Ноги у Батракова тоже были прострелены, он весь был прострелен. Вбегая в цех, немцы с ходу садили в него, потому что от двери он казался им живым, и вся грудь и весь живот у Батракова были прострелены. Только лицо и его седая голова остались целыми. Голова упиралась подбородком в теплую рельсу, и глаза смотрели в дверь — на немцев, а когда немцев не было — на горизонт. Там сейчас уходили танки, которые они не сожгли, и те немцы, которых они еще не перестреляли.
Игорь взял с рельсы последний полный магазин, попробовал отодвинуть рельсу, но она не поддавалась, прикоснулся к плечу Батракова, поискал в его карманах цилиндрик с адресом, цилиндрика не было, хотя взять его еще никто не мог, услышал шорох и обернулся. Один из немцев, приподнявшись на локте, зажимал рукой бок. Из бока немца текла кровь, ручеек ее подползал к луже Батракова.
Вскинув автомат, Игорь подошел к немцу и сапогом отшвырнул от него парабеллум. Парабеллум отлетел и заскользил по цементу, вертясь. Немец следил то за парабеллумом, то как поднимается и опускается ствол автомата, а из-под руки у него все текло. Ручеек его крови ткнулся в кровь Батракова, но не слился с ней: она уже загустела, а разлился рядом. Лужа теперь получилась в форме восьмерки.
Пока он собирал в цехе оружие, немец смотрел на него своими серыми глазами. Потом немец, морщась, снял мундир с изломанными знаками «СС» и лентой за зиму сорок первого в России, совсем мокрую с одной стороны майку, достал пакет и начал перевязываться. Немец был худой, но крепкий, с хорошими мускулами. На его левой руке у локтя был длинный шрам, наверное, врачи рассекли пулевую рану, а на груди выше соска шрам был бесформенный, какие бывают, когда зарастает рана от осколка. Когда немец поднимал эту руку, под мышкой у него можно было увидеть вытатуированные те же буквы «СС».
Возле подвала снова лежали убитые фрицы и наши. Среди наших был и адъютант генерала. Он сидел на верхних ступеньках, опустив голову и руки на ППШ.
Игорь обошел адъютанта и крикнул в открытую дверь:
— Товарищ генерал! Это я — Кедров! Не стреляйте!
В подвале догорали, отблескивая в докторском никелированном бочонке, последние две плошки. Никого тут, кроме генерала и застреленного в спину радиста не было. Радист, наверное, как говорил по радио, так и уткнулся лбом в приборы.
Генерал не лежал на досках. Навалившись на противогаз, он полувисел на них лицом к двери, опираясь об пол коленями. Когда Игорь вошел, генерал сунул ТТ под противогаз.
— Ну, что там? Фу ты! — Генерал морщился. — Садись, Игорь.
— Может, вам лучше лечь?
Генерал положил щеку на доски.
— Нет. Пока не двигаюсь — терпимо. Но стоит пошевелиться… Так как там?
Игорь сел у двери и прислонился спиной к стене.
— Неважно. — Кожа над левым виском под волосами саднила. Он не мог пошевелить бровью. — Вам надо уходить отсюда. Что вы здесь сделаете своим ТТ? Бросят фрицы гранату, они, прежде чем сунуться в такое место, всегда сначала или гранату, или очередь… А вас тут прикрыть трудно.
Пономарев поднял голову от противогаза:
— А куда уходить?
— Куда-нибудь, — ответил Кедров. Если хотите, к нам. У нас там вроде разрушенного дота. И пулемет.
— Пулемет? — оживился Пономарев. «Что ж, за пулеметом я могу, — подумал он горько. — За пулеметом и надо лежать на брюхе».
Возле двери не так пахло бензином, а спину приятно холодили камни. Соскоблив ногтями корочку крови, которая от виска до шеи запеклась и стягивала ему лицо, Игорь вытерся подолом гимнастерки. «Вот, летели в Москву, везли фрица, здорово все так было, и вот как все кончается», — подумал он.
— Вам надо уходить отсюда, — повторил он. — Связи все равно нет, чего вы тут один будете оставаться? Вас тут трудно прикрыть.
— Нет, почему один? Сейчас придут. Я послал собрать командиров. Но, может, и надо уходить. Ну-ка, помоги.
Генерал осунулся, оброс и почернел. Нижняя рубаха испачкалась о грязную плащ-палатку и стала серой, брюки на коленях тоже измазались об пол. Из-за повязки на пояснице брюки не сходились, пояс их был расстегнут, и они съехали, отчего у генерала был какой-то неряшливый вид. Если бы не лампасы, трудно было бы сказать, что перед тобой генерал.
Игорь помог генералу лечь на доски, дал трофейную сигарету и огня.
— Жаль, кончился кофе.
— Ничего.
— Я вам оставлю еще сигарет?
— Оставь.
— Положить под противогаз?
— Положи.
Игорь положил под противогаз полпачки и спички.
— Я пойду, товарищ генерал. Вам ничего больше не надо? Воды или поесть?
— Нет. Спасибо.
По ступенькам кто-то осторожно спускался. Игорь повел автоматом, но показались ноги в кирзовых сапогах. В погреб пришел Тарасов.
— Ты! — крикнул Игорь. — Ты!
Тарасов двигался так, как будто суставы у него ослабли или развинтились: он весь болтался и каждое слово говорил отдельно.
