Батраков упал рядом с Бадягой. Бадяга короткими очередями бил по автоматным вспышкам и гасил их, а Батраков помогал ему автоматом. После нескольких очередей Бадяга отбегал, держась чуть в сторону от прямой линии, и, когда он расстрелял два магазина, а Батраков полтора диска, они оказались у ложбинки, где лежали Кедров с пленным и остальные, и переползли к ним.
Тарасов, пока бежал, тоже кинул обе свои гранаты, но стрелять ему не пришлось — автомат заело, потом рядом с ним вскрикнул Женька, и Тарасов подхватил его, и поволок, и тащил до самой ложбины. Песковой успел расстрелять все три диска, на полдороге автомат стал для него бесполезной тяжелой железкой, и он повесил его на шею и взял в каждую руку по гранате. Он чуть не споткнулся о Мокеича, который упал перед ним. Песковой сунул обе гранаты в карманы, даже не поставив их на предохранители, взвалил Мокеича на спину и, прикрываясь им, перебежал к лощинке и упал в нее недалеко от Кедрова и пленного. Уже из лощины, пока в нее не перебежали Батраков и Бадяга, Кедров и Никольский стреляли из автоматов и расстреляли все патроны.
Немцы подняли сумасшедшую стрельбу, но они лежали в лощине, и пули летели у них над головами. Желтые, зеленые, красные трассирующие пули летели цепочками и стайками, как очень быстрые смертельно ядовитые насекомые, и все, лежа лицом вниз, прижимаясь щекой к мокрой земле, опасливо косились на них, только Мокеич лежал лицом к небу, но он ничего не видел.
Батраков, отдышавшись, негромко крикнул:
— Живы все?
— Меня ранило — сказал Женька.
— Я ранен, — тоже сказал пленный.
— Деда здорово зацепило! — крикнул Песковой.
Тарасов расстегнул на Женьке ремень, распахнул шинель, задрал гимнастерку и рубаху, нашел ощупью рану и, стараясь не поднимать головы, начал бинтовать Женьке бок.
— Крови много идет? — спросил Женька.
— Нет, ты не дергайся.
Кедров переполз к Женьке.
— Ты как, Жень? Куда попало?
— В бок. Жгет там…
— Доползешь?
— Доползу, наверное.
— Тарасов тебе поможет.
— Да я, может, и сам доползу. Только бок жгет.
— Бинт еще надо? — спросли Кедров Тарасова. Тарасов завязал бинт на узел.
— Не надо, — я намотал ему и свой. Возьми его автомат.
Кедров отнял у Женьки автомат.
— Я бы тебе помог, Жень, да фриц — осталось совсем немного, понимаешь? Жалко, если не притащим — столько возились с ним. Он, сволочь, знает много. Видел, как он рванул от меня?
— Нет. У тебя вода есть?
— Нет, шнапс есть — несколько глотков. Дать?
— Нет. Шнапс я не хочу. — Женька повернулся на спину и стал ловить ртом капли дождя. — Ты иди к нему.
— Да пошел он! — вдруг выругался Кедров. — Мы с Тарасычем тебя на плащ-палатку и…
— Он сам дойдет, — оборвал его Тарасов. — Сухо у него там, только шкуру рассекло, щупал я. Иди к фрицу. Если бы попало внутрь, крови было бы не столько.
— Иди, Игорь, иди, — сказал Женька, — Здесь ведь уже ничья земля. Как это по-английски?
— No man's land, — ответил ему Кедров.
— А по-немецки… По-немецки…
По-немецки Женька не знал.
Кедров переполз к пленному, развязал ему руки и ткнул бинт.
— На, перевяжись. Сможешь сам?
— Смогу.
— Куда тебе попало? — спросил Никольский пленного.
— В ногу, сзади. — Немец повернулся на боя и стал стаскивать нижнюю часть комбинезона и брюки. — Выше колена.
— А в зад ему не попало? — спросил Батраков Никольского.
— Нет. Говорит, что не попало.
Батраков угрюмо улыбнулся.
— Жаль. Как Женька? — спросил он Кедрова.
— Вроде ничего. Как Мокеич?
— Плохо, — сказал Никольский. — Без сознания. Из спины так и хлещет. Наверное, в легкие.
Бадяга зарядил пулемет последним магазином и переполз к Песковому.
— Дышит он?
— Дышит. Вернее, хрипит. Потащим на плащ-палатке?
— Да надо бы на плащ-палатке, на спине растрясешь.
Они наощупь зарядили диски, приготовили гранаты, подождали, когда стрельба утихнет, бесшумно вышли из лощины и пошли в ту сторону, где небо уже серело. Они не прошли и четверти часа, как их окликнули из секрета.
— Стой, кто идет?
Этот крик, в котором звучала угроза, показался им очень родным. Никольский ответил:
— Свои! Славяне!
— А ну ложись! Пароль! — крикнули из секрета.
— Черт его знает, какой он у вас! — крикнул в ответ Женька.
— Ложись — стрелять буду! — крикнули из секрета.
— Не настрелялся? — громко спросил Тарасов. — Погоди, настреляешься еще.
— С нами раненые! — крикнул сердито Кедров.
— Вы что, в штаны наложили! — крикнул насмешливо Песковой.
Через некоторое время из секрета им скомандовали:
— Подходи по одному! Оружие за спину!
В ходе сообщения сержант оправдывался перед Песковым:
— Что мы совы, что ли, что видят в темноте? А если бы вы были власовцы, что тогда?
— Мы бы тебя утащили, и все, — объяснил Никольский.
