— Чихал я! — тихо, но как-то стойко сказал Никольский.
— Чихай! — согласился Сазонов. — Но предупреждаю: чихай про себя. Чтоб я больше не слышал. — Сазонов подошел к Никольскому вплотную и, стуча пальцем ему по карману на гимнастерке, предупредил: — Понял? Понял?!
— Понял, — помедлив, ответил Никольский. Желваки на его щеках так и ходили, и глаза щурились, глаза стали совсем щелкой. Можно было подумать, что Сазонов и Никольский подерутся. — А если буду? Доложишь в «Смерш»? — спросил Никольский.
— Нет! — обрезал Сазонов. — Не доложу. Сведу туда за шиворот!
Теперь Сазонов был убит. Теперь Никольский мог говорить, что хотел.
Никольский засунул документы в карман немца.
— Parteigennosse, где же ваш санпакет?
— Наверное, отдал тому, — сказал Игорь.
Один из немцев ходил в атаку уже раненым. На голове у него были намотаны бинты. Так что у этих «Parteigenossen» они добыли только два санпакета.
К вечеру их положение было хуже нельзя. Последние офицеры собирали последних людей. Из погребов вылезали раненые. Командовал батальоном их ротный. Он и старшина ходили от окопа к окопу, и раздавали патроны. Каждому доставалось по три горсти. Тем, у кого были автоматы, старшина давал еще штыки.
Ротный говорил:
— Под танки не лезть! Пропустить! Но пехоту хоть зубами, но положи!
Ротного слушали молча и вопросов не задавали.
Пушки в поселке и за поселком можно было сосчитать по пальцам. Ротный разделил людей так, чтобы каждую пушку прикрывала группа. В эти группы он наталкивал раненых, а нераненых растянул между пушками. Каждый нераненый должен был удерживать несколько развалин. В общем, приходилось им кисло. Так кисло, что кислее и нельзя.
К тому же далеко сзади них что-то происходило. Там были слышны взрывы, урчание моторов, причем все это двигалось к ним, приближаясь и приближаясь. Скоро стало слышно и пулеметную стрельбу. Было непонятно, то ли это корпус пробивается к ним, то ли сзади сжимают немцы, и это тревожило всех, а офицеры ничего объяснить не могли.
Они распределились так.
Летчика с пулеметом положили в пристройку, чтобы он мог прикрывать и ту бесколесную пушку.
Они объяснили летчику, что МГ греется и бить длинными очередями нельзя, да и лент было мало, и дали летчику вторым номером Пескового. Если бы летчика убило, а пулемет остался цел, пушку должен был прикрывать Песковой. Летчик сразу же заставил Пескового перетереть в ленте каждое звено.
— И не смотри как сыч! — приказал ему летчик по-офицерски. — Иначе насидишься на губе!
Ближнюю к пристройке часть цеха должен был держать Никольский, середину — Батраков, дальнюю — Игорь. Игорю с его места был виден и вход в подвал. Между ними к дыркам в стене ротный положил пару раненых. Так что, кроме пушки, они должны были держать и весь цех.
В цехе было жарко. Дырявая крыша тени не давала, за день камни и машины накалились, от них так и пыхало. После плова хотелось пить, Песковой два раза ходил в овраг за водой. Они пили из ведра, но вода быстро нагревалась, и жажда не проходила. Третий раз Песковой за водой не пошел.
— Там фрицы, — сказал он. — Слышал, как говорили. Вот зажали, а?
Эти фрицы из оврага убили Никольского. Когда началась атака, лейтенант из бесколесной пушки справился с теми танками, которые шли на них. Он подпустил и «тигров», и тех, которые были поменьше, до огородов, а потом, стрелял из пушки так быстро, как будто он стрелял из карабина, подбил или зажег их одного за другим; танки и прицелиться в него не успели, а эсэсовцев они прижали за дорогой. Но тут из оврага выскочило сразу человек двадцать. Половину летчик успел застрелить, но остальные были уже возле пушки. Они бы добили расчет, но к нему метнулись ротный и старшина, и из цеха Никольский. Никольскому было ближе.
Батраков, удерживая немцев за дорогой, крикнул Игорю: «Я сам!» — и Игорь выпрыгнул за Никольским.
Никольский успел застрелить двоих, но ему бросили под ноги гранату, граната взорвалась, и Никольский, махнув, как пустыми рукавами, руками, упал, не добежав. Игорь, расстреляв остаток магазина, отшвырнул пустой шмайсер и выдернув финку, догнал того немца, который бросил под Никольского гранату. Немец обернулся, дал очередь, с Игоря сбило пилотку, но он вздернул левой рукой ствол, так что следующая очередь пошла в небо, и всадил финку под левый нагрудный карман немца: финка вошла под карман сначала с хрустом, как через коробок спичек, а потом мягко, как в землю. Немец ахнул, выпустил автомат, схватился обеими руками за ручку, пошел к забору и там упал. Около пушки еще убили старшину. Когда тут все кончилось, Игорь и ротный подтащили Никольского за станину.
Никольский, цепляясь за станину руками, все хотел подняться.
— Небо! Небо! — говорил он. — Невский! Игорь, я… Игорь, я… Никогда, никогда… Я… Будь все проклято!..
Девятка юнкерсов, снизившись и став в круг, пикировала на поселок. В бригаде, конечно, не было ни одной зенитки, истребители где-то застряли или этот шестой уже забыл о них, и юнкерсы пикировали низко и клали одну бомбу за другой, одну за другой.
