Кровь была очень алой и густой, от крови веяло страшным, и все в ней содрогнулось, во рту стало сухо, а перед глазами поплыли, расширяясь, как волны от камешка, желтые и зеленые круги. Ей хотелось крикнуть, но, пересилив себя, она сморгнула круги и позвала:
— Игорь!
Он обернулся.
— Вот черт! — сказал он. Лицо у него было сосредоточенным и бледным.
— Ты ранен? — спросила глупо она.
Он кивнул.
— Достань бинт.
Она выбралась из-под бревен.
— Бинт? — переспросила она.
— Да. Вот черт. — Он не очень уверенно улыбнулся ей. — Ты не бойся.
Она видела, что он не падает, и все-таки ей было очень страшно за него и за себя тоже. Она подошла к чемодану и стала шарить в нем, бинт не попадался, и она стала выкладывать на крышку вещь за вещью. Движения ее были медленными, она мучительно хотела делать все быстрее, но, как во сне, не могла.
Она нашла бинт и протянула его.
— Вот.
Он не взял бинт, а, не отнимая ладони от плеча, раненой рукой расстегнул ремень, уронил его на колени, взялся за край гимнастерки и попросил:
— Помоги спять.
Она отложила бинт. Он наклонил голову, отнял руку от плеча, она стянула с него гимнастерку, и он зажал рану.
— Распечатай бинт, — сказал он.
Бинт был заделан в плотную масляную бумагу, из-под края бумаги торчала нитка. Она догадалась и дернула за нитку.
— Так, — сказал он.
Она сняла с бинта одну половину упаковки и вынула английскую булавку. На бинте оказались две марлевые подушечки.
— Все, — сказала она.
Он отдернул руку от плеча, и она торопливо наложила на длинную, но не очень глубокую рану подушечки, он поднял руку, и она несколько раз обернула вокруг них бинт. Бинт сейчас же промок от крови, и у нее снова поплыли перед глазами круги, но она опять сморгнула их.
— Туже, — сказал он. — Надо туже.
— Хорошо, — ответила она и стала мотать туже.
— На половине обведи за шею, — подсказал он.
— Зачем? — спросила она.
— Повязка не будет сваливаться.
— Обведу, — сказала она. — Она еще несколько раз обернула бинт и спросила. — Разве можно из этого, — она кивнула на автомат, — сбить самолет? Такой большой самолет?
Он тоже посмотрел на автомат.
— Я хотел по кабине. Еще туже. Так. Он шел метров на сто, может, и ниже.
Он даже не морщился, и ей стало спокойней.
— А на сто метров?
— Надо попасть в летчика. Правда, говорят, у них сейчас бронестекла…
— Бронестекла? — переспросила она. — Тогда зачем стрелять?
Он прищурился, как бы ища ответ.
— Понимаешь, я их после сорок первого видеть не могу.
— Но ведь это бессмысленно, — сказала она.
— Может быть. Но смысл иногда пропадает, — сосредоточенно объяснил он.
С каждым оборотом бинт промокал все меньше, под конец только в середине повязки осталось розовое пятнышко величиной с копейку.
— Бинт весь, — сказала она.
— Ничего, — сказал он. — Теперь разорви конец и завяжи.
— Так?
— Так.
— Больше ничего не надо делать?
— Ничего. Спасибо.
— Пожалуйста.
Он осторожно потрогал повязку, пересел на бревно и вздохнул так, как вздыхает человек, когда он только что переплыл реку и вышел на берег. Она села с ним рядом, повертела в руках булавку и пристегнула ее к куртке изнутри.
— Теперь не больно? — спросила она.
— Нет, — ответил он. — Сейчас еще просто горячо. Боль приходит потом.
— Меня почему-то тошнит, — пожаловалась Наташа.
— Это пройдет, — сказал Игорь. — Вон идут с водой, сейчас попьем.
— Зачем в бинте булавка?
— Если сам не сможешь завязать.
— А санитары? Ведь в бою должны быть санитары и сестры.
Игорь взял автомат, отделил от него пустую коробку и положил и то, и другое в чемодан. Он затолкал в него вещи и, придавив коленом крышку, застегнул замки. Все это он делал одной рукой, и движения его казались неловкими.
— Пока дождешься санитаров…
— Да. Наверно, на войне все…
— Ты просто не знала, — сказал он и сел опять на бревно.
— Мне было страшно, — призналась она погодя. — Тебе в первый раз было страшно?
— Страшно всегда, — объяснил он. — Просто надо… — Он не досказал, что просто надо.
— Всегда? Я думала, вы привыкли. Что просто надо? Кто так кричит?
Она начала различать и слышать мир. Он входил в нее криками раненых, их несли от поезда к станции, и она посмотрела туда.
Он повернул ее за плечо.
— Не смотри.
— Почему?
Она все-таки увидела пополам разорванный вагон, как из него вытаскивают и передают с рук на руки раненых, что около него ногами к рельсам лежит недлинный ряд штатских и военных, а к станции вытянулась движущаяся цепочка: в каждом звене ее было ядро — человек, которого вели или несли.
— Лучше не видеть, — сказал он хмуро.
— Почему? — переспросила она.
— Чтобы не знать, — ответил он.
— Но я хочу…
Он не дал ей досказать:
— Не надо хотеть!
— Не надо так грубо, — попросила она.
— Извини, — сказал он. — Не знать — значит не помнить. Зачем тебе все это? Это не для тебя.
Они помолчали.