Их повели в тыл, к сараю, где горел небольшой костер. У костра сидели старший лейтенант с перевязанной головой, два автоматчика и санинструктор, а телефонист спал, лежа грудью на аппарате. Санинструктор перевязал Мокеича, поправил повязки у Женьки и у пленного. Старший лейтенант, морщась и то и дело притрагиваясь к бинту на голове, выслушал объяснения Никольского и Кедрова, вытащил из-под телефониста аппарат и позвонил.
— Ждите здесь, — сказал он. — Там о вас созваниваются.
Они обсохли у костра, почистили оружие, санитары унесли Мокеича. Рассвело, подошло время завтрака, и в сарай пришли батальонные офицеры, а о них никто старшему лейтенанту не звонил.
Песковой, покосившись несколько раз на термос, из которого старшина накладывал офицерам кашу из пшеницы с американскими консервами, изрезанными на кубики с ребром в ноготь, крякнул.
— Нам бы тоже не мешало горяченького.
— Покорми их, — сказал старший лейтенант старшине.
Старшина заглянул в термос.
— Пошли к кухне, — чужих обслуживаем без доставки.
— Пошли, — согласился Песковой и прихватил ведро.
Старшина посмотрел на ведро, потом на Пескового, потом опять на ведро.
— Мда…
— Под чаишко, — успокоил его Песковой.
Возле кухни, она была спрятана за полкилометра в кустарнике, в глубоком окопе, сидел на корточках худой повар. Очевидно, у него не все ладилось с печенью — он был желтоглазый и злой. Он услышал их шаги, высунулся, увидел старшину, молча вылез из окопа, приставил карабин к колесу кухни, влез на ступеньку и отбросил крышку котла.
Песковой быстро поставил на край кухни ведро.
— На сколько? — спросил повар и зачерпнул черпаком кашу.
— На девять.
Повар в упор посмотрел на Пескового и вывалил кашу в котел.
— Убирай посуду, ты не наш.
Старшина махнул рукой и сплюнул.
— Клади, разведчики.
Повар молча швырнул три черпака и взялся за крышку.
— К чужой кухне да с ведром…
— Добавь, за геройство, — сказал Песковой, — Мы такого гуся приволокли!
Повар поднял крышку.
— Ты сам гусь хороший.
Песковой пристально посмотрел в желтые глаза повара и вдруг глухо прочел:
— Уже нет на земле бизонов, и нет тех, кто видел бизонов!
Повар потянулся за карабином.
— Добавь! — прикрикнул на него Песковой.
Старшина снова сплюнул.
— Добавь.
Повар шлепнул в ведро еще полтора черпака каши и рывком захлопнул крышку.
— Сходит человек к фрицам в тыл, и потом ему сам черт не брат.
Песковой снял ведро с котла.
— А мы не ходим к ним.
Повар посмотрел на старшину.
— Как не ходите?
Песковой поставил на край котла два котелка.
— Мы ездим к ним. Сюда чайку.
Повар налил другим черпаком и из другого котла чаю.
— Как ездите?
Песковой пожал плечами.
— Как ездят — на танке.
Повар зло ухмыльнулся.
— Он у вас бесшумный?
Песковой снял котелки с кухни.
— Вот именно.
Повар презрительно скривил губы.
— Трепло ты.
Песковой повернулся к старшине.
— Кого ты видел в сарае? В комбинезоне?
— Фрицевского офицера, — сознался старшина.
— Полковника, — поправил Песковой. — Подкинь черпачок за отвагу.
— Скажи и за это спасибо, — буркнул старшина.
— Спасибо. — Песковой взял ведро и котелки. — Тебе надо лучше питаться, — посоветовал он повару. — Живешь у котла, а тощий. С чего бы?
Повар взял карабин и спрыгнул в окоп.
— Иди, иди. Поймали вшивого ефрейтора, а ерепенятся…
— Что? — переспросил Песковой.
— Идем, — сказал старшина.
— Идем, — согласился Песковой.
Они поели, даже Женька немного поел, запивая кашу чаем. Женька решил, что не пойдет в госпиталь — рана у него оказалась пустяковой: пуля пробила кожу у ребер, но не зацепила их, а так как у Женьки между ребрами и кожей еще ничего не наросло, рана получилась неглубокой, и Женька считал, что лучше отлежаться у кухни, чем идти в госпиталь. Из госпиталя его могли направить в другую часть, а он не хотел попасть в другую часть.
Они подремали, потом старшему лейтенанту наконец позвонили и сказали, чтобы он отправил с провожатым их и пленного на командный пункт бригады.
В провожатые им дали того сержанта, который привел их с переднего края.
— Ты веди нас мимо кухни, там у меня земляк, — попросил сержанта Песковой.
— Можно и мимо кухни, — согласился сержант.
— Ну, похлебошник, смотри на ефрейтора, — сказал Песковой повару, когда они шли мимо кухни. — За всю войну ты видел только пшенку и картошку — открой глаза пошире!
Повар стоял в окопе и недружелюбно смотрел на них.
— Где танк? Где бесшумный танк?
Песковой ничего не ответил.
Женька пристал к Песковому, он просил рассказать про бесшумный танк, и Песковой передал ему разговор с поваром. Женька до самого командного пункта шел и смеялся и хватался за бок, от смеха под раной у него ныли ребра.
У командного пункта они подождали, пока часовой позовет начальника караула. Вместе с начальником караула вышел капитан — адъютант командира корпуса: командир корпуса находился на этом КП, отчего им и приказали идти сюда.