— Кедров, в щель! Кедров! — кричал ротный из ровика, который вырыли возле пушки артиллеристы. — Да что ты!..
Игорь поддерживал голову Никольского, но голова все опускалась, и Никольский перестал говорить. Юнкере, зайдя вдоль дороги, положил бомбу между цехом и подвалом. Горячая и твердая, как доска, волна воздуха отшвырнула Игоря от станины. Ротный с силой дернул его за ремень и толкнул на дно, но Игорь успел увидеть, как медленно надает крыша завода.
Опорная балка прижала Батракова к котлу. На упавший конец балки свалилась часть стены, и как Батраков ни старался, оттолкнуть балку он не мог. Балка давила ему грудь, не давала дышать и скоро, перестав дергаться, Батраков полуповис на ней.
В дверь он видел двор, дорогу за поваленным забором и все расширяющийся вдаль треугольник поля. По полю к заводу бежали немцы.
— Эй ты! Эй! — крикнул Батраков солдату в каске, который переползал двор. — Сюда!
Обе ноги у солдата были прострелены и волоклись, оставляя мокрый след. Солдат вполз в цех.
— Чаво тебе? Не вишь, я сам…
Батраков показал на автомат.
— Подай. Собери магазины. Быстро! Ну!
Переползая от убитого к убитому, солдат снимал с них магазины и швырял их к Батракову. Потом он приволокся, подал ему несколько, несколько оставил для себя и сел рядом.
— Эва, как тебя защемило. Как мышу. Однако мы им сейчас!
Батраков положил магазины в желоб балки, между ее ребер. Они легли там плотно и близко под рукой.
Игорь слышал, что у летчика что-то не ладится.
Пулемет бил неровно. Летчик то стрелял, то на целую минуту замолкал, как будто засыпал, а потом, проснувшись, бил торопливыми очередями и не выпускал немцев из оврага. Очереди были очень короткими, как если бы летчик размерил все патроны, но, когда немцы атаковали от колодца, пулемет уже не стрелял. Немцы сбили их соседа слева, заняли часть поселка и по эту сторону дороги, но с самого края поселка и из-за него, где были минометчики, неожиданно много наших сшиблись с немцами, и остатки их загнали за колодец в ту же лощину.
— Смотри! — крикнул ротный. — Наш! Забыл фамилию. Тот, кто сахар за табак получал. Ах, сволочь!
Игорь обернулся. Песковой как раз перебежал из воронки в траншею, которая была за ними, и уходил по ней к оврагу. Там, где траншея сохранилась, его почти не было видно, лишь секундами мелькала пилотка, но где куски траншеи осыпались от взрывов или их смяли танки, Песковой показывался до пояса.
— Вот ты как? — спросил Игорь, но Песковой, конечно, не слышал его.
Ротный дал по Песковому длинную очередь.
Из ППШ на таком расстоянии попасть было трудно, почти невозможно, и Игорь взял у убитого фрица карабин и, прикинув на глаз сотни метров, передвинул планку на деление «300». В прицеле все сжалось до кусочка, он ввел в этот кусочек прыгающую пилотку, подвел под нее мушку и до половины нажал на спуск. Песковой выскочил из траншеи, чтобы обежать завалившийся в нее одной гусеницей «тигр».
«Пусть ротный сам, — подумал Игорь. — Что я — заградотряд? — Он опустил карабин. — Все равно никуда не уйдет». Песковой обежал «тигра» и опять спрыгнул в траншею. Некоторое время Песковой не показывался, он или полз или сидел на дне. «Нет, — решил Игорь, — такого могут и не поймать. Я бы тоже мог от воронки к воронке, потом по траншее, через овраг, потом бросок к лесу. — Он зрительно пробежал этот путь. — Все могли бы. Тогда немцы прошли бы этот завод, и прошли бы дальше, до… до Самотеки и, кто знает, куда они дошли бы. До Урала?» Песковой, как будто его швырнула пружина, метнулся из траншеи к оврагу, и еще на полдороге к нему поднял руки. Игорь вскинул карабин, подвел мушку Песковому под ремень, плавно нажал на спуск, тут ротный начал стрелять по Песковому не переставая, приклад толкнул его сильнее, чем он ожидал; перезаряжая, он увидел что Песковой, споткнувшись, все бежит, но медленно и тяжело, он прицелился Песковому в шею, чтобы попасть под пилотку, ротный выпустил по Песковому сразу штук двадцать, он выстрелил, и Песковой упал. На земле Песковой даже ни разу не пошевелился.
— Вот собака, — ругался ротный. — Нашелся же! Потом за такого оправдывайся. Плохо воспитываете, плохо знаете, личный состав! Пиши объяснительные. Пуд соли съешь, а как узнаешь? Вот собака, вот собака!
Игорь поставил карабин, вылез из окопа и, постояв немного, пошел в цех.
Батраков на подмышках висел на рельсе. Автомат он держал в правой руке стволом вниз над темной лужей. В луже лежали пустые магазины и сидел, привалившись к ноге Батракова, солдат в телогрейке и каске. Напротив двери, на дороге, у забора и перед дверью, валялись немцы. Несколько немцев валялось в цеху, двое совсем близко от Батракова.
В лицо и голову Батракову немцы не попали, и лицо не было в крови. Оно было только черным от автоматной копоти и грязным, как у всех у них и как у немцев тоже. Черной и грязной была и его шеи, только ниже разорванного ворота гимнастерки шеи была намного чище, черной и грязной была и его голова, но даже под грязью было видно, сколько у Батракова седых волос. Собственно, Батраков был совсем седой.