Элла вернулась к своим циферблатам. Время – деньги. Впрочем, работа давалась ей теперь тяжело. Все лето ее донимали боли в руках и ногах, и было сложно справляться с раскрашиванием мелких деталей, когда костяшки пальцев так болели. Она устроила передышку всего на минуту и подперла голову руками. Ее беспокоило еще кое-что: под подбородком у нее появилось какое-то уплотнение. Она не знала, что это и почему оно внезапно возникло несколько недель назад, однако оно было очень странным.
Что ж, по крайней мере, сегодня пятница. Элла гадала, что девушки придумают на выходные – возможно, парень Пег Чак устроит у себя вечеринку, или же все пойдут смотреть кино в «Рокси». Пальцем она рассеянно погладила небольшой прыщик, появившийся на ее обычно идеально гладкой коже пару дней назад. Он выскочил на левой щеке, прямо рядышком с ямочкой. Когда он только появился, она его расковыряла, и он начал опухать; когда она сдавливала его пальцами, он болел. Она надеялась, что до очередной вечеринки он пройдет.
Все утро она пыталась сосредоточиться на своей работе, однако это давалось ей все сложнее. Значит, на этих выходных никаких вечеринок. На самом деле, внезапно подумала она, и работы тоже. Она устала, и на сегодня с нее достаточно. Она отнесла ящик с готовыми циферблатами мистеру Риду, сказала, что приболела, и отпросилась домой. Через десять минут она вернулась на Клинтон-стрит, и колокола церкви Святого Колумбы зазвенели, возвещая о наступлении полудня. Элла сказала маме, что неважно себя чувствует и хочет прилечь.
«На следующий день, – вспоминала ее мать Нелли, – мы пошли к врачу». Тот прыщик раздулся на лице ее дочери, и она хотела его проверить. Вместе с тем состояние дочери не было серьезным, и врач совершенно непринужденно с ними поболтал. Элла сказала ему, что ее мама всегда переживала по поводу ее работы в Radium Dial, и он с дружеским смехом ответил: «Это все ерунда – сложно найти более чистое место».
С тем Элла и Нелли вернулись на Клинтон-стрит.
Элла, наверное, не пошла в то воскресенье в церковь; она определенно чувствовала себя неважно утром в понедельник, так как решила не идти на работу. Во вторник, 30 августа, ее мать снова вызвала врача: он вскрыл прыщ, однако ничего не обнаружил. Врач ушел: что бы ни вызывало недомогание Эллы, он не мог установить точной причины.
Он, может, и не знал причины, однако Элла понимала, что с ней что-то не так. Этот прыщик, этот маленький прыщик все раздувался и раздувался. Он причинял невероятную боль. Что бы она, ее мама или даже врач ни делали, избавиться от него не получалось: это была какая-то инфекция, которую не удавалось остановить. Вскоре все лицо Эллы сильно отекло, и появился жар.
«На следующий день, – вспоминала Нелли, – [наш врач] посмотрел на ее лицо [снова] и направил ее в больницу».
Эллу положили в городскую больницу Оттавы 31 августа. Прыщ становился все больше и больше, и вскоре его уже нельзя было назвать просто прыщем или даже фурункулом – настолько огромным он вырос. Модная стрижка Эллы оставалась такой же красивой, однако девушка под ней, всего за несколько коротких дней, стала совершенно неузнаваемой. Развился сепсис, и милое личико и голова почернели. «Она мучилась от страшной боли… – в ужасе вспоминала мать Эллы. – Это была самая страшная боль, от которой кто-либо мучился на моей памяти».
Элла была ее единственной дочерью. Нелли дежурила у ее кровати, пока позволяли врачи, хотя человек в кровати уже совершенно не напоминал ее дочь. Но она по-прежнему была Эллой, ее дочерью, и она была жива и нуждалась в своей матери.
Полночь, 3 сентября. Субботняя ночь сменилась воскресным утром, и состояние Эллы ухудшилось. Она лежала в кровати с сепсисом, ее голова оставалась раздутой и черной, ее лицо было не узнать – яд в ее организме делал свое ужасное дело. В половине пятого утра в воскресенье, 4 сентября, она внезапно умерла. Всего неделю назад она расписывала на работе циферблаты, и единственной ее проблемой был небольшой прыщик на лице. Как могло дойти до такого?
Врачи заполнили ее свидетельство о смерти. «Стрептококковая инфекция» – указали они в качестве причины смерти. «Второстепенная причина: воспаление на лице».
Шестого сентября Нелли и Джеймс Круз преодолели знакомый путь до церкви Святого Колумбы, чтобы похоронить свою дочь. «Смерть мисс Круз, – написали в местной газете, – стала шоком для всех ее друзей и близких». Она действительно стала шоком. Элла оставила после себя дыру; дыру в ее семье, которую никогда не удастся заполнить. Как сказали многие годы спустя ее родители: «Когда она нас покинула, жизнь больше никогда не была прежней».
В некрологе Эллы, оплакивавшем эту молодую девушку из Оттавы, прожившую здесь большую часть своей жизни, у которой были друзья, которая всем нравилась, носила короткую стрижку и провела свои немногочисленные дни в тени церковного шпиля, упоминалась еще одна деталь.
