Я не позволю себе повторить эту ошибку.
Я должна что-нибудь сделать.
Оторвавшись от подушки, я открыла свою страницу на тамблере и представила, как кто-то стирает мои рисунки и разбивает ноутбук. Сама мысль об этом заставила меня скрипнуть зубами от злости. Я любила свое творчество больше жизни, оно для меня было важнее всего на свете. Если бы кто-то покусился на него, как мама Аледа покусилась на его комнату, его крошечный островок безопасности…
Я нашла в телефоне номер Аледа. В последний раз я звонила ему в октябре. Еще одна попытка хуже не сделает.
Я ткнула на значок вызова. Из динамика донесся гудок. А потом…
А: …Алло?
Его голос был в точности таким, каким я его запомнила: мягким, чуть хриплым, слегка нервным.
Ф: А-Алед, о, господи, я… Я не думала, что ты ответишь…
А: …О. Прости.
Ф: Что ты, не извиняйся, я… Я просто… Я так рада тебя слышать.
А: А…
Что я собиралась сказать? Не факт, что мне выпадет еще один шанс.
Ф: Ну… Как у тебя дела? Как университет?
А: Все… хорошо.
Ф: Здорово…
А: Тут много задают.
Из трубки донесся смешок. Интересно, как много он от меня скрывает?
Ф: Но с тобой все в порядке?
А: М-м…
Повисла долгая пауза. Я слышала, как бьется мое сердце.
А: Знаешь, мне… тяжело.
Ф: Да?
А: Думаю, тут многим нелегко.
Я насторожилась: мне почудились странные интонации в его голосе.
Ф: Алед… если тебе плохо, ты можешь мне рассказать. Знаю, мы сейчас почти не общаемся, но я… Я за тебя волнуюсь. Понимаю, ты, скорее всего, до сих пор меня ненавидишь, и не представляю, что ты обо мне думаешь… И я помню, что ты не хочешь слушать мои извинения. Но мне… мне не все равно, что с тобой происходит. Вот почему я тебе звоню.
А: А помнится, ты говорила, что боишься разговаривать с людьми по телефону.
Ф: Но не с тобой же.
На это он ничего не ответил.
Ф: Я сегодня ходила к тебе домой.
А: В самом деле? Зачем?
Ф: Думала, вдруг ты приехал. Хотела с тобой повидаться. Ты не отвечаешь на мои сообщения.
А: Прости… Я… Мне сейчас сложно…
Он не закончил предложение, и я так и не поняла, что он хотел сказать.
Ф: Так вот, твоя мама… Мы с ней поговорили. Она… сделала перестановку в твоей комнате. Покрасила потолок и кучу всего выкинула.
А: …Да?
Ф: Ага. Но мне удалось кое-что спасти. Я убедила ее, что некоторые вещи мне пригодятся.
Трубка отозвалась тишиной.
Ф: Алед? Ты тут?
А: Погоди… Она что, просто взяла и все выкинула?..
Ф: Да, но я забрала твои гирлянды! И не только! Утащила целую коробку…
А: …
Ф: Не понимаю, почему она сперва не спросила у тебя разрешения…
А: Это…
Ф: …
А: Ха-ха. Не волнуйся.
Я не знала, что еще сказать.
А: Мама всегда была такой. Я уже ничему не удивляюсь. Вообще ничему.
Ф: А ты… приедешь домой на Рождество?
А: …Не знаю.
Ф: Можешь пожить у меня, если хочешь.
Я была почти уверена, что он откажется, но, видимо, это был вечер чудес.
А: А твоя семья не будет возражать?
Ф: Нет, конечно! Ты же знаешь мою маму! А мои бабушки, дедушки, тети, дяди и двоюродные братья с сестрами очень шумные и дружелюбные. Просто скажем им, что ты мой парень.
А: Ну… ладно. Это будет очень кстати. Спасибо.
Ф: Не за что…
Он простил меня. Он больше меня не ненавидит.
Он меня не ненавидит.
Ф: А почему ты не спишь? Ночь на дворе.
А: Да так… Эссе пишу. Уже просил перенести срок сдачи.
Повисла долгая пауза.
Ф: Звучит паршиво.
А: Ага…
Я вдруг услышала, как тяжело он дышит. Может, заболел?
Ф: Но вообще-то уже слишком поздно для эссе…
А: (пауза) Ну да…
Еще одна мучительно долгая пауза.
Ф: И как… продвигается?
Когда Алед заговорил, голос его дрожал, и я поняла, что он плачет.
А: Ну… не очень. Если честно… Я вообще не хочу его писать. Просто сижу и целый день пялюсь в экран…
Ф: …
А: Я больше не хочу… этим заниматься.
Ф: Алед, уже слишком поздно. Ложись спать, напишешь завтра.
А: Я не могу. Мне нужно сдать его в десять утра.
Ф: Алед… Ну кто же садится за эссе в последний день?..
Он ответил не сразу. Я услышала хриплый вздох.
А: Ага…
Ф: …
А: Да, прости. Прости, мне не стоило…
Ф: Все в порядке.
А: Ладно, еще увидимся.
Он повесил трубку прежде, чем я успела что-то сказать.
Я посмотрела на телефон. Было 3:54 утра.
Огонь
– Господи, что с твоими волосами?!
Вечером двадцать третьего декабря Алед сошел с поезда с чемоданом в руке и рюкзаком за спиной. За то время, что мы не виделись, его волосы отросли до плеч. А еще он покрасил кончики в бледно-розовый.
