– Тебе такие не по душе?
– При чем тут душа? Вот я вожу фургон и выгляжу как водитель фургона. А эти хотят казаться людьми, которые рисуют или там музыку сочиняют, но тот, кто реально сочиняет, тот, bicho, курит настоящую траву, а не айкос мусолит и уж точно не носит очков с простыми стеклами.
– Очки у него настоящие, – вставил Радин, но шофер отмахнулся:
– Все равно в нем было что-то такое, ну, ты знаешь. Не то чтобы чистой воды bambi, но и не мужик!
Доменика
Летом, не успев проснуться, ты начинал ждать сумерек. В шесть ты поднимался в студию и открывал окно, стены студии становились голубыми, помнишь, как ты называл этот свет? Ландышевый, lírio do vale. Это слово всегда напоминало мне весну девяносто пятого. В тот год мы поехали в Ниццу, где ты уже был, а я еще не была.
Ты сказал, что деньги раздобудем на месте, я думала, ты будешь продавать картинки или вырезать бархатные профили, и приготовилась к долгим часам ожидания на набережной, которую видела в путеводителе. Утром мы встретились на вокзале, но поехали почему-то в Марсель, а оттуда на тряском автобусе в деревню, где у тебя была знакомая, а у знакомой теплица за домом. Эту женщину звали Сандрин, она пустила нас переночевать в сарае на дерюжных мешках, а в пять утра подняла, налила кофе из кувшина и отправила в теплицу за ландышами.
Корни нужно было осторожно вынимать вместе с землей и укладывать в пластиковые горшочки. К восьми часам мы собрали два ящика, потом набили мешки скрученными резинкой букетиками, голова у меня шла кругом от душного запаха, в машине я открыла окно и всю дорогу лежала на заднем сиденье, глядя на мелькание лиловых теней.
Сандрин высадила нас на площади, где уже стояло несколько крестьянского вида парней с похожими мешками, велела привести цветы в порядок и уехала, я принялась доставать букетики, но тут часы пробили полдень, и площадь мгновенно заполнилась народом, как будто где-то открыли крепостные ворота.
Я смотрела, как ты ловко считаешь монеты, улыбаешься дамам, делаешь мне тайные знаки, словно хирург, поглощенный операцией, и не узнавала своего увальня, свою камышовую голову. Помню, что подумала, не фермер ли на самом деле твой отец, которого ты объявил деревенским нотариусом. К вечеру ландыши кончились. Никто к нам не подошел, чтобы спросить, что мы тут делаем и есть ли у нас документы для торговли.
Сандрин явилась к семи, немного навеселе, приняла ландышевый горшок, набитый монетами, будто сказочный арабский клад, и отсчитала тебе нашу долю. Оказалось, что это единственный день в году, когда продавать ландыши может кто угодно, на любом углу, никаких бумаг и налогов. Ночевали мы в Ницце, в турецкой гостинице на пропахшей кошками улице, утром ты вывел меня к морю и вдоволь накормил мидиями с шафраном, а потом меня долго рвало в общественной уборной на пляже под названием «Bain Militaires».
Радин. Пятница
Кота он нашел в пекарне на набережной. Сначала он надеялся поймать одного из тех, что грелись возле фонтана на площади, но это оказалось не так-то легко. Потом он вспомнил о пекарне, где в витрине, между двумя рекламными стожками, вчера лежал рыжий кот с белым пятном на лбу. Завернув в пекарню, он купил миндаля в сахаре, получил футбольный билетик и попросил одолжить кота до вечера, под залог. Булочник сложил руки поверх фартука и недоверчиво покачал головой.
– А вы не станете испытывать на нем новое лекарство? Это бродячий кот, но приходит каждый день, будто на дежурство. Мы повесили ему бантик на шею, чтобы он не попался городской службе.
– Я верну его сытым и довольным, – сказал Радин со всей серьезностью. – Он нужен мне для того, чтобы поймать в доме мышь, она пустила кровь моим мешкам с крупой. Я ваш новый сосед, живу у сеньоры Сантос, теперь буду приходить за свежим хлебом.
– Что ж, тогда берите. – Хозяин вышел из-за прилавка и ловко взял кота обеими руками. – У вас есть сумка? Он будет сопротивляться!
– Продайте мне вон ту плетенку для пикника. – Радин показал на корзину, заполненную булками, хозяин сказал, что это предмет интерьера, но если он оставит залог, то может взять и корзину, и кота до семи вечера.
Потом он долго шел по извилистой руа Фез по направлению к холму, солнце светило ему в лицо, кот мирно сидел в корзине из ивовых прутьев. Полдень был жарким, над клеверным полем стояло марево. Радин снял свитер и повязал вокруг пояса, оставшись в белой футболке с шахматной эмблемой «Боавишты». Футболку он нашел у аспиранта в шкафу, его трехдневный запас белья исчерпался, а стиральная машина в подвале кормилась какими-то непонятными жетонами.
У входа в поселок он миновал сторожку, где сторож поглощал яичницу прямо из сковородки, устроившись на вытащенном из домика табурете. Объясняя старику, куда он направляется, Радин вспомнил, что калабрийцы называют такое блюдо босоногая яичница, вместо ветчины в ней обжаренные кусочки хлеба. Сторож выслушал его равнодушно, подцепил корочку вилкой и кивнул, пропуская.
