– Дебилов угостить! – заорал он так громко, что я чуть не ударила по тормозам. – Дебилов выстроят в три ряда и заставят улыбаться красивой тете, а потом будут насиловать и лупить, их всегда насилуют и лупят, можно подумать, вам это неизвестно. А печенье сожрут воспитатели и уборщицы, весь ваш хваленый ящик!
Я снова взглянула в зеркало: он показался мне хмурым подростком, и я поняла, что схожу с ума, пытаясь говорить с ним как с равным.
– Да что с вами такое? – Я свернула на бензоколонку и припарковалась чуть поодаль. – Не хотите ехать, так оставайтесь.
Значит, ничего не получится, думала я, пытаясь дышать ровно: он так бесится, что стал говорить мне вы, он не пойдет со мной в номер, вся затея к чертям, эта проклятая книга выйдет в свет, я не смогу его остановить.
Вот он протянул руку, чтобы взять с переднего сиденья плащ. Вот он выбирается из машины, брови его сдвинуты, но на лице проступает торжество, которое ни с чем не спутаешь. Сейчас он достанет сумку из багажника и уйдет непобежденным. Я посмотрела на датчик топлива, поняла, что бензин мне не так уж и нужен, дождалась, когда Кристиан хлопнет дверцей, и мягко тронула машину с места.
Радин. Понедельник
До больницы Радин доехал на трамвае, в котором вынули стекла из окон, и его основательно продуло речным ветром. Он сошел возле моста и отправился пешком, так что в Шао Пао оказался только к пяти часам. Приходите завтра, сказала дежурная на первом этаже, но, увидев карточку детектива, пожала плечами и выдала голубой халат.
По дороге Радин купил два апельсина, не подумав, что фрукты, скорее всего, запрещены, но никто в отделении не спросил его о содержимом пакета. Добравшись до нужной палаты, он постучал, не дождался ответа и приоткрыл дверь. Гарай спал на высокой кровати под двумя одеялами, маленькая голова казалась белой, как снятое молоко. Радин положил апельсины на подоконник, сел на складной стул и потрогал спящего за плечо. Гарай пожевал губами и открыл глаза:
– Это вы, детектив? Все немца своего ищете?
– Он австриец. Надеюсь, вам уже лучше?
– Сядьте на край кровати, мне будет удобнее.
– Когда я приходил к вам на прошлой неделе, – Радин послушно пересел, – мы говорили о рисунках, которые вы хотели продать. Так вот, я хочу купить один, но с условием, что вы подождете с оплатой.
– Это шутка? – Гарай попытался привстать и поморщился от боли. – Меня пытались убить, а вы являетесь сюда, чтобы купить картинки?
– Вы уверены, что на вас покушались?
– Да, черт побери! Раз уж вы здесь, беритесь за это дело. Я мог бы найти местного сыщика, но выйду отсюда нескоро, так что сойдете и вы.
– Давайте по порядку. Расскажите о событиях воскресного вечера, если хоть что-то осталось в вашей памяти.
– Это вы про амнезию? Я ее придумал, чтобы меня оставили в покое. Помню, что пил шампанское и коктейли, помню, как вышел на крыльцо галереи и меня вывернуло прямо в розовые кусты. Пальцы немели и десны жгло, будто я наелся пири-пири. Все стали говорить, что дело в устрицах, блюдо с лебедем сразу убрали, а возле туалета выстроилась очередь. Потом я начал задыхаться и упал.
– Вы смотрели фильм Хичкока про взбесившихся птиц? Он придумал свой сюжет, когда на калифорнийский поселок свалилась стая мертвых альбатросов. Их убил нейротоксин из водорослей, который вызывает потерю памяти, тошноту и спазмы…
– Чушь собачья, – перебил его Гарай, – в тот вечер народу было так много, что я успел попробовать только фисташки! Они все были нечищеные, и железный пол был усыпан скорлупой. Когда я пробился к столу, ледяной лебедь был пуст и почти растаял.
– Вы хотите сказать, что не ели устриц?
– Я пытался объяснить это врачам и сестрам, но они тут носятся будто куропатки перед дождем. Так вы беретесь за мое дело? Денег у меня немного, но я найду способ с вами рассчитаться.
– Я хотел бы помочь, но завтра уезжаю. – Радин встал, взял с подоконника апельсин и начал его чистить. – Позвоните в частное агентство.
– Вы же работали на Варгас. – Его руки беспокойно задвигались по одеялу. – Так поработайте теперь на меня. Я готов хоть сейчас рассказать все подробности. Мне просто нужен надежный человек.
– Почему именно я?
– Потому что вы не местный. Полицию вмешивать нельзя. Доставайте свой блокнот или что там у вас. Я только передохну минут пять.
– Я готов вас выслушать, но обещать ничего не могу. – Он протянул Гараю дольку апельсина, но тот помотал головой, прикрыл глаза и тихо захрапел.
Радин доел апельсин, сунул корки в карман и собрался на выход, когда в коридоре послышались сердитые голоса. Дверь распахнулась, в палату вошли двое мужчин в синей форме. За ними ворвалась встревоженная медсестра:
– Сюда нельзя! Я сейчас врача позову!
– Нам можно, – строго сказал один из вошедших. – Поступил сигнал об отравлении, и мы обязаны все проверить. Это и есть пострадавший?
– Я никого не вызывал, – донеслось из постели.
– Я сержант Родригеш. – Полицейский наклонился над кроватью. – Вы в состоянии давать показания?
– Да нечего тут давать. Говорю же, криминала не было, просто некачественные продукты. Я и детективу пытался это объяснить!