Алед приехал в черных джинсах-скинни, бежевой куртке в рубчик с флисовой подкладкой – и лаймовых кедах с фиолетовыми шнурками. Я пришла на станцию в широком топмановском пальто, легинсах с сетчатым принтом, а на ногах у меня красовались кеды с символикой «Звездных войн».
Алед посмотрел на меня и улыбнулся – пусть слегка скованно, но все-таки это была улыбка.
– Нормально смотрится? – спросил он.
– Да просто потрясно!
Несколько секунд я стояла и разглядывала его, пока он наконец не вытащил из ушей наушники. До меня долетели звуки Innocence группы Nero[24]. Это я как-то дала Аледу ее послушать.
– Слишком громко, – заметила я.
Алед моргнул и снова улыбнулся.
– Знаю.
Мы шли по городу и болтали обо всякой ерунде: о том, как он добрался, о планах на Рождество и о погоде. Я ничуть не возражала – понимала, что мы не сможем сразу вернуться к тому, что было.
Я была благодарна уже за то, что Алед рядом.
Мама с порога предложила ему выпить чаю, но Алед покачал головой.
– Лучше я сначала забегу к себе и объясню, почему собираюсь провести Рождество у вас, – сказал он.
Я удивленно посмотрела на Аледа.
– Я думала, ты предупредишь маму заранее.
– Боюсь, такие новости лучше сообщать лично.
Алед уронил рюкзак на пол в прихожей и прислонил чемодан к стенке.
– Вернусь минут через десять, – пообещал он.
Я ему не поверила.
Когда он не вернулся спустя полчаса, я начала паниковать. Мама от меня не отставала.
– Может, мне к ним сходить? – неуверенно предложила она. Мы стояли у окна в гостиной и неотрывно наблюдали за домом Аледа. – Вдруг она меня послушает? Двум взрослым легче найти общий язык.
А потом мы услышали, как Алед кричит.
Точнее, это был не крик, а пронзительный вой. Я не представляла, что человек способен издавать такие звуки.
Не помня себя от страха, я вылетела из дома и рванула через дорогу. Алед, спотыкаясь, вышел мне навстречу. На миг мне показалось, что он ранен, но нет: физически он был невредим, только лицо его превратилось в жуткую маску боли. Алед захлебывался рыданиями; я обняла его за плечи и помогла сесть на бордюр, не зная, чем еще помочь. Он плакал так, словно его подстрелили, словно он умирал…
Потом Алед начал всхлипывать: «Нет, нет, нет, нет, нет…» – даже не пытаясь вытереть слезы. Напрасно я спрашивала его, что случилось, что опять натворила его мама, – он только мотал головой и мычал, как будто разучился говорить. Наконец я услышала:
– Он-на его уб-била… Он-на убила его.
К горлу подступила тошнота.
– Кого? Объясни, что произошло?
– М-моего… М-моего пса… Б-брайана… – выдавил Алед и снова заплакал так громко, словно всю жизнь копил в себе эти рыдания.
Я окаменела.
– Она… убила… твою собаку?.. – прошептала я непослушными губами.
– Она с-сказала… Что ей сложно было за ним присматривать из-за того, что я уехал… А Брайан был уже старым, и она… П-просто… П-просто взяла и усыпила его.
– Нет…
Алед издал вопль отчаяния и зарылся лицом в мой свитер. А я сидела и отказывалась верить в то, что кто-то способен на подобную жестокость. Но Алед, рыдающий в равнодушном свете уличных фонарей, был абсолютно реален. Все это происходило на самом деле. Мать забирала у него все, что было ему дорого, и уничтожала. Методично и неумолимо уничтожая его самого.
Ржавые северные руки
– Я заявлю на нее в полицию, – повторила мама уже в четвертый раз за последние полчаса. – Или хотя бы схожу и выскажу все, что о ней думаю!
– Это не поможет, – безжизненным голосом сказал Алед.
– Что мы можем сделать? – спросила я. – Должно же быть хоть что-то…
– Нет. – Он встал с дивана. – Я возвращаюсь в университет.
– Что? – Я вскочила и побежала за ним в прихожую. – Но ты не можешь встречать Рождество в одиночестве!
– Я не хочу находиться рядом с ней.
Мы замолчали.
– Знаешь… – вдруг сказал Алед. – Когда нам с Кэрис было по десять лет, мама сожгла кучу одежды, которую Кэрис купила в благотворительном магазине. А Кэрис так радовалась штанам с галактическим принтом, собиралась гулять в них с друзьями… А мама сказала, что они только в помойку годятся, и просто сожгла их в саду, пока Кэрис кричала и плакала. Она пыталась вытащить их из огня, обожгла руки, а мама ее даже не пожалела. – Алед невидяще уставился прямо перед собой. – Я тогда сказал ей сунуть ладони под холодную воду…
– Господи боже, – прошептала я.
Алед опустил глаза, его голос был едва слышен:
– Она ведь могла просто их выкинуть, но вместо этого решила сжечь.
Следующие пятнадцать минут мы с мамой пытались убедить Аледа остаться, но он был непреклонен.
Он снова уезжал.
В девять вечера я проводила его на станцию. Когда мы поднялись на перрон, я отстраненно подумала, что с нашей встречи прошло всего два часа – а казалось, что целая вечность. Мы сели на скамейку. Над нами раскинулось неприветливое зимнее небо, вокруг простирались пустые поля.