Еще я с интересом узнал, что господин Глинский каждое утро, ровно в 7.15, ныряет в бассейн. А пацан его воды конкретно боится, особенно после того, как этой осенью чуть не утонул в лесном озере. И хоть в коттедже живут уже больше месяца, к воде не подошел ни разу, несмотря на все уговоры отца.
Это было уже кое-что. По крайней мере планы определенные появились.
Ближе к вечеру я совершил и непосредственный визит в так притягивающий меня коттедж. Несмотря на мои ожидания, это оказалось крайне простым делом. «Легенда» у меня была качественная: я собирался на часок стать помощником Палыча и кое-что подделать в бассейне. Даже сумку с инструментами купил и рабочий комбинезон. Думал, буду обманывать «быков» Глинского. Но его покойный друг оказался прав: охрану в коттедже сняли. Раньше – была, сам же Палыч и рассказывал про джипы во дворе. Еще он говорил про всесильного Кузьмина. Подозреваю, что именно так звали моего сегодняшнего покойника.
Теперь же охраны не было. Неужели Глинский еще не в курсе, что произошло с его сатрапом? И что в городе появился смертельно опасный враг?
Не знаю, в чем причина их безмятежности, но с 19.30 до 20.15 я уже все провернул: проверил электропроводку в бассейне, заодно подключив третью сверху ступеньку трапа к 380 В. Хотя эту облицованную голубым изразцом, уходящую в воду лесенку и трапом-то зазорно называть.
Впрочем, для меня важным было лишь наличие металлической хромированной обрешетки между плитками изразцов. Для чего ее положили – неясно. Может, чтобы ноги не скользили. Главное, что теперь каждую отдельно взятую ступеньку можно было сделать орудием возмездия. Кстати, перила оказались изолированными от ступенек. Тоже хорошо: никого случайно не зацепит.
Закончив работу, вытер вспотевший лоб: в помещении было тепло и очень влажно.
Все. Пусть господин Глинский уйдет вслед за женой. Мощности вполне достаточно.
Странно, что за мной никто не присматривал. Тем лучше для меня и тем хуже для господина Глинского. Я собрал инструменты и, никем не провожаемый, вышел за ворота: надо было хорошо выспаться перед завтрашним утром. Я не собирался все пускать на самотек, точнее, на закон Ома и был намерен проконтролировать процесс метров с трехсот – четырехсот с помощью винтовки «В-94» и оптического прицела в тринадцать крат. Благо огромные панорамные окна помещения бассейна были абсолютно прозрачны и отнюдь не были пуленепробиваемы.
Уже на выходе едва не столкнулся нос к носу с… Береславским! Если бы вовремя не заметил подлетевшую «Ауди» со свежеподбитым правым крылом, то и в самом деле бы столкнулся. И так еле успел отскочить и переждать, пока он войдет в ворота.
Выйдя на волю, я успокоился. Нет ничего странного, что он нашел Глинского. Нашел же его я. Это ничего не меняет. Я был уверен, что в отличие от войны с Жабой Ефим Аркадьевич не встанет на мою сторону. Начнет мне нудно объяснять, что все произошедшее – несчастный случай. Но я это уже столько раз слышал! И мне это совсем неинтересно.
У этого случая есть отец – господин Глинский. И – «Карфаген должен быть разрушен».
Ефим приехал злой и уставший. Дорога была тяжелой, с гололедом и снегопадами. А возле Екатеринбурга какой-то наглец так подсек его «аудюху», что пришлось чуть ли не уйти в кювет. Паразит даже не остановился!
Обычно Береславский не оставлял безнаказанными такие фокусы, используя либо официальные пути, либо бешеную мощь своего двигателя и темперамента. Здесь же отсутствие ГАИ даже порадовало. Хоть он и был стопроцентно прав, но время стоило дороже мятого крыла.
«Приеду – Володька выправит», – решил Ефим и продолжил путь.
Незнакомого прежде Береславского челядь встретила с уральским радушием. Накормили, обогрели, оставили ожидать хозяина. Попутно объяснили, что у Глинского сегодня печальный день: от рук неизвестного злодея погиб его друг детства и компаньон.
«Я, пожалуй, знаю имя злодея», – пронеслось в мозгу совсем расстроенного Ефима. В отличие от событий предыдущего месяца боевой успех прежнего соратника вовсе не радовал.
Николай Мефодьевич пришел лишь через два часа. Очень усталый и весь ушедший в себя.
Он приветливо поздоровался с гостем, предложил пожить в его коттедже столько, сколько Береславскому захочется, но на высказанные им предостережения ответил очень скупо: «Знаю», отказавшись от дальнейших обсуждений. Все беседы отложил до утра, сославшись на крайнюю усталость.
Ефиму ничего не оставалось, как до утра и попрощаться.
Впрочем, ближе к ночи Береславский отправился погулять. Он внимательно обозрел окрестности, стараясь понять, с какого направления будут произведены выстрелы. В том, что они будут произведены – если ему не удастся остановить Велегурова, – Ефим не сомневался: винтовка была в руках Сереги, а патроны он наверняка достал через того же Вовчика.
Береславский полазил по сугробам, посмотрел на кроны елей – Велегуров не раз рассказывал про засады-«гнезда», – даже покричал Сереге, чтобы тот отозвался. Но, кроме эха, не отозвался никто.
