— Потому что он пошел на сотрудничество с вами?
— Нет. — Пономарев не мог не объяснить. — Как раз тогда, когда он пошел на сотрудничество, он, быть может, сделал шаг к порядочности. А мерзавцем он показал себя в Сталинграде. У него на руках были десятки тысяч раненых, обмороженных, больных. Положение было безнадежным, Паулюс это знал, но в день десятилетия прихода к власти фашистов он послал Гитлеру телеграмму, в которой уверял, что над самой высокой развалиной города развевается и будет развеваться флаг со свастикой…
— Но…
Пономарев закончил:
— Сам он сдался, генералы его тоже сдались, но приказа капитулировать он не отдал. Вы там «стояли до конца», а потом мы не успевали подавать вагоны, чтобы вывозить эти полсотни тысяч больных. Они помирали, как мухи. Сколько же немецких жизней на совести Паулюса?
Брюггель задумался. Он был, конечно, знаком с темя объяснениями, которыми Гитлер прикрывал гибель 6-й армии: своей жертвой она, дескать, позволила создать новую линию фронта и тем самым локализовать неудачу под Сталинградом.
Пономарев подождал-подождал — Брюггель молчал, Брюггель смотрел в окно — и спросил:
— А как вы ушли из-под Сталинграда? Вас вывезли?
— Нет. — Брюггель объяснил не очень охотно. — Я присоединился к группе, которую создали несколько энергичных офицеров. Мы — часть, конечно, группы — прорвались к Манштейну.
— Вам повезло.
— Да. Я потерял только половину пальцев на ногах.
Они уклонились. Хотел ли Брюггель вызвать у него симпатию или просто сочувствие, или не хотел, Пономареву это было безразлично. Будь перед ним немец попроще, Пономарев не стал бы тратить на него время, но этому Брюггелю он должен был кое-что «выдать». Пономарев хотел, чтобы в самом начале дороги в лагерь у этого немца что-то уже осталось в мозгах.
— Почему Германию мы разобьем, почему Германия проиграет воину, господин полковник, на этот счет у нас своя точка зрения, хотя мы и отдаем должное союзникам, — сказал он. — Но, предположим, вы бы выиграли войну… Предположим, вы взяли Москву, предположим даже, что вы оттеснили нас к Уралу, и считаете, что военное завоевание России окончено. Что дальше? Вы разделываетесь с коммунистами, евреями, цыганами, ну а потом? Вы себе представляете, что дальше? Что потом?
Брюггель пожал плечами.
— Определенно я вам не отвечу. Не знаю. Так, в общем… Нас особенно не посвящали.
— Тысячелетняя Германия, новый порядок в Европе? — подсказал Пономарев.
— Да. Что-то в этом роде. — Брюггель явно не хотел говорить на эту тему.
Пономарев подождал, пока Брюггель поднимет глаза.
«Я тебя заставлю!» — сказал он про себя.
— А конкретно, что это такое — «Тысячелетняя Германия» — вы представляете? — Пономарев встал, прошелся по комнате и снова сел. — Как же так: воюете и не знаете ради чего? Извините, но это по-детски, нелогично.
— У нас офицеры стараются не лезть в политику, — сказал Брюггель. Каждый решает конкретные задачи, используя свои знания, профессиональное военное умение, так что…
Пономарев недобро усмехнулся.
— Я вас проинформирую, ради чего вы решаете профессионально ваши задачи. Вы разрешите мне сделать это на правах старого знакомого? — Как вам будет угодно, — холодно ответил Брюггель.
— Так вот…
Пономарев наклонился над столом так далеко, как мог, и, упираясь ладонями в стол, глядя в седой висок, или в край глаза, или в сомкнутые губы, или в выставленный твердый подбородок, начал цедить сквозь зубы:
— Для начала — это первый этап строительства вашей «тысячелетней Германии» — «нордическая Европа». Примерно от Бордо до Одессы. В центре ее — арийское гнездо, где живут голубоглазые, светловолосые, высокие — в общем, как вы, немцы. Чехия, Моравия, Австрия, Эльзас и Лотарингия, приморский кусок Польши — ее неотъемлемые части. Фюрер, которому, — Пономарев хотел сказать это без издевки, но у него не получилось, — вы служите, используя свои знания, не раз кричал на весь мир, что эти земли — отсеченные члены тела Германии. Вокруг Германии система малых и средних государств: Польша без моря, остриженная Румыния, Венгрия, балтийские страны и прочие шведы. Но это не федерация равноправных государств. Нигде, кроме Германии, ни своей экономики, ни самостоятельной политики. ни собственной армии.
Брюггель бросил быстрый взгляд на Пономарева и снова отвернулся к окну.
«Ну что, входит в тебя?» — подумал Пономарев. Морща лоб, он вспоминал:
— Как это? Погодите, кажется, так: «Железный принцип на веки веков: никому, кроме немца, не должно быть дозволено носить оружие», — прочел он голосом радиодиктора. Это Гитлер или Гиммлер?
Брюггель курил.
— Не помню.
— Гитлер, — уточнил Пономарев. — «Только немец — ни славянин, ни чех, ни казах — только немец может носить оружие». — Он набрал в легкие побольше воздуха. — Второй этап. Включение в нордическую Европу всех народов европейского континента, Ближнего и Среднего Востока и Индии, Турции там, Сирии, Месопотамии, Тигр и Евфрат, Англия с Ирландией, то есть создание Евразии. И на всем этом жизненном пространстве, над всеми и над всем — немцы, ибо, — Пономарев снова перешел на голос радиодиктора, — «Ибо немецкий народ призван дать миру новую нацию господ!» Игорь!
