Мастер фотоальбомов, она собрала увесистый альбом «В лучах чужой славы». Он открывается крестинами, в двадцатых годах прошлого века это называлось «октябрины». Там с маленькой Люсей сфотографирован брат Ленина — врач Дмитрий Ильич Ульянов, друг деда Степана, Люсин крестный.
Дальше — знаменитая московская «школа Капцовых» в Малом Гнездниковском переулке, где учились и актриса Целиковская, и режиссер Андрей Гончаров, доктор искусствоведения Дмитрий Сарабьянов, педагог Леонид Исидорович Мильграм и многие другие замечательные люди.
Потом война, непродолжительная эвакуация в Казань, несколько месяцев Люся проучилась в Казанском университете. Ее спрашивали: «Ты из Москвы?» — «Да». — «А ты Лемешева знаешь?» — «Знаю», — Люся отвечала, и ей все завидовали.
Однажды они идут на лекции, вдруг видят — Лемешев. «Лемешев! — ей шепчут. — Лемешев!» Люся: «Да, это Лемешев!» А он шагает им навстречу. Что делать? Люся — на свой страх и риск: «Сергей Яковлевич! Здрасьте!» Лемешев очень удивился, но ответил: «…Здрасьте!» — «Вы из Москвы?» — «Да-а». — «Ну, как там в Москве?» — «М-м, ничего…» А сам идет, не останавливаясь. Она говорит: «Ну, хорошо, до свидания!» — «До свидания!» — он ей ответил.
Мы жили в Большом Гнездниковском переулке, в первой московской высотке, доме Нирнзее, построенном в 1913 году. Свой небывалый многоэтажный проект Эрнст-Рихард Нирнзее назвал «домом дешевых квартир» или «домом холостяков». Там внутри пересекались длинные светлые коридоры, по которым милое дело гонять на самокате, а по сторонам, как в гостинице, располагались «типовые жилые ячейки».
На пятерых у нас была несказанно светлая однокомнатная квартира с огромным окном, глядящим на Тверской бульвар, — предназначенная для одинокого служащего. Поэтому ничем не огороженный санузел стоял прямо посреди крошечной кухни. Бабушка жарила гренки, обваливая хлеб в яйце. А ты сидел на унитазе и уплетал жареный хлебушек прямо с пылу с жару!
Со временем бабушка позвала из столярной мастерской одноглазого плотника Котова, и тот, повозившись денек-другой, возвел вокруг унитаза «великую китайскую стену».
Там обитали и по сей день живут, пошли им, господи, здоровья, многие поразительные герои моих радиопередач, и я нередко захожу туда, охваченная священным трепетом, вдыхая запахи детства, чтобы записать какой-нибудь душевный разговор под стаканчик-другой кагора или просто побродить по лестницам и коридорам, потоптаться под дверью бабушки Марфуши, которая собирала серебряные обертки от чая. Она шила юбки всему этажу и ввязывала туда крючком эти чайные фантики. Две наши юбки — моя и Люсина — потом еще долго хранились на антресолях.
Соседом справа нам приходился артист Владимир Сергеевич Володин, знакомый любому по кинофильмам «Кубанские казаки», «Волга-Волга», особенно — «Цирк». Это он катался на трехколесном велосипеде по манежу с двумя другими ветеранами цирка, неутомимо напевая:
Весь век мы поем,
мы поем, мы поем…
В финале — он, усатый пожилой человек немыслимой доброты, поет первый куплет колыбельной, качая на руках негритенка, с нежностью глядя на него:
Спя-ят медведи и слоны
Дяди спят и те-е-ти…
Зрители передают малыша из рук в руки, в том числе великий актер Михоэлс:
Все кру-угом спать должны
Но не на рабо-оте…
Этот парень, Джим Паттерсон, кажется, тоже был обитателем нашего дома. Он дружил с моим братом Юриком. А потом вырос и стал поэтом.
В подвале находился театр «Ромэн», там некоторое время «выправляла партийную линию» моя бабушка Фаина Федоровна Захарова. Ее деятельность закручивалась вокруг того, чтобы худо-бедно пополнять ряды коммунистической партии представителями малочисленных народов — в данном случае цыган. Не важно, чем ты занимался до встречи с Фаиной, гадал на кофейной гуще или крал коней, отныне ты артист советского цыганского театра, член партии, и не имеешь никакого морального права смываться с заезжим табором на месяц или навсегда, если у тебя вечером спектакль!
Фаина не мыслила жизни без нашего дома. И все-таки мечтала о расширении жилплощади. Но крупногабаритных квартир в доме Нирнзее не было. Видимо, в связи с этим к нам как-то заглянула прима «Ромэн» знойная красавица Ляля Черная. Они с мужем, актером МХАТа, Михаилом Яншиным, хотели перебраться поближе к своим театрам.
— У-у, — низким голосом грудным разочарованно произнесла цыганка Ляля, оглядев нашу крохотную кухню и туалет, похожий на бочку Диогена. — У вас тут Яншин не поместится в уборной!
А в этом доме — он один такой в Москве — крыша заменяла жильцам двор. Там был клуб, клумбы, качели, волейбольная площадка. Мы разъезжали по крыше на самокатах, роликах и велосипедах. А вечерами в клубный телескоп разглядывали звезды и планеты.
Там же, на десятом этаже, было издательство «Советский писатель». Издательские окна — огромные, от пола до потолка, смотрели на крышу.