«Она работала, – говорилось в газете, – в компании Radium Dial…»
Глава 27
Ньюарк, Нью-Джерси
– 1927 год—
Новости об отсутствии у Флинна медицинского образования шокировали всех. Уайли, потрясенная его обманом, назвала его «настоящим злодеем». Гамильтон написала Флинну, призывая его «очень серьезно задуматься о том, какой позиции вы собираетесь придерживаться». Флинн между тем был невозмутим. Он ответил Гамильтон: «То, что вы подразумеваете под моим “поведением в последнее время”, выходит за пределы моего понимания». Казалось, его нисколько не волнует вскрытая Берри правда о его истинной ученой степени: в своих глазах он по-прежнему являлся специалистом по гигиене труда – точно так же, как и Хоффмана, статистика, можно было назвать экспертом в этой области – и не сделал ничего плохого.
Гамильтон была возмущена наглым ответом Флинна. С ним «невозможно иметь дела», – воскликнула она. Берри тем временем сообщил властям, что Флинн ведет медицинскую практику без лицензии.
Гамильтон наделила Берри, как окажется впоследствии, важнейшим секретным оружием: личными связями с Уолтером Липпманом из World. Это была, пожалуй, самая влиятельная газета в Америке в то время. Она обещала «никогда не терять сочувствия к несчастным и всегда служить на благо общественности», так что история красильщиц циферблатов стала идеальным громким делом для его освещения в газете.
Липпман был одним из ведущих авторов World; в 1929 году он станет редактором газеты, а позже несколько источников назовут его самым влиятельным журналистом XX века. То, что он встал на сторону девушек, было настоящим прорывом.
Берри сразу же ощутил, на что способен Липпман. Компания USRC, как и ожидалось, в своей защите опиралась в том числе и на истекший срок исковой давности. Она настаивала, что обвинения должны быть сняты до начала судебных разбирательств. Липпман, однако, сразу же высказал собственную интерпретацию этой юридической уловки в World, назвав попытку корпорации «недопустимой» и «презренной». «Сложно представить, – писал он, – что суд не согласится с адвокатами обвинения».
В каком-то смысле он был прав: суд не согласился с позицией компании. Вместо этого дела девушек – объединенные в одно дело с целью избежать повторных слушаний – передали в канцлерский суд, который должен был постановить, является ли правомочной интерпретация закона Берри. В случае если он и девушки одержат там победу, должно было состояться второе судебное разбирательство с целью установить, виновна ли компания.
Канцлерский суд прозвали «судом королевской совести»: здесь рассматривались прошения о помиловании, которые не могли быть удовлетворены при буквальной трактовке закона. Суд назначили на 12 января 1928 года.
До тех пор еще многое предстояло сделать. Берри наконец удалось найти специалиста, готового проверить девушек на радиоактивность. Врач Элизабет Хьюз раньше работала ассистентом у фон Зохоки. Тестирование было запланировано на ноябрь 1927 года. Берри понимал, что, какие бы результаты ни получила миссис Хьюз, они будут поставлены под сомнение в суде. Компания USRC на самом деле уже заявила: «мы также хотели бы провести медицинское обследование истцов нашими врачами», и Берри ожидал, что они оспорят проведенные тесты. Результаты, без всяких сомнений, могут быть изменчивыми: во влажный день данные окажутся другими, и даже разные врачи могут по-своему интерпретировать одни и те же показатели.
Таким образом, Берри столкнулся с той же проблемой, что и Мартланд в 1925 году. Как доказать, что именно радий убивал красильщиц циферблатов? Был только один верный способ это сделать, однако Берри не мог попросить об этом своих клиентов. Потому что единственный способ извлечь радий из костей жертвы – чтобы неопровержимо продемонстрировать его присутствие в организме – заключался в том, чтобы эти кости сжечь. «Отложения [радия], – пояснил Мартланд, – можно извлечь лишь путем кремации костей с последующим кипячением пепла в соляной кислоте».
Нет, с этим ни Грейс, ни Эдна, ни Кэтрин, ни сестры Маггия помочь не могли. Разве что…
Разве что, может быть, одна из сестер Маггий.
Молли.
В десятом часу утра 15 октября 1927 года группа мужчин явилась на кладбище Роздейл. Они миновали ряды надгробий, пока не дошли до одной конкретной могилы. Они поставили над ней шатер и убрали надгробный камень. Затем они принялись копать, убирая намокшую землю из ямы, и наконец добрались до невзрачного деревянного ящика с останками Амелии «Молли» Маггии – девушки, которая, как говорили, умерла от сифилиса. Мужчины обвязали гроб веревками, а затем прикрепили прочные цепи. Они приподняли его лишь слегка, «чтобы освободить от воды, просочившейся вовнутрь в результате недавних дождей». Затем они стали ждать прибытия должностных лиц. Берри договорился с радиевой компанией собраться ровно в половине четвертого.
В три часа пополудни специалисты компании прибыли на могилу Молли.