– Кому? – Сержант огляделся и заметил стоявшего у окна Радина. – Это вы детектив? Вот мой жетон. Предъявите ваше удостоверение.
– Давайте выйдем из палаты, вы производите слишком много шума, – сказал Радин и направился к двери. Хорошо, что я сделал карточки на свое имя, думал он, прислушиваясь к шагам за спиной, а то вышел бы чистым мошенником. А так скажу, что хотел разыграть приятеля. Но неприятности будут, как пить дать.
– Я не сыщик, а писатель, у меня португальский вид на жительство. – Доставая паспорт, он выронил апельсиновую корку. – А визитки детектива я заказал ради шутки, несколько дней назад.
– Где заказали?
– В мастерской на набережной. – Радин сел на скамейку, и сержант сел рядом с ним, медленно перелистывая паспорт.
– Над кем же вы хотели подшутить?
– Это долгая история. Поверьте, я не сделал ничего дурного. Можете узнать обо мне в лиссабонской компании, где я работаю. То есть работал.
– Так работаете или работали? Вы поедете с нами в участок. Там проверим, что за русские шутки такие.
– Послушайте. – Радин хотел встать, но полицейский прижал его плечо рукой, и он остался сидеть. – Вы не можете арестовать меня за бумажки, которые каждый может заказать в картолерии за пятерку!
– Пока что вы задержаны. А бумажки такого рода не каждому придет в голову заказывать. Если у вас есть оружие, лучше сдать его добровольно.
– Оружия нет. Дайте хоть с человеком попрощаться.
– Прощайтесь. – Второй сержант сделал ему знак подняться и приоткрыл дверь в палату. – Руки держите за спиной.
– Поправляйтесь, Гарай, я к вам еще загляну.
– Уже уходите? Тут есть одна сестричка, – послышалось из груды скомканных одеял, – зовут Каска, я хочу ее нарисовать. Принесите мне завтра альбом и угольный карандаш!
Иван
Когда смотришь отсюда, нужно вглядываться быстро, с бездумным вниманием, нащупывая ступеньку за ступенькой, как будто идешь по темной лестнице без фонаря. В здешних краях главное – не думать. Память вибрирует с удвоенной частотой, как растянутая вольфрамовая нитка, чуть задержишься, допустишь мысль – и привет, обрыв спирали, только усики скрученные торчат.
Кто бы мне сказал, что я смогу разговаривать только с мертвыми, когда я стоял на Аррабиде за пару дней до прыжка и жалел, что прочел о мосте в Википедии: длина 493 метра, высота арки 52 метра, стоимость составила 126 миллионов эскудо. Ветер дул со стороны океана, клошара под мостом не было, и я по нему немного скучал.
Это он мне сказал, что высокие волны с пеной местные называют байладейрас, балерины. Везет мне на этих балерин. Еще он сказал, что у него договор с двумя парнями, что живут под мостом со стороны Вилла-Новы: все, что река приносит на берег, делится пополам, неважно, куда выбросило товар, налево или направо от маяка. Это справедливо, а то вечно стоишь, разинув рот, ждешь, куда прибьет полезные бревна, пластиковые бутылки или сумку, оброненную за борт круизной лодки.
У нас с Лизой тоже был договор: она может делать все, что хочет, но я не должен об этом знать. Хватит с меня ее рассказов, горьких, как халапеньо. Раньше, когда я хотел ее ударить, то шел на чердак и лупил кулаками по стене, однажды так разбил костяшки, что пришлось сочинять историю о драке в порту. С тех пор как появился Понти, на чердак я больше не ходил. Не хотите ли вы мне позировать, сказал он, едва увидев ее в синем трико, обрисовывающем каждую впадину на теле, будто костюм для дайвинга.
Помню, как зарычал его пес, услышав шаги, как Лиза сняла плащ и уставилась на нас, будто мы обнявшись лежали, а мы просто ели мороженое, которое он купил на углу.
Не приди она в тот день с репетиции раньше, чем следовало, не встретилась бы с Понти, не завела бы его ржавый трескучий механизм, я отработал бы задание, вернул бы украденное – и все, финита. А так что?
Познакомься, сказал я, это художник, тот самый, что построил крест из скворечников, помнишь, мы ходили смотреть? Помню, сказала она хмуро, проходя в душевую, где сразу полилась вода, и я успокоился: она откажется, это ясно, иначе вела бы себя иначе, она умеет вести себя так, что любые гости превращаются в шарики мороженого и сладко плавятся. Но она не отказалась.
С того дня все пошло не так, как будто кто-то взял у меня рубашку и закопал под кладбищенскими воротами. Аванс я просадил в первый же четверг, а потом полторы недели сидел, затаившись, в ожидании дня, когда придется выполнять уговор. Помню, какое слово крутилось у меня в голове: пчелух, так моя нянька называла медведя, разорившего пчелиный улей, сказку я не помню, только присказку. Летела птаха мимо Божьяго страха: ах, мое дело на огне сгорело!
Лиза
Странно было сознавать, что десять миллионов человек считают его мертвым. Мраморный ангел на кладбище Аграмонте завален букетами, а мы трое ужинаем в темноте, при закрытых жалюзи, как заговорщики. Служанка приходила с корзиной для пикника, в которой лежали пироги, ломти сыра и одна-другая бутылка красного, которое эти двое хлещут как не в себя. Хозяин дома тоже не прочь выпить. На книжной полке у него бутылка портвейна, кем-то подаренная, Алехандро несколько раз покушался на эту древность, но приятель был неумолим.