом от музыкального инструмента. Только лежала в нем мощная дрель с перфоратором: амбразуры для стрельбы в планировке студии звукозаписи предусмотрено не было.
Изучив внутреннее помещение, выбрал точку и приступил к бурению. Шум и вибрации не вызвали беспокойства музыкальных соседей: выручило устройство студии. Все было отделано звукопоглощающими материалами. Снизу – специальный ковер. Стены и пол, из опять же специальных звукопоглощающих – в мелких дырочках – плит, были фальшивыми: от настоящих их отделяли полости, заполненные минеральной ватой.
Все это пробурилось молниеносно. А кирпич «сталинского» дома крошился так легко, что амбразура была готова уже через час работы. После чего настала очередь теодолита: надо было очень точно «привязаться» к ориентирам.
Закончив, прибрался и соорудил самодельный станок для винтовки. Получилось довольно удобно. Расчетная точка прицеливания оказалась чуть ниже горизонтали ствола, траектория шла сверху вниз под малым углом наклона. Хорошо, что под малым: пуля будет преодолевать стены по короткому пути. И хорошо, что сверху вниз: ей не помешает дубовый стол в кабинете господина Прохорова.