Итак, в январе консьержка видела женщину, которой аспирант открыл дверь, думал Радин, поднимаясь по ступенькам на верхнюю террасу холма. Она пришла с большой сумкой, вскоре из квартиры донеслись запахи жареного мяса и специй. Если сложить поздние визиты, ужины и ссору на бензоколонке, то стоит предположить любовную связь. Если мы докажем, что в январе вдова встречалась с аспирантом у него на квартире, то ей придется поубавить спеси и рассказать что-нибудь полезное.
Радин приподнял крышку корзины, потрепал кота по спине и направился к вилле вдоль живой изгороди из боярышника. Теперь солнце грело ему затылок. Река внизу казалась спокойной, хотя он знал, какая она быстрая и опасная, особенно в том месте, где впадает в океан, у краснодверного маяка Фелгейраш.
Когда он был там в первый раз, то видел, как чайки едят высохших морских звезд: спускаются к самой воде, размачивают добычу в бурлящей пене, быстро набирают высоту и возвращаются на берег.
Дом Понти расположился на обрыве, между двумя кипарисовыми рощами, его северные окна смотрели на реку, а южные – на пустошь, через которую вилась тропинка, засыпанная гравием. Второй раз прихожу сюда, подумал Радин, и второй раз жалею, что хозяина нет дома. Странное дело, я ищу австрийца – или русского? – но мертвый Понти маячит в каждом разговоре, дразнит и не дается. Безымень, так в славянских мифах называли тень утонувшего самоубийцы.
На этот раз Радин пришел через пустошь, тропинка вывела его к калитке для прислуги, но вдова сама открыла ему дверь. Она бросила взгляд на корзину и посторонилась:
– Входите, детектив. Вы принесли свежий хлеб?
Он молча вошел, поставил корзину на кресло и, как только Доменика повернулась спиной, открыл крышку и позволил коту выбраться наружу. Тот на мгновение присел, быстро огляделся и побежал в сторону кухни, откуда доносилось жужжание кофемолки.
– Вы в своем уме? – Доменика поморщилась и сняла корзину с кресла. – Это старинный гобелен из Алентежу. Зачем вы кошку приволокли?
– Простите. Это кот моей знакомой, я обещал завезти его к ветеринару.
– Ладно, рассказывайте, у меня мало времени. – Она пошла в гостиную, и Радин пошел за ней, надеясь услышать кашель и задать свои вопросы.
– Есть новости, сеньора. Полагаю, нам следует их обсудить.
– «Боавишта» выиграла у «Бенфики»? – Вдова насмешливо покосилась на его футболку. – Я опаздываю на радио. Даю вам пять минут.
– Вы утверждали, что не видели молодого Крамера с того дня, как между вами произошла ссора. Но я установил, что в тот вечер он не поехал к себе домой, он вернулся сюда, на вашу виллу, и ради этого трясся в мебельном фургоне, тяжелые ящики ворочал! Такие метания по ночному городу говорят о сильных чувствах.
– Вы пытаетесь быть вульгарным? – Она остановилась и повернулась к нему лицом.
Свет падал из окна, в котором не было цветных стекол, и Радин наконец разглядел ее как следует. Широко посаженные глаза, крепкий нос, высокая шея. За несколько дней он успел привыкнуть к здешним лицам, тяжеловатым, резко очерченным, сплошь военачальники и дамы, живущие на фресках.
– Это просто факты, сеньора. К тому же вы навещали аспиранта на руа Лапа, есть свидетели, утверждающие, что в январе вы готовили ему ужин. И принесли целую сумку еды. Вы ведь знаете, где он теперь?
Доменика отвела глаза и сложила руки за спиной, будто школьница. Некоторое время они стояли молча. Радин смотрел в окно поверх ее плеча и думал, что лучше дома, наверное, и быть не может. Сад, утопающий во мхах, розовые свечки каштана, тарелки с оленями на каменной стене.
– Я не готовлю ужинов, – сказала она наконец. – И не покупаю еду. Очевидно, меня с кем-то перепутали. Через час у меня программа на «Radio Nova», а вам пора уходить, если вопросов больше нет.
– Мне, собственно, нужна только монография… – начал он примирительным тоном, но тут с кухни раздался испуганный голос служанки.
Кофемолка захлебнулась, что-то железное покатилось по полу, послышался кашель, потом торопливые шаги по коридору. Радин огляделся и пошел на звук. Кашель становился все сильнее, кто-то заперся в ванной, вывернул краны, и вода с шумом полилась в раковину. Некоторое время Радин стоял под дверью, потом постучал:
– Я могу вам помочь?
– Уберите кота, – сказали из-за двери.
– Хорошо. – Он зашел на кухню, на полу лежала жестяная коробка, под ногами хрустели кофейные зерна. Радин заглянул за плиту, провел рукой по верху посудного шкафа, потом встал на колени и заглянул под буфет. Вдова окликнула его из холла:
– Я уезжаю, детектив. Выбросьте из дома вашего зверя!
Когда дверь за ней закрылась, Радин услышал голос за дверью ванной:
– Она меня уволит, зачем вы это сделали!
– Не уволит, что ей тут делать одной. Как вас зовут?
– Малу. – Служанка приоткрыла дверь и выставила припухшее личико. – То есть Мария-Абелия-Лупула, но для хозяйки это слиш