— Я! — ответил Игорь и встал.
— Ты знаешь, что хотел сделать с нашей Россией этот господин полковник, когда решал профессиональные военные вопросы?
Брюггель застучал пальцами по колену, он, видимо, хотел что-то сказать, но не сказал.
Пономарев загибал пальцы:
— Россия должна быть расчленена на четыре рейхскомиссариата. Рейхскомиссариат Москва. В него входит Тула, Ленинград, Горький, Вятка, Казань, Уфа, Пермь — почти до Урала. — Пономарев загнул второй палец. — Рейхскомиссариат Остланд. Это Эстония, Литва, Латвия, Белоруссия. Еще один рейхскомиссариат — Украина. Сюда же Крым, Ростов, Воронеж, Тамбов, в общем, до Волги. И четвертый — остальная Россия. И тогда, когда… — Ему пришлось закрыть глаза, чтобы вспомнить, и он вспомнил, и читал, как по бумаге: — «Когда Урал с его безграничными природными богатствами, Сибирь с ее лесами, Украина с ее безбрежными полями зерновых культур перейдут к Германии, тогда мы будем иметь столько, что каждому немцу хватит на жизнь».
— Они подавятся! — крикнул, забывшись, Игорь. — Урал! Сибирь! Они подавятся! Да…
— Тихо! — оборвал его Пономарев. — Так вот, господин Брюггель, для чего нужно ваше профессиональное умение. Но это еще не конец.
Брюггель резко обернулся от окна и сказал:
— Я никогда этого не читал, если и слышал, то не верил. Это все невыполнимо для нескольких десятков миллионов немцев.
— И все-таки эти задачи немцы должны были решать.
Успокоившись немного, Пономарев предложил:
— Давайте еще закурим.
Он дал Брюггелю выкурить полпапиросы.
— Слушайте дальше. Кстати, я не совсем понимаю Гитлера. Один русский рейхскомиссариат должен называться «Москва». По приказанию Гитлера на парад в Москве еще в июле сорок первого года были отпечатаны пригласительные билеты. В то же время Гитлер приказывал: «Москву и Ленинград сравнять с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов и не кормить его в течение года. Москву я уничтожу, а там, где находится сейчас Москва, я устрою большую свалку». Как это понимать?
Что же, сначала парад в Москве, Гитлер на белой лошади, а потом все — в свалку?
— Вас действительно это интересует? — спросил Брюггель.
Пономарев несколько раз кивнул.
— Представьте себе — да. Интересует. Хочется понять этого негодяя даже в мелочах. Так как все-таки?
— Не знаю. Возможно, так и планировалось — сначала парад, а потом разрушение города. Не знаю, — повторил Брюггель.
— Слышал, Игорь? — спросил Пономарев. — Сначала парад, а потом — в свалку! Только не кричи.
— Слышал, — ответил Игорь.
«Нет, — сказал себе Пономарев. — Я тебя нашпигую. Ты будешь мучаться! Твои мозги привыкли решать всякие сложные задачи, по разведке они натренированы работать, и они не могут не работать. Там, в лагере, на нарах, когда целый день делать будет нечего, твоим мозгам придется работать над всем, что я тебе скажу. И ты от этого не отгородишься! Раз подумав, ты будешь думать всю жизнь. Мерзавец!»
— В этих рейхскомиссариатах должны быть уничтожены десятки миллионов славян. Другие миллионы должны быть выселены, чтобы на их землях поселились «более полноценные» в расовом отношении арийцы. Наши дети будут иметь право окончить только четыре класса, причем алфавит должен быть заменен на латинский. Вы, Брюггель, даже буквы хотите отнять у нас! Будет запрещено делать прививки и оказывать любую медицинскую помощь не немцам — пусть славяне вымирают от эпидемий и болезней.
И каждый, кто хотя бы косо глянет на немца, будет немедленно расстрелян. Вообще славяне должны стать резервом рабов в духе древнего Египта или Вавилона. Из России только должны поступать дешевые сельскохозяйственные и строительные рабочие для германской нации господ. Я сам, Брюггель, читал эти директивы. За два года к нам попало много вашей бумаги… Эх вы!
Брюггелю удавалось сохранить внешнее спокойствие, у него была хорошая выдержка, только пальцы его отстукивали по колену.
— Зачем вам все это, господин генерал? — спросил он. — Ведь это же… Это же…
— Мерзость? — подсказал Пономарев. — Мерзость высшего класса? Мерзость, которую еще не видел мир?
— Я не это хотел сказать, я хотел сказать…
— Геополитика? — снова подсказал Пономарев.
— Да, но дело не в названии. Зачем вы сейчас вдумываетесь во все это, и что еще непонятнее, зачем вы мне говорите все это? Вы меня пропагандируете? Но это дело ваших политорганов, а не…
Пономарев нахмурился.
— Зачем? Затем, чтобы вы, Брюггель, хоть кое-что поняли. Взгляните мне в глава: ну-ну! Так! Гитлер хотел сделать из Москвы свалку, но кто он? Он — вошь, ваш Гитлер, извините меня за грубость. В Москве его убил бы метлой любой дворник. Свалку из Москвы должны были сделать вы. Вы, Брюггель! — Это Пономарев бросил Брюггелю в лицо. — Вы и ваши солдаты. Не Гитлер, а вы и ваши солдаты должны были уничтожить тридцать миллионов славян. Выселять, казнить, вешать, бить, жечь. Гитлер и его банда пожелали иметь нордическую Европу, Евразию, но создавать ее должны были вы. Вы, Бр