— Отлежался… Встал… думаю… проведаю… Все… одно… кругом… фрицы… Где… народ?
Тарасов сначала не поверил.
— Неужто?.. Ах… ты!.. Ах… ты… Мне… бы… присесть…
В подвал собирались офицеры. Усевшись кто на чем и прямо на полу, они слушали, что им приказывал генерал, и или кивали головами, или не кивали, а только устало моргали. Больше половины офицеров были ранены, и все они тоже были грязные и рваные. У одного майора портупея была рассечена осколком, и болталась спереди и сзади, у замполита бригады не хватало одного погона, дыра на этом плече была заколота английской булавкой, у командира взвода автоматчиков пилотка была не офицерская, а старая солдатская.
Так как командир бригады и начштаба были убиты, карту развернул замполит. Офицеры докладывали, и замполит по карте зачеркивал разбитые батареи и самоходки. Зачеркнул он их много. Но кое-что все-таки осталось, и живых людей оказалось почти четыреста человек.
— Эту высотку мы бросим, — приказывал генерал. — Все оттуда перетяните сюда. Сожмемся поплотней, и все. Пару пушек врыть здесь, пару сюда… Тут есть окопы? Есть? Посадите в них людей… Отсюда мы тоже отойдем, иначе нам не удержаться, — генерал показал на карте, где иначе им не удержаться, — но вот этот кусок, — генерал показал кусок, — ни в коем случае, потому что тогда они зайдут сюда…
Игорь встал, чтобы уйти, но генерал приказал: «Погодите!» — и он остался.
— … Какие-то несколько часов! — убеждал генерал офицеров. — Ну две, ну три атаки, больше они не успеют. Они тоже ведь выдыхаются. А там — ночь, там подойдет корпус. Он должен подойти? Как люди?
— Кормим сейчас, — сказал замполит. — Собрали, что могли. И пусть люди спят, если кто спит…
Когда все было решено, генерал вдруг сказал:
— Я отсюда ухожу. Буду… Игорь, где это?.
Все посмотрели в его сторону, Игорю стало неловко, но он быстро ответил:
— В пристройке около цеха. Где дизель.
— КП где дизель, — повторил генерал, и офицеры стали расходиться.
Ротный, Игорь и еще несколько солдат отодвинули балку и отнесли Батракова за котел. Туда же они перенесли летчика, Никольского, Сазонова, Женьку и сестру. Замполит, побыв на новом КП, подбросил в цех десяток автоматчиков, а за цехом поставил минометы. Минометчики вырыли под стеной свои круглые окопы и на их бровках разложили мимы. Мины лежали как черные упругие рыбы, но мин было мало — штук по тридцать на миномет, на несколько минут стрельбы.
Офицера, которому замполит поручил присматривать за генералом, генерал отправил. Генерал сказал:
— Идите, лейтенант, к людям, и возвращайтесь, если не найдете взвода или батареи, где нет командира.
Лейтенант, конечно, не вернулся.
Вторым номером у генерала остался Тарасов. Тарасов не свинтился и двигался по-прежнему, как на шарнирах, а генерал мог только лежать, да и то на животе. Но у пулемета так и надо лежать.
Когда фельдшер пришел перевязать генерала, он принес с собой хлеба, палку сухой колбасы и водку. Наевшись, генерал и Тарасов дремали возле пулемета, а к вечеру, когда стало прохладней, они попросили Игоря притащить им шинели. Было смешно смотреть, как Тарасов и генерал, лежа под одинаковыми шинелями, переговариваются. Жалкими вообще-то они были пулеметчиками. Обросшие, измазанные, они были похожи на двух старых мужичков-обозников, которых нужда положила за фрицевский МГ-34.
Генерал ошибся. В тот вечер немцы больше не наступали. Ночью тоже было тихо. Ночью было слышно, как они вытаскивают своих убитых и раненых. Немцы время от времени кричали:
— Рус, nicht schiessen! Рус не стреляй! Санитарэн! — Другие немцы кричали не «Рус», а «Иван». — Иванен, не стреляй! — Они не стреляли по этим немцам, но всем было ясно, что еще один день они не продержатся.
Немцы, наверное, торопились. Они начали, чуть только рассвело. Половину поселка они взяли со второй атаки, прошли через эту половину, прошли за поселок, и пошли, и пошли дальше. Практически они взяли его весь, но бригада все-таки удерживала завод, дома около него и полосу вдоль оврага. Их район уже не напоминал овал, вытянутый с запада на восток, а был кишкой. Но они все-таки нависали над флангом немцев. Так как в эту кишку отошли все, кто мог, они еще держались.
Пушек у них уже не было. Ни одной. Было несколько минометов, но мин к ним не осталось, и минометчики побросали свое хозяйство и устроились кто где мог. Минометы, задрав трубы, упираясь двуногами, стояли в окопах как брошенные собаки. Так как свои боеприпасы давно были израсходованы, почти у всех были шмайсеры, было еще и прилично пулеметов, и против эсэс они могли бы еще сколько-то продержаться, даже несколько часов, но против танков у них ничего не было, даже противотанковых гранат, потому что у фрицев их тоже нельзя было достать. Фрицы, наступая, тащили с собой только ручные с длинными ручками или как яйцо, а эти штуки против «тигров» не годились.
В лощину с колодцем, за огородами все подтягивались и подтягивались фрицы. Их там уже кишмя кишело. Эти фрицы все были в касках, это были новые фрицы, которые подошли за ночь.