Однажды летом мы играли в «12 палочек». Игра вроде пряток, но выручаться надо, стукнув ногой по доске. С доски падают двенадцать палочек. Пока ты их подбираешь, все снова прячутся.
В этот день мне страшно не везло. Я эти палочки собирала раз восемь. Вдруг из окна издательства шагнул на крышу человек. Он был в очках, костюм с жилетом. В кармане на груди платок… Как дирижер. И он сказал:
— Чур, на новенького!
— Вот вы и водите, — говорю, — раз «на новенького».
— Я и буду, — ответил этот человек.
Он собрал палочки, сложил на край доски… Но тут ему крикнули:
— Кассиль! Где вы?
— Зовут, — он сказал. И ушел. Обратно в окно.
Это был швамбранский адмирал, автор «необычайных приключений двух рыцарей, в поисках справедливости открывших на материке Большого Зуба великое государство Швамбранское»!
Тем летом я перешла в пятый класс и с жадностью «проглотила» «Кондуита и Швамбранию». Все там было любимое, вплоть до Длинношеего, Тараканьего Уса, Историка Э-мюэ, даже Цап-Царапыча!
— «У нас в Швамбрании здорово! — шпарила я наизусть. — Мостовые всюду, и мускулы у всех во какие! Ребята от родителей свободны. Потом сахару сколько хочешь. Похороны редко, а кино каждый день. Погода — солнце всегда и холодок. Все бедные — богатые. Все довольны. И вшей нет».
Я старалась представить, что творилось во времена детства Лели и Оси в Покровске! Жизнь на материке Большого Зуба бурлила чудовищными потрясениями — войнами, путешествиями, приключениями и чемпионатами. Чего стоит фраза «О закате в тот день адмирал ничего не пишет, очевидно, в Швамбрании по случаю переворота был сплошной непрерывный восход».
Я пыталась вообразить Брешку — Брехаловку — Базарную площадь, городской театр, гимназию, Народный Сад. Как Леля с Оськой, наказанные родителями, томятся в темном углу, сочиняя гимн Швамбрании, тщательно продумывая герб — шахматная Королева, Корабль, Автомобиль и Зуб; ни на миг не теряя из виду остров, блуждающий в поисках единой всеобщей Истины…
— Ну, а зачем вам это нужно? — их спрашивали.
— Мечтаем, — они отвечали, — чтоб красиво было.
Главу «Бог и Оська» мы с Люсей перечитывали по многу раз вслух.
«— Мой мяч упрыгнул, где „цветы не рвать“, — сказал Оська в спину даме.
Дама обернулась, и Оська с ужасом увидел, что у нее густая борода.
— Тетя! А зачем на вас борода?
— Да разве я тетя? Я ж священник.
— Освященник? А юбка зачем?
— Сие не юбка, а ряса зовется».
А этот дивный эпизод, когда священник пытается катехизировать Оську и спрашивает, простерев длань:
«— Ну, кто это сделал?
Оська, заметив помятые цветы на газоне:
— Честное слово, не я!
— Бог все это создал!..
И он ушел, пыля рясой.
— Такой смешной весь, — рассказывал потом Оська. — Сам в юбке, а борода».
Наше затейливое семейное предание гласит, что одно из первых изданий «Кондуита…» подарил Люсе сам Лев Кассиль.
Она училась в пятом или шестом классе. На летних каникулах в Кратове, в пионерлагере «Старый большевик», Люся бегала «загольным кипером» на футбольных соревнованиях. Или «заворотным хавом», как называли человека, подающего мячи футболистам. Как-то на спартакиаде во время матча с пионерлагерем «Счастливое детство» вратарь команды «Старого большевика» получил травму. В ворота поставили «загольного кипера». Тут команда активизировалась. Особенно ее капитан — форвард Зедон Имбовиц. Он вбил «Счастливому детству» подряд четыре гола.
На этой спартакиаде почетными членами жюри были режиссер детского радио Роза Йоффе и Лев Кассиль. Они поздравили победителей и вручили им кубок.
— А что, ваш вратарь — девочка? — спросил Кассиль.
— Да, — отвечал Зедон. — Бывший «заворотный хав», голкипер Люся.
Вот тогда-то и получила моя мама в подарок от Кассиля «Кондуит и Швамбранию». Или просто «Кондуит»: сначала «Кондуит» и «Швамбрания» выходили отдельно.
Зедон сказал «голкипер», потому что вратарем защитника ворот стали называть позже. После того как Лев Кассиль написал феерически популярный роман «Вратарь республики». Это история о подвигах волгаря-арбузника, легендарного футболиста Антона Кандидова, непобедимого, непробиваемого чудо-вратаря. Будто роман был ответом на письмо школьника Льву Кассилю: «Дорогой Лев Кассиль, пожалуйста, напишите такую книгу, на каждой странице которой что-нибудь бы случалось!»
Другой парень — Коля Коврижкин — переписал от руки целый роман и послал Кассилю как знак своей сумасшедшей любви, преданности и поклонения.
Свист голубятников, дрынчание воздушных змеев, гомон пристаней, великолепный бас профундо большого парохода, скрежет мотора глиссеров, уханье паровозных труб, восторженный рев зрителей на трибунах стадиона… Лев Кассиль знал это все, и не понаслышке. Как болельщик и спортивный журналист, он объездил весь мир.
«Мо-лод-цы!» — кричат болельщики на стадионах спортсменам и даже не подозревают, что этот зажигательный клич изобрел Лев Кассиль. Дело происходило на зимних Олимпийских играх в Италии. Разыгрывались титулы мировых и олим