— Хорошо, я не буду смотреть туда, — согласилась она. — Я буду смотреть на небо. Нет, лучше на лес.
К ним подошли тот рыжий солдат, который заглядывал в купе, и еще два солдата. У одного солдата был ручной пулемет, а другой нес полный котелок воды.
— Я видел, как ты бил. Но он здорово быстро шел, — сказал рыжий солдат.
Игорь протянул руку к котелку. Солдат с готовностью подал ему котелок, чуть расплескав, Игорь отдал котелок ей.
— Пей.
Вода была очень холодной, но она все пила и пила.
— Я бы тоже мог, нет патронов, — сказал пулеметчик Игорю. — Тыл. Заставили сдать. — Он достал кисет. — Свернуть тебе?
Игорь взял у него кисет.
— Я сам.
— Ты напейся сначала, — сказал рыжий солдат.
Игорь взял у нее котелок. Он выпил много, почти до дна.
— Здорово его зацепило? — спросил ее рыжий солдат, когда Игорь пил.
— Не знаю.
Рыжий солдат насмешливо удивился.
— Ты же перевязывала!
Игорь сунул ему котелок.
— На, допей.
Рыжий солдат допил.
— Жаль гимнастерку, — сказал рыжий солдат. — Совсем новая.
Потом все они свернули папироски, рыжий солдат чиркнул зажигалкой, и они закурили. Запахло махоркой.
— Теперь тебе кантоваться, — сказал Игорю рыжий солдат. — Месяц, не меньше. На станции говорили, всех раненых ссадят в Дмитрове.
— Ты сходи на станцию — там медицина, — предложил Игорю пулеметчик.
Игорь кивнул.
— Попозже. Сейчас они с тяжелыми.
— Ясно, — подтвердил тот, у кого был котелок. — Легких всегда под конец. — Он засмеялся. — Слышу, кто-то бьет из фрицевского, я и подумал, уж не десант ли они сбросили, а у меня ни патрона — приходи и забирай с палкой.
— Ну да, десант, — презрительно сказал пулеметчик. — Отдесантились они.
— Думаешь? — спросил рыжий солдат.
Пулеметчик бросил окурок и затоптал его.
— И думать нечего: прошло их время летать, как у себя дома. Видел, как этот жался к земле? Одиночка вшивый, сейчас сюда, наверно, только одиночки и долетают. Асы. Этот тоже не иначе, как ас.
— Ас, — подтвердил Игорь. — Один, без прикрытия.
— А как пер, как он пер в сорок первом! — зло сказал хозяин котелка.
— И в сорок втором тоже, — сказал Игорь.
— Да, — кивнул хозяин когелка. — И в сорок втором.
Наташа обернулась к Игорю. Лицо его уже не было бледным, оно только осунулось, как будто он очень устал, но в его взгляде она увидела ту же сосредоточенность.
— Тебе больно?
Он не стал обманывать ее.
— Немного. Не очень.
Она осторожно прикоснулась к его раненой руке.
— Это ведь не опасно? Ведь будет хорошо, да?
Он даже улыбнулся ей.
— Конечно, не опасно.
Жалость и гордость за него захлестнули ее. Ома не сдержалась, она потянулась к нему и, опустив веки, поцеловала в губы. Губы у него были сухими и горячими.
Он хотел что-то сказать, но она торопливо шепнула ему в горячие и сухие губы:
— Ты — милый…
— Хоть бы людей постеснялась — день белый, бесстыдница! — сказала женщина, с которой они ехали в купе.
Она нервно обернулась и увидела и ее, и бабушку, и мальчишку.
— И чего ты, Маланья, право, зацепилась за девку? — сердито сказала бабушка.
— Да, почему? — спросила Наташа Маланью. — Что я вам такого сделала?
Мальчишка, набрав уже целую пригоршню гильз, спросил Игоря:
— Мне можно их, дядь?
— Можно. Собери все, — ответил Игорь и положил здоровую руку Наташе на плечо.
— Не шибко они тебя? — спросила Игоря бабушка.
— Нет, не очень, — ответил Игорь.
Бабушка перекрестилась.
— Слава богу! А Трофимовну вот!..
— Что же она отстала? — сказал Игорь.
Бабушка высморкалась в нижнюю юбку и вытерла глаза.
— Да вот уж, отстала. Кабы кто из нас знал, где оступится. — Бабушка посмотрела на небо, вертя морщинистой серой шеей. — Вот ироды! Видит, поди, он сверху, что не пушки, не эти, как их, танки. Видит он, что поезд-то гражданский?
— За нашим составом цистерны, по ним он и бил. — Игорь посмотрел на поезд, пошевелил еще пальцами раненой руки и добавил: — А может, и по нас тоже.
— Трофимовна выживет, — сказала уверенно женщина.
— Дай бог! — сказала бабушка. — Уж эта война!
Мальчишка лазил на коленях, разыскивая в траве последние гильзы.
— Дядь, а ты в него попал? — спросил он Игоря, стоя перед ним на четвереньках и задирая голову.
— Нет, — признался Игорь.
Мальчишка сел и склонил голову набок.
— Что ж так? Он еще людей поубивает.
— Я старался, — сказал Игорь. — Не каждый раз попадаешь.
Мальчишка затряс головой, казалось, она может у него оторваться. — Надо, чтоб каждый. Всех их, иродов, убивать надо! До одного!
— Вишь ты! — удивилась бабушка.
— Мам, дашь хлеба? — спросил мать мальчишка.
— Ты опять есть хочешь? — спросил Игорь.