Все это ужасно не нравилось Ефиму. С таким безразличием Глинского к собственной безопасности тот уже мог заказывать себе похороны.
– Серега! – еще раз заорал в темноту Береславский. – Не дури, Серега! – И напоследок, уже не криком, пригрозил: – Я буду все время с ним! Подстрелишь обоих, учти.
Это и был его единственный расчет. Быть все время рядом с мишенью. Каким бы ни был Велегуров снайпером, ручонки должны задрожать. Не станет же он стрелять в друга! Береславский был уверен в этом. Хотя прожить даже час – даже минуту! – под прицелом чудовищной винтовки ему чертовски не хотелось…
33. Велегуров, Глинский, БереславскийУрал
Я понял дьявольский замысел своего бывшего шефа сразу. Утро для господина Глинского началось в шесть часов.
Я же занял присмотренную ранее позицию на полтора часа раньше, но не обо мне речь.
Глинский выбежал во двор обтираться снегом, однако, даже если бы я захотел, снять его было бы трудно. И дело не в темноте: двор заливали светом мощные прожектора. А в моем любимом шефе, который, видимо, первый раз в жизни решил так рано встать. И мало того, опять же впервые, сделать зарядку. Я совсем обезумел, когда он, чтобы продлить «удовольствие», начал обтирать свой полноценный волосатый живот настоящим снегом! И все ради того, чтобы закрыть от меня мишень.
Это было абсолютно ясно. Полуголый гость, ухая от «счастья», крутился между Глинским и лесом – то есть между мишенью и снайпером, – наверняка вызывая искреннее изумление хозяина. Большая голова Ефима опять все верно продумала: я не стал бы стрелять в таких условиях – слишком велик риск попасть в своего, при его постоянных и бессистемных перемещениях.
Если бы не «заряженный» бассейн, я бы, может, и попытался улучить момент, но рисковать шефом совершенно не хотелось. К тому же это и ни к чему: чуть раньше, чуть позже – какая разница?
Так они кувыркались минут пятнадцать, после чего ушли в дом. Наверное, завтракать. Потом зажегся свет в кабинете Глинского – правда, из-за темных штор совершенно безопасно для последнего: фигура не просвечивала. А Береславский опять меня удивил.
Он выбежал из ворот и, довольно верно выбрав направление, начал… звать меня! Сначала тихо, потом все громче!
Мое сердце накрылось теплой волной. Ведь вполне мог меня сдать, избавившись от лишних неприятностей. Нет, прикрывает своим толстым животом мою мишень. На мгновение захотелось спуститься к нему, бросив в «гнезде» винтовку, и уехать вместе. В его теплой «Ауди». Домой.
Но – только на мгновение. Потому что дома у меня нет и, стало быть, ехать мне некуда.
Я уже понял, что стрелять во дворе Ефим Аркадьевич не даст. Но вряд ли он догадается «разрядить» бассейн. А секунды тикали неостановимо.
На моих «командирских» – не тех, что на всех лотках, а настоящих, с гарантированной точностью хода, – было семь часов ровно по местному времени – я перевел стрелки сразу, как приехал, чтобы исключить любую вероятность случайной ошибки.
До часа «Х» оставалось ровно пятнадцать минут. Самого тяжелого ожидания.
Неожиданно в бассейне, стоявшем сбоку основного здания, включился свет. Что бы это значило? О пунктуальности господина Глинского аборигены слагали легенды.
Потом сообразил, что, возможно, сегодня будут хоронить его товарища, убиенного мною. Вот и выгадывает четверть часа.
Действительность превзошла все мои ожидания. Я чуть не застонал. В зал с ванной бассейна вошел… мальчишка! Не нужно быть особо мудрым, чтобы понять: пацан – сын Глинского.
Я не опасался убить ребенка: все в один голос говорили, что он панически боится воды. Но на его глазах электрические судороги скрутят его папашу!
Надо было что-то придумывать. А в голове метались лишь обрывки мыслей. И – слабая надежда, что щенок все-таки уйдет.
Но щенок вовсе и не думал уходить. Более того, он подошел к бортику и долго смотрел на воду.
Потом – о господи! – начал медленно раздеваться!
– Что же ты делаешь, сволочь! – вслух закричал я. Мы ведь так не договаривались! Это ведь не он, а его отец отнял у меня Алю. Я не охочусь на мальчишек!
Я, как загипнотизированный педофил, беззвучно и бездвижно, наблюдал за его раздеванием. Мальчишка медленно снимал вещь за вещью – благо надето на нем оказалось достаточно – и очень аккуратно складывал снятое на спинку притащенного им из-за выгородки высокого стула. Я отдавал себе отчет, что еще полминуты – ну минута, – и он прыгнет в воду. Или сойдет по ступенькам.
Наверное, он что-то хотел доказать отцу или самому себе. Но докажет только мне. И только то, что я и так знаю: время от времени я убиваю детей.
Он снял последний носок. Осталась только майка, вряд ли он станет купаться без плавок. А значит, у меня пять, от силы десять секунд.
Мышечное бессилие прошло. Голова, хоть и поздно, заработала. Палыч говорил про электроввод на крыше бассейна. Вот он, щиток, хорошо освещенный прожектором. Чуть ниже